Еще воспарит. Битва за Меекхан

Под ним был простой рисунок флага на ветру.

Довольно неказисто, если бы кто-нибудь спросил ее.

Вокруг императорского шатра царила удивительная тишина, что, вероятно, означало, что все войска уже на месте и ждут приказа. Небо на востоке начало слегка розоветь, до рассвета оставалось, наверное, часа два. Уже был установлен флагшток, на котором должен висеть флаг, и именно туда ее направили, когда она сказала, что у нее есть новости для императора.

Он стоял у основания столба в сопровождении незнакомого ей мужчины. Он сразу же узнал ее, ведь именно она всю ночь приносила новости о деятельности Крыс.

– Нашли?

Она подошла к императору ближе, чем когда-либо, пока стоявший рядом с ним военный не положил руку на эфес своей сабли, и не протянула ему кусок темно-синей ткани.

– Да, Ваше Величество. Но все бесполезно.

Она в нескольких предложениях объяснила, что сделал оскорбленный князь, и сколько частей флага им удалось вернуть.

Креган-бер-Арленс молчал, и у нее было достаточно времени, чтобы посмотреть на него. Он, вероятно, тоже не спал этой ночью, и синеватый цвет лица и мешки под глазами удвоили его возраст. Он был похож на кого угодно, только не на правителя самой большой империи в мире.

– Как быстро тебе удастся вывести людей, Генно?

Генно? Итак, это знаменитый варвар, который командует кавалерией Меекхана.

– Два дня.

– Два? Ты сказали…

– Я ошибся. Дорога в горах в одну сторону иногда легче, чем на обратном пути. Моя ошибка.

Креган-бер-Арленс кивнул головой. И в этом жесте было столько беспомощности, что если бы этот человек не был императором, я думаю, она бы подошла к нему, похлопала его по плечу и заверила, что все закончится хорошо.

– Мы не сможем выдержать двухдневные атаки на внешние валы, и я не выведу свою пехоту из долины, потому что они раздавят нас с той стороны. Это моя вина, - прошептал он наконец.
– Не повезло. Мы разошлем гонцов с информацией о новом сигнале. Сколько пехоты рот они достигнут, столько и достигнут. Если Великая Мать или Госпожа Судьба будет к нам благосклонна, мы сообщим об этом достаточно.

Ласкольник кивнул.

– Понятно. Что это будет за сигнал, мой господин?

– Я думал завернуть этот шест в солому и поджечь его. На самом деле, мы должны установить такой знак прямо сейчас. Но мне хотелось, чтобы символ соответствовал легенде. Великое знамя развевается над победоносной армией Империи. Я не думал… - он беспомощно размахивал куском уничтоженного флага, который держал в руке.
– В конце концов, никто не мог предположить, что он уничтожит или…

Очевидно, что у него закончились слова. Псица вздохнула.

– Он все еще может воспарить, господин.

Они оба смотрели на нее так, словно только сейчас до них дошло, что рядом с ними стоит девушка, закутанная в пурпурный плащ. И если в жизни правителя были моменты, когда Креган-бер-Арленс проявил абсолютную проницательность, это был один из таких моментов, потому что вместо того, чтобы приказать запереть эту явно сумасшедшую девку в темнице, он посмотрел на нее с неожиданным вниманием и сказал:

– Говори.

* * *

"Первая конная армия атаковала на рассвете третьего дня битвы при Меекхане, наступая на врага, который ожидал многое, но уж точно не сорока тысяч кавалерии, атакующей из горла долины.

И как раз когда конные полки начали бросаться в атаку, на Лебедином холме взвилось Великое Знамя, давая понять пехоте, что она должна убраться с дороги. Она была наспех сшита из множества материалов. Нижняя, кроваво-красная половина была сделана из плащей стражников, верхняя, темно-синяя половина была вырезана из стен императорского шатра, желтые скатерти, покрывавшие столы в шатре, образовывали очертания золотой короны, а плащи гонцов были сшиты в форме лепестков примулы в центре.

И никто не смеялся и не издевался, потому что ходили слухи, что сам император держал в руке иголку и сшивал все эти разные вещи вместе, чтобы на рассвете его люди получили правильный сигнал.

И они получили то, что нужно".

Мужчина слегка улыбнулся. Если бы кто-то искал самое великолепное доказательство прагматизма Меекхана, он не нашел бы ничего лучше, чем флаг, сшитый из ничего для победы в битве.

И он тут же нахмурил брови, возвращаясь к вишневым холмам.

В последний раз на сегодня.

"Хотя для нас, для Шестьдесят седьмого, это не имело никакого значения. Едва ли пятьсот из нас пережили ночные атаки, и мы не могли видеть развевающееся Знамя, созданное из случайных кусков ткани. Что мы услышали, так это взрыв, неописуемый звук (в любом случае я не в состоянии описать это), когда копыта сорока тысяч лошадей начали стучать по земле. И тут мы услышали, как тяжелые фланги ударили по позициям кочевников с такой силой, что машины, установленные на вершине кургана, не смогли выстрелить ни разу. Мы слышали лязг железа о железо, крики людей, вопли умирающих и ржание лошадей. Эти крики пронеслись мимо нашего холма, разразились с удвоенной силой у его основания и стали стихать, когда все новые полки конницы высыпались из долины и шли в атаку на бегущую армию се-кохландийцев.

И мы стояли там, примерно пятьсот человек. Пятьсот человек из почти двух с половиной тысяч, и среди нас не было никого, кто не был бы ранен. Утром у нас остался только один капитан и два лейтенанта; полковник Самгерис-олс-Терса был убит вскоре после полуночи, разорванный на куски варварами, которые не понимали, почему мы не хотим сдаться или хотя бы быть просто убитыми.

НННКСС был нашим ответом.

Вишневые холмы теперь носят имя полковника Олс-Терса, а ветераны, защищавшие их, носят на манжетах рубашек нашивки НННКСС. И есть те, кто с настоящей гордостью бросается этими красными буквами, но есть и такие, как я, кто отказался бы от права носить их в обмен на мирные сны".

Он потянулся за другим листом бумаги, чувствуя, что Майва, вероятно, права. Описывая эти события, заключая их в клетки слов, написанных на бумагу, он успокаивался. Давно уже не было такого мира в его сердце.

"Я также должен был написать для своей дочери и внуков, как император спас мне жизнь (не считая того, что он в конце концов выиграл битву, ха, ха). Я умирал на том холме, когда императорская свита взошла на него. Не знаю почему, пока шло сражение, но было ясно, что теперь никто не отпустит императора на передовую. Но он взошел на наш холм, сидя на белом жеребце, а когда деревья вытеснили его из седла, он в одиночку поднялся на холм, испачкав кровью свои доспехи и плащ. Нашей и их. И я был первым еще живым солдатом, с которым столкнулся император. Он нашел меня сидящим под деревом, с щитом, прикрывающим мои избраненые ноги. У меня шла кровь из раны на голове, и я плохо видел, поэтому, когда я почувствовал движение, я сначала притворился мертвым, а когда он подошел ближе, я закричал и попытался проткнуть его мечом. Так же, как я делал всю ночь, когда приходили снизу.

Вот что произошло. Я, Мавило Ванесарес, солдат шестьдесят седьмого полка, пытался заколоть Меекханского императора, когда мы впервые встретились лицом к лицу. Я закричал при этом: Не на коленях! Не на коленях, сукин сын!

Мой меч скользнул по императорскому нагруднику, и сопровождающие его стражники бросились на меня, готовые разрубить меня на части. Но Креган-бер-Арленс остановил их одним словом и спас мне жизнь.

И вот что я отвечаю каждому, кто меня спрашивает: Император спас мне жизнь, поэтому я служу ему. Однако это не так. Я не служу ему, потому что он не позволил убить меня. Я служу ему за то, что он сделал позже.