Еще один шанс. Дилогия

Адмирал (Изображая святое правосудие) поднял свёрнутый листок бумаги и затряс им перед собой. — И идите на все четыре стороны... — нищенствуйте, голодайте, сдыхайте на чужбине, в какой-нибудь вонючей канаве, в полном невежестве и дремоте. А я наконец-то найду нормальных молодых ирландских гардемаринов и сделаю из них настоящих матросов, штурманов, капитанов, состоятельных и уважаемых людей.

— Кстати, может быть, есть желающие уже сейчас плюнуть на всё и сойти на берег?

... Тишина и обиженное сопение раздалось в ответ.

— Тогда время на обучение пошло. Разобрали учебники с картинками и бегом учиться грамоте.

Хейлли повернулся в сторону приоткрытой двери и закричал... — Часовой, давай следующую группу.

Глава 12.

В душном и вонючем подземелье, куда свежий воздух поступает только через входную дверь, на темной, выложенной серым камнем стене, изогнувшись, висел на вывернутых руках Гришка Молчун. По стенам темницы тянулись разводами тени и прокопченная сырость. В большом очаге потрескивали горящие поленья, чтобы в достатке были угли и огонь. Рядом лежали тяжелые окровавленные щипцы и почерневшие прутья. Пахло серою, набухшей кожей, каленым железом и жженым человеческим мясом.

Загремел тяжелый засов. Жалобно скрипнули петли на массивных дубовых дверях.

Сутуля широкую спину, осторожно ступая по каменным щербатым ступенькам, в смрадное помещение спустился князь, боярин и воевода Борис Михайлович Прозоровский. Огонь от масляных горелок, развешанных по углам, хорошо освещал лик боярина, потомка одной из знатнейших и древнейших в России дворянских фамилий: Глаза навыкате, злые, толстые губы сжаты, лицо красное, свирепое, на шее вздулись вены.

Дабы чего не случилось с важной особой, воеводу сопровождали два стрельца, дежуривших в тот день при входе в пыточную, хотя с дыбы от боярских палачей ещё никому по своей воле уйти не удавалось...

— А ну, сказывай, рыло навозное, голь перекатная, смутьян блохастый, как зовут, величают тебя? — воевода тяжело шагнул к стене с крючьями, потянул руку и с силой рванул затворника за бороду. — Говори доподлинно, пёс смердящий, зачем проник в приказ? Что выискивал, вынюхивал, потрах собачий?

Плюгавый юродивый вытаращил глаза, задергался на цепях, истошно завопил, пуская изо рта слюни:

А, я бедный сиротинушка,

Во поле былинушка,

Землицы горсть,

Да чернявая кость...

— Ты мне, змей подколодный, своими побасенками зубы то не заговаривай! — широкие брови начальства гневно сошлись к переносице. — По какому праву смел выпытывать? Ну, живо сказывай, да без уверток, а не то...

Что случиться с несчастным после фразы... а не то, воевода произнести не успел, поскольку по его голове ударили чем-то тяжелым, похожим на дубинку и он потерял сознание.

............

— На-а-а... — Прозоровский пришел в себя от сильного удара металлическим прутом по его плечу. Он открыл глаза и увидел ухмыляющиеся бородатое лицо Гришки Молчуна.

Холёный родовитый боярин сидел в ярко освещенной комнате с белыми стенами. В глаза бил сильный свет от неизвестных светильников. Он был привязан к стулу. Пленник попытался со всей силы закричать от боли. Но изо рта донесся лишь громкий стон, переходящий в глухой хрип. Его рот был чем то заклеен. Ещё один сильный удар по руке. Ещё. Безумная боль. Кажется, сломали кость. Затворник стал весь белый. От нахлынувших страданий на лбу выступила испарина. Из глаз потекли слёзы. Пленник заскрипел зубами. Затряс жирными щеками. По ногам побежала теплая жижа.

— Ты, чё, хрыч боярский, хотел подвергнуть пыткам Гришку Молчуна? До смертушки запытать?

— Помнишь меня? — грязная, потная рука схватила его за волосы и стала рывками трясти в разные стороны. — Помнишь, аспид ненавистный?

— Ей, ожгу! — хлесткий удар кулаком по лицу. — Мало? На... На... ещё!!!

Вокруг всё было как в багровом тумане. По рассечённому лбу медленно стекала вязкая, тёмно-красная струйка. Лицо всё горело. Затворник застонал и открыл мутные от боли глаза. Левое веко у него нервно дергалось, словно он кому-то хитро подмигивал. Глаз быстро опухал. Губы были разбиты.

— Эх, задком, кувырком, да и под горку... — сквозь пелену кровавого тумана слышался всё тот же ненавистный голос юродивого истязателя. — Слушай, князюшка, а давай ка я тебе, собаке высокородной, колено поломаю?

Сильный удар железякой по суставу. От боли Прозоровский резко выгнулся на стуле, широко открыл остекленевшие глаза. Лицо его исказилось. Боль волнами разошлась по телу. Пленник заскрипел зубами и до крови прикусил язык.

— Да чё колено? Все равно мне за тя ничё не будя! А когда возвернем назад — будешь свеж аки огурчик! — "заплечных дел мастер" гулко расхохотался над своей шуткой.

— Пожалуй, я тебе Иуде оби ноги загублю... Сколько ча, ты ирод, православных людишек на тот свет отправил? Эх, потешусь за всех, отведу душеньку!

Палач ощерился и начал охаживать князя железным прутом по ногам, всё больше и больше зверея от вида страданий затворника. Ноздри его раздулись, глаза недобро прищурились.

— На! На! На-а! — раздавались резкие выдохи.

Безумная боль. Воевода снова бесчувственно обмяк.

.....

Чувство всеобъемлющей боли. Она просто везде, по всему телу. Кажется, весь организм единый источник боли.

Какие-то звуки, шорохи, гул, гам доносятся до ушей. Но вдруг затворник что-то расслышал сквозь море тарабарщины в голове:

— ...Гри-и-ишка-а-а, я не по-о-о-о-онял? — в комнате появился неизвестный тягучий голос. — Ты-ы-ы-ы, что-о-о сделал?

— О-о-он, сам умоля-я-ял... — отвечал голос юродивого. — Лю-ю-ю-блю страда-а-ать...

— ....Ла-а-а-а-дно, — голос сильно недоволен. — Тащи-и-и за мно-о-о-ой....

....

Воевода очнулся "у себя дома", в "своей родной", "любимой" пыточной. Он сидел связанный на стуле, за столом. Боли не было. У него ничего не болело. Руки, ноги, тело — все было цело. Он снова мог хорошо видеть и слышать. Он ощущал себя замечательно. Он чувствовал себя превосходно! Ему чуть — чуть было неудобно из-за затёкших рук за спиной.

— Господи, как хорошо! — счастливые мысли переполняли душу царского слуги. — Вот, только привкус крови во рту — от этого было немного неприятно. И слегка кружилась голова.

— Борис Михайлович, — молодой, неизвестный стрелец, сверкая холодными, как лёд глазами, обратился к вернувшемуся "с того света" собеседнику. — Пора бы нам познакомиться и поговорить об общем деле. Кстати, я только, что спас вам жизнь! — Он улыбнулся и, не дождавшись ответа, беспечно махнул рукой. — Не стоит благодарности. Это такой пустяк!