Еще один шанс

Сгорая от желания обладать ею, соединиться с ней так крепко, чтобы никакая беда не смогла бы разлучить их, Дэвид в мгновение ока скинул свои джинсы и трусы, предлагая ей взамен любоваться стройными бедрами и прекрасным символом своей мужественности. При виде его прекрасно сложенного тела у Киры подкосились ноги.

— Дэвид, — выдохнула она, соединяя в одном слове мольбу и приглашение.

— Мы овладеем друг другом, не беспокойся, — заверил он, прикладывая свои ладони к ее, так что их пальцы соприкасались.

Если бы он взял ее сейчас, без неторопливого сладкого приглашения, он бы, наверное, выстрелил, как ракета. А она могла оказаться неготовой сопровождать его в этом взлете. Конечно, он мог бы удовлетворить ее позже. Или постараться взять ее с собой во втором заходе.

Но он не хотел, чтобы так было в их брачную ночь. Ему хотелось, чтобы их первый экстаз был взаимным и одновременным — медленным, сладким подъемом к немыслимой высоте, мучительным и совершенным. Он приложит к этому все силы.

Самым надежным способом обеспечить такой результат было любить ее старинным способом, предполагающим самое эротичное и одновременно духовное слияние, какое только доступно мужчине и женщине.

Дэвид опустился перед ней на колени на брачных одеялах и взял в руки ее груди. Кира ахнула от удовольствия, когда он стал целовать нежные розовые бутоны. Интимные ласки незамедлительно посылали сообщения в самые отдаленные уголки ее тела.

— Дэвид, Дэвид, я так тебя хочу, — сказала она ему с мольбой, задыхаясь и запуская пальцы в его прямые темные волосы, когда он стал целовать ее пупок. — Пожалуйста, люби меня.

Он тоже хотел этого — так сильно, что еще секунда, и он сгорит дотла. Но вдруг он вспомнил об одном упущении. Он был уверен, что теперь они встретятся лишь в зале суда, поэтому средство предохранения, которое он просто на всякий случай захватил в маленький мотель в резервации, где они провели предыдущую ночь, теперь отсутствовало. Наутро после их размолвки он достал его из кармана джинсов и бросил в мусорное ведро в мотеле. Так что он не мог предложить ей никакой защиты.

Хотя это была их брачная ночь, он не решался осуществить последний шаг. Его прадед предупредил его, что, как только они покинут ущелье и вернутся к обычной жизни, Кира может не вспомнить ни один из супружеских обетов. Зато она вполне может вспомнить о таинственном препятствии, которое отказывалась обсуждать с ним. Нельзя и думать о том, чтобы в таких обстоятельствах обременить ее ребенком.

— Я не смогу сделать этого, малышка, — сознался он с болью в сердце. — Я и мечтать не мог, что ты последуешь сюда за мной. Или что ты захочешь стать моей женой. Я не взял ничего для предохранения.

К его удивлению и восторгу, она, оказывается, предвидела эту ситуацию. И разрешила ее с беззаботностью любящей женщины:

— У меня было сильное подозрение, что это так и будет, — призналась она. — И я готова рискнуть. Если результатом сегодняшней ночи явится ребенок, то он принесет мне величайшее счастье.

С негромким стоном любви и благодарности он сел скрестив ноги на расстеленные для них одеяла и протянул к ней руки.

— Тогда сядь мне на колени и пусти меня внутрь.

Она никак не ожидала, что он предложит такую позу. Тем не менее, ощущая влагу там, где больше всего хотела его почувствовать, и дрожа от нетерпения, она доверилась ему и исполнила его просьбу.

У нее вырвался негромкий возглас удовольствия, когда впервые за историю их неоднозначных отношений он проник в глубины ее тела. Теперь он весь мой, ликовала Кира, я имею все, что он может мне дать. Мы соединены такой близкой связью, как клетки единого тела. Мы могли бы читать мысли друг друга и угадывать самые сокровенные желания.

К ее удивлению, Дэвид не делал ни единого движения. Полуотсутствующее и типично навахское в неровном свете огня выражение его лица подсказало ей, что он пытается овладеть собой.

Ей тоже не хотелось, чтобы наслаждение быстро закончилось, несмотря на почти непреодолимое желание снова почувствовать, как он проникает в самые интимные уголки ее тела. Я буду следовать за ним, решила она. По какой-то непостижимой логике проявляемая ими сдержанность, казалось, разжигала их сильнее, чем самые страстные объятия. Однако по самой своей природе путы, которыми они себя связали, не могли держаться долго. Кира вдруг начала терять над собой контроль. Ее намерение подчиняться, а не вести самой потерпело крах — она невольно напрягла внутренние мышцы, сжимая Дэвида в самом интимном объятии, какое только может быть.

Он рывком продвинулся глубже, но затем снова вернулся к едва заметному, медленно нарастающему ритму, который довел ее вожделение до невероятной силы. По всему телу Киры разливался жар, воспламененный ощущением его плоти внутри себя.

— О, как я тебя люблю, — прошептал Дэвид.

Так же, как я тебя, ответила она про себя, зная, что он угадает ее ответ так же легко, как если бы она говорила вслух. Впервые за двадцать семь лет ее женское начало раскрылось во всей полноте, обнажив ее инстинкты, древние, как человечество, и бездонные, как сама вселенная.

Он — мой первый мужчина, почти бессознательно думала Кира. А я — его первая женщина. Словно Брэда и любовниц Дэвида никогда не существовало.

При этой мысли ее бедра напряглись, а тело изогнулось тетивой, приближая ее к мигу экстаза. Стремясь его продлить, она попыталась остановиться. Но было поздно.

Как один язык пламени зажигает другой, ее порыв передался ему, поглотив обоих. Крики восторга взвились сквозь крышу хогана вместе с сосновым дымом, эхом отдаваясь в скалах каньона.

Понемногу они успокоились. Кира оставалась на коленях у Дэвида, обнимая его ногами. Бисеринки пота на их коже смешались в смутных, обессиленных поцелуях, которыми они обменивались. У них не осталось ни капли нерастраченной страсти, на них снизошло тепло покоя.

— Да закончится это в красоте, — наконец произнес Дэвид, когда смог говорить, с благоговением повторив слова своего прадеда и нежно взяв ее лицо в ладони.

Это было традиционное завершение любого навахского обряда, в том числе и супружеских обетов, — хвалебная песнь великолепию, тайне и справедливости, уместному участию людей в том, что было самой сущностью божественного деяния.

— В красоте… и такой огромной любви, — эхом откликнулась она.

— Вся моя любовь принадлежит тебе, — заверил он.

Сняв Киру с колен, Дэвид уложил ее рядом с собой и натянул на них одно из одеял. Но это был еще не конец. В промежутках разговаривая, целуясь и лаская друг друга со сладким чувством обладания, они еще дважды в ту ночь занимались любовью более традиционно, но блаженство их первого слияния вело их и вновь зажигало фейерверк взаимного желания. На часах Дэвида было уже два часа, когда они наконец забылись в сладком сне.