Еще раз о немецких деньгах

В архивных делах имеется также телеграмма Радека Чичерину от 15 декабря, в которой он сообщал, что уже в течение недели находится интернированным в частном доме. Следовательно, он был уже где-то около 8 декабря переселен из тюрьмы на частную квартиру. Сам процесс переселения Радек описывает в дневниках весьма детально и иронично, не разъясняя, впрочем, причины столь внезапного и неожиданного разрешения. Здесь, по-видимому, сыграли роль взаимоотношения между военным министерством и МИДом, которые не нашли отражения в архивных материалах. Но уже 15 декабря Радек был переселен из этой квартиры к шсненбергскому комиссару уголовной полиции Шмидту, где политической полиции Берлина было удобнее вести за ним наблюдение (письмо начальника полиции от 15 декабря 1919 г. в МИД). Начальник полиции непрерывно требовал от МИДа ускорить высылку Радека из Германии, поскольку он бесспорно использует "свое пребывание для контактов с мощными коммунистическими и леворадикальными движениями". В ответ на повторное напоминание начальника полиции МИД пытался 5 января 1920 г. его успокоить. В качестве причины задержки в большинстве случаев указывались трудности координации обмена Радека на немецких заложников на границе Польши или соответственно Восточной Пруссии. Однако могло быть, что МИД не очень-то стремился ускорить выезд Радека, поскольку именно на этот период пребывания Радека в Берлине приходятся некоторые наиболее важные его беседы с ведущими германскими промышленниками относительно желательного для обеих сторон восстановления экономических связей.

Так, 10 января 1920 г. посольский советник Гей, который должен был сопровождать Радека до границы, посетил его на шсненбергской квартире вместе с тайным советником Дойчем, директором компании АЭГ и членом правления Союза германских промышленников, и директором банка Симоном, независимым социалистом. В этой беседе принимал участие также и Виктор Копп. Радек постоянно подчеркивал свое желание ехать через Копенгаген, чтобы принять участие в англо-советских экономических переговорах; Радек, таким образом, стремился пробудить немецкую ревность и опасение опоздать, что ему в полной мере удалось.

Радек описывал дальнейшие намерения большевистского правительства после предстоящего окончательного разгрома интервентов и белых армий. Оно не собиралось поддерживать военной силой коммунизм в других странах, но требовало и от других не вмешиваться во внутренние дела России. Большевизм сам распространится по всей Европе. Весной начнется восстановление народного хозяйства, и до этого времени необходимо ратифицировать германо-советское экономическое соглашение. Для восстановления прежде всего путей сообщения должны быть использованы избыточные технические мощности Германии. Политические связи могут быть урегулированы позже. Радек придавал большое значение тому, чтобы еще до отъезда в Копенгаген ознакомиться с официальной германской точкой зрения, которую он хотел использовать при переговорах с британскими посредниками в пользу Германии. Тайный советник Дойч обещал после консультаций с министром иностранных дел ориентировать германских промышленников.

Барон фон Мальтцан, ведший соответствующие записи, сделал от руки сделующую приписку: "В связи с тем, что большевизм через три-четыре года станет серьезным фактором, с которым нам придется считаться, я полагаю, что политические и экономические интересы Германии требуют, чтобы мы больше не чинили каких-либо официальных препятствий частным экономическим стремлениями к советской России. В противном случае возникнет опасность, что Англия нас опередит". Британская тень все больше и больше падала на все еще тонкий ручеек германо-русских переговоров и сильно возбуждала немецкие интересы. Тем не менее полиция докладывала, что Радек и д-р Оскар Кон (из Независимой социал-демократической партии) несомненно вступали в контакт с английскими кругами в Берлине, по-видимому, журналистами.

19 января 1920 г. посольский советник Гей телеграфировал фон Мальтцану из Просткена: "Радек выслан". Это случилось 18 января. В архивных делах имеется протокол, подписанный Радеком, Гейем и капитаном польской армии Игнацем Бернерем. Во время переезда из Берлина через Торн в Просткен Радек беседовал с сопровождавшим его советником посольства в том же духе, что и с тайным советником Дойчем, о чем свидетельствует архивная запись от 20 января 1920 г., сделанная для Мальтцана. Характерным для Радека было замечание, что пока еще нельзя предвидеть развитие формы большевистского государства. В любом случае цель не будет заключаться в том, чтобы приспособить жизнь к идеологии или, наоборот, идеологию к жизни (в этом месте записывающий поставил жирный восклицательный знак). Что касается германо-русских отношений, то Радек неоднократно повторял: Германия из-за недостатка воли не должна упустить момент согласованных действий с Россией. Но в отношении готовности вступить в экономические связи с Советской Россией он вступил в редкое противоречие с тем, что говорил в Париже советник посольства барон фон Лерснер, утверждавший, что Германия при определенных условиях готова выступить вместе с западными державами против большевиков. Это сообщение пришло, по мнению Радека, с английской стороны. Но все же в интересах быстрейшего заключения германо-советского экономического соглашения Радек считал крайне желательным пригласить в Германию наркома торговли и промышленности Красина.

Итак, это все, что можно было найти в архивах относительно пребывания Радека в Германии с декабря 1918 по январь 1920 г. Они дают почти полную и достаточно четкую хронологическую картину происходившего. Архивные материалы и дневники хорошо дополняют друг друга. Датировку событий теперь можно устанавливать со значительно большей достоверностью, чем это было до сих пор в литературе. Однако еще более важным может быть то обстоятельство, что теперь становится более ясным подлинное значение этого эпизода германо-советских отношений: оно намного важнее, чем было принято считать до сих пор. Ведь в этом эпизоде все видели нечто курьезное или даже криминальное. Из архивных материалов вполне ясно, что речь идет о первых серьезных контактах представителей немецких кругов с новым режимом в России. При этом следует заметить, что обеим сторонам пришлось основательно переучиваться, как мы уже отмечали относительно личности генерала фон Секта.

Карл Радек лишь во время своего длительного пребывания в Моабите получил довольно четку картину внутриполитических условий в Германии. В то время когда Радек прибыл в Германию, он значительно переоценивал революционную зрелость германского рабочего класса, но потом при личных контактах и продолжительных беседах, носивших отчасти теоретический характер, он получил представление об истинной силе буржуазии и армии. Перед лицом нелегкой ситуации его правительства в Москве он все больше убеждался, что теперь в условиях отсрочки всех революционных устремлений становится очень важно использовать технические мощности Германии для восстановления экономики Советской России. Можно даже высказать предположение, что здесь несомненно влияние гамбургских национал-коммунистов Лауфенберга и Вольфхайма. Если Радек и проклял это направление в своем обращении к Гейдельбергскому съезду КПГ, то все же он беседовал с обоими в Моабите и, по-видимому, этот разговор произвел на него впечатление.

С другой стороны, также несомненно, что Радек был первым представителем новой власти, прибывшим в Восточную Германию, которому удалось в беседах с влиятельными представителями дипломатических, военных и промышленных кругов, возросших, по представлению Бисмарка, на германо-русских связях, обрисовать образ нового государства, убедив их, что продолжение давних традиций--дело отнюдь не бесперспективное. Нельзя сомневаться в непосредственном воздействии его тезисов на фон Секта и фон Мальтцана, о чем отчасти можно судить по архивным материалам. Невозможно точно установить, читал ли граф фон Брокдорф-Рантцау пересланное ему А. Пакве в марте 1919 г. письмо Радека, но такое предположение не может быть исключено. В любом случае министр иностранных дел в составленной в апреле "Памятной записке по восточной политике", которую приводит Гельбиг в своем исследовании(21), не занимает резко отрицательную и однозначную прозападную позицию, которая прослеживается в затребованном им уже упоминавшемся заключении МИДа (барон фон Тэрман). Известно, что впоследствии на основании опыта Версальского мирного договора он в еще большей мере стал придерживаться тех позиций, которые выражал Радек. Конечно, граф фон Брокдорф-Рантцау относился скептически или отрицательно ко многим тенденциям большевистского режима, но так же мало одобрял он некритическую и односторонне проамериканскую позицию верховного командования, смелые ожидания которого он с полным основанием, как показали события последующих лет, не мог разделять.

Здесь мы подошли ко второму моменту, выяснение которого оправдывает необходимость изучения архивных материалов о пребывании Радека в Берлине в 1919 г. Гельбиг на основании наследия графа Брокдорф-Рантцау упоминает в своей последней книге о различных поисках в Берлине агентов союзнических держав. Архивные материалы прусского министерства юстиции содержат дополнительные сведения. Этот факт сам по себе чрезвычайно важен для возникновения первого самостоятельного побуждения немецкой внешней политики во времена Веймарской республики. К этому необходимо вполне ясно осознать, что в Германии уже к 1919 г. среди ведуших политических кругов четко обозначились две противоборствующие группы, имевшие своих представителей во всех влиятельных слоях: в политических партиях, промышленности, дипломатии и армии. Одна из них, бравшая верх вплоть до момента объявления условий мирного договора, выступала за безоговорочный союз с западными державами при резкой антибольшевистской направленностои, доходившей до поддержки военной интервенции. Вторая группа придерживалась политики лавирования и сохранения или улучшения отношений со всеми соседними странами. Она исходила при этом из реалистичных представлений, что ни одна из держав-победительниц не заинтересована в быстром возрождении Германии и что не дело немцев служить наемниками в войне с Советской Россией, чтобы приобрести благоволение западных держав. Но таких же воззрений придерживался и министр Эрцбергер, руководивший переговорами о перемирии. По немецкой инициативе статья XII соглашения о перемирии от 11 ноября 1918 г. была сформулирована таким образом, что германские войска будут выведены из Прибалтики только тогда, когда союзные державы сочтут это необходимым.

3 января 1919 г. представитель МИДа при германской комиссии на переговорах по перемирию в Спа, советник посольства Ганиель, телеграфировал в Берлин, что Эрцбергер просил генерала фон Винтерфельдта уточнить у представителей стран Антанты, будет ли желательна выдача Радека и Иоффе, которая затем может быть произведена в Спа. Министр иностранных дел фон Брокдорф-Рантцау в своем ответе от 4 января рекомедовал отказаться от такого запроса (Наследие Брокдорфа-Рантцау, дело 16, Н 234654).

Этот факт свидетельствует о крайней нервозности германских представителей в Спа, поскольку они должны были знать, что Иоффе вообще не было в Германии, а Радек в Берлине еще не арестован. Немецкие политики и дипломаты, проводившие переговоры с представителями стран Антанты, опасались, что из-за пребывания Радека в Берлине может возникнуть подозрение в закулисных германо-русских переговорах, грозящее ответными мерами в виде продления срока режима перемирия, как это следовало из приведенного выше сообщения прессы. Эта озабоченность была в значительной мере обоснована, поскольку Радек неоднократно (в том числе в первом телефонном разговоре с Гаазе и по поводу Учредительного съезда КПГ) заявлял о возможности германо-большевистского союза против Запада и о предоставлении денежных средств на пропагандистскую работу среди находившихся в Германии военнопленных из союзнических держав. К тому же Антанта была недовольна действиями германских войск в Прибалтике. Маршал Форш сделал по этому поводу в начале января 1919 г. весьма резкое заявление. Генерал Гейкинг, английский представитель в комиссии по перемирию, также считал, что Германия должна более активно действовать против большевизма.

В этой ситуации 12 февраля 1919 г. в Берлине был арестован Радек [...]. Предварительно в начале января проходила дискуссия между МИДом и Советом солдатских депутатов 10-й Восточной армии, который Радек противопоставлял Союзу Спартака, заявляя, что советские войска в случае необходимости будут пропущены через линию фронта для оказания помощи восставшим немецким коммунистам. Совет солдатских депутатов телеграммой от 8 января опроверг это сообщение. Председатель Центрального совета рабочих и солдатских депутатов Ляйнерт назвал это утверждение Радека бессмысленным и оскорбляющим немецкий пролетариат, сыновья которого находятся на фронте. Это недоразумение было улажено радиограммой советского наркома иностранных дел Чичерина от 15 февраля, в которой он опроверг утверждение, что у Радека при аресте якобы нашли документы, свидетельствующие о намерении советского правительства послать войска в Германию в случае коммунистического восстания. Нет никаких оснований опасаться русского вторжения. Русское заявление свидетельствует лишь о том, что в случае революции в Германии и последующего за ней наступления западных держав немецкому пролетариату будет оказана помощь. Чичерин ссылался на резолюцию ЦК РКП(б) от 3 октября 1919 г. и выступление Ленина на пленуме.