Эсеры. Борис Савинков против Империи
Шрифт:
Вечером 9 декабря эсеры, вставшие во главе восстания, собрали боевиков на Чистых Прудах в училище Фидлера, чтобы атаковать главные городские объекты. Училище тут же окружили войска. Дубасов командовал из Кремля, полки стояли на Театральной площади и в Манеже, специальные роты раньше рабочих дружинников заняли телеграф, телефонную станцию, почтамт и водопроводную систему. Против тысячи боевиков генерал-губернатор выставил десять тысяч солдат и казаков. Многие распропагандированные части пришлось запереть в казармах. Правительственные войска удерживали только Николаевский – Петербургский вокзал, отбив из орудий стремительное нападение боевиков.
Офицер объявил дружинникам в Училище Фидлера приказ сдаваться, иначе все они будут убиты. Из окон училища началась стрельба нескольких сотен боевиков, которым солдаты отвечали залпами. Боевики попытались прорваться, кидая бомбы, и тогда по зданию начали бить орудия. В плен взяли сто двадцать дружинников, половина из которых были эсерами. После разгрома Училища Фидлера в ночь на 10 декабря Москва покрылась баррикадами из наваленных столбов,
Во главе восстания на Пресне, сделавшейся ее центром, встали социалисты-революционеры, и дыхание истории донесло до нас только их партийные прозвища – «Седой», «Мартинов», «Ильин», «Андреев», «Пчелка», «Павлова», Соколов – «Медведь». Рабочие Прохоровской трехгорной мануфактуры, Мамонтовской фабрики, сахарного завода, фабрики Шмидта пилили телеграфные и фонарные столбы, снимали с петель калитки, ворота, несли бревна, доски, кровельное железо и строили баррикады. Эсеровская «Боевая дружина» из шестисот бойцов устроила свой штаб на Прохоровской мануфактуре. В первую очередь она атаковала первый и третий полицейские участки и захватила их, вместе со всеми оперативными документами и инструкциями. По всей Москве эсеровские боевики ходили по квартирам спрятавшихся туда полицейских и отбирали у них оружие. Собрав со всех аптек необходимые препараты, особая группа начала производство бомб. По городским улицам боевики группами и отрядами нападали на казачьи разъезды и офицерские патрули, атаковали даже большие правительственные отряды, но тысячи бойцов на огромную Москву было слишком мало, а вооружить остальных рабочих было нечем.
Несколько конных батарей метались по древней столице и открывали орудийный огонь по всем зданиям, которые захватывали дружинники, но им сильно мешали баррикады. Офицеры согнали полицейских в центр города, и те с перепугу начали стрелять куда попало, по окнам близлежащих домов, ранили и убивали случайных людей, обывателей, которые в отчаянии и злости стали помогать революционерам. Дубасов обращался и обращался за помощью в Петербург: «Положение все серьезнее, кольцо баррикад охватывает город все теснее, войск явно недостаточно. Совершенно необходима хотя бы бригада пехоты». Совет государственной обороны послал в Москву Семеновский полк, из Польши был направлен Ладожский полк с конной артиллерией. 15 декабря две тысячи штыков с орудиями прибыли в Москву. Дубасов заявил московскому городскому голове Н. Гучкову, что случайных обстрелов обывательских домов больше не будет. Император Николай II телеграфировал Дубасову: «Надеюсь, Семеновский полк поможет вам окончательно раздавить революцию, вместе со славными гренадерскими полками». Чаша революционных весов начала клониться в стороны самодержавия.
Эсеровские руководители восстания распространили по Москве листовки:
«Товарищи! Началась уличная борьба восставших рабочих с войсками и полицией. В этой борьбе может погибнуть много ваших братьев, борцов за свободу, если вы не будете держаться некоторых правил.
Главное правило – не действуйте толпой, а небольшими отрядами человека по три-четыре, не больше. Пусть только этих отрядов будет возможно больше и пусть каждый из них выучиться быстро нападать и быстро исчезать. Полиция старается одной сотней казаков расстреливать тысячные толпы. Вы же против сотни казаков ставьте одного-двух стрелков. Попасть в сотню легче, чем в одного, особенно если этот один неожиданно стреляет и неизвестно куда исчезает. Полиция и войска будут бессильны, если вся Москва покроется этими маленькими неуловимыми отрядами.
Не занимайте укрепленных мест. Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти. Если кто вас будет звать идти куда-то большой толпой и занять укрепленное место, считайте того глупцом или провокатором. Если это глупец – не слушайте его, если провокатор – убивайте. Строго отличайте ваших сознательных врагов от врагов бессознательных, случайных. Первых уничтожайте, вторых щадите! Пехоты по возможности не трогайте. Солдаты – дети народа и по своей воле против народа не пойдут. Их натравливают офицеры и высшее начальство. Против этих офицеров и начальства вы и направьте свои силы. Каждый офицер, ведущий солдат на избиение рабочих, объявляется врагом народа и ставится вне закона. Его безусловно избивайте. Казаков не жалейте. На них много народной крови, они всегдашние враги рабочих. Как только они выйдут на улицу, конные или пешие, вооруженные или безоружные – смотрите на них, как на злейших врагов и уничтожайте без пощады. На драгун и патрулей делайте нападения и уничтожайте.
В борьбе с полицией поступайте так: всех чинов, до пристава включительно, при всяком удобном случае убивайте. Околоточных обезоруживайте и арестовывайте, тех же, которые известны своей жестокостью и подлостью, тоже убивайте. У городовых только отнимайте оружие и заставляйте служить не полиции, а вам. Дворникам запрещайте запирать ворота. Это очень важно».
16 декабря батальон Семеновского полка полковника Н.К. Римана с пулеметами и двумя орудиями двинулся освобождать от революционеров Московско-Казанскую железную дорогу с приказом: «Действовать беспощадно и арестованных не иметь. Каждый дом, из которого будет произведен выстрел, уничтожать артиллерией». Риман лично расстреливал и добивал захваченных дружинников по всем станциям – на Сортировочной, Перово, Люберцах и Голутвено. Были убиты около двухсот человек, в том числе и
случайные прохожие подчиненный Римана капитан Мейер писал: «17 декабря, в шесть часов утра, полковник Риман приказал всем ротам обойти районы деревни и Люберецкого тормозного завода, где числилось около четырехсот рабочих. Завод был совершенно пуст, в деревне же было захвачено двадцать пять человек. Обстоятельства не позволяли медлить. Для решения вопроса, кто из двадцати захваченных действительно виновен, являясь главарем или террористом, полковник Риман создал импровизированный суд. Тринадцать человек из приговоренных этим судом были тотчас же расстреляны полуротой под моим командованием».Потом, после выяснения, что садист Риман расстрелял сто пятьдесят ни в чем не повинных мирных обывателей, только из-за поднявшейся бури негодования и возмущения во всех слоях русского общества, было начато судебное следствие против позора офицерского корпуса, но Николай II чуть ли не лично следствие прекратил, а Римана на собственные средства из царского кабинета инкогнито отправил в годовой отпуск за границу.
Утром 16 декабря восемь рот и восемь пушок Семеновского полка во главе с полковником Г.А. Минном заняли все московские вокзалы и начали окружение Пресни, но были остановлены в районе Горбатого моста сильным огнем боевиков. Утром 17 декабря артиллерия с двух сторон открыла шквальный огонь по Пресне, по фабрикам, заводам, домам и вообще куда попало. Стреляли снарядами даже просто по людям на улицах. По Пресне были выпущены сотни снарядов, включая орудийные гранаты и шрапнель и над районам заклубился густой дым. Горели фабрики, заводы, склады, обычные дома, Зоологический сад, Пресненская застава. Никто не арестовывал дружинников, просто проводилась преступная акция массовых устрашений.
Вечером 17 декабря отряды боевиков стали мелкими группами уходить из блокированной Пресни, и им это удалось. Утром 18 декабря семеновцы во главе с полковником Минном пошли через Пресню насквозь, выполняя приказ: «Если будет оказано вооруженное сопротивление, то истреблять всех, не арестовывая никого». Семеновцы заняли пустые фабрики и заводы и вывесили на них российские национальные флаги. Начались казни и избиения тех, кто попался под руку.
За убийство тысячи человек, в том числе двухсот женщин и детей, полковник Г. Мин, у которого погибло два солдата, был пожалован царем в генерал-майоры и приглашен на августейший завтрак, на котором подробно рассказал императору и императрице о своих преступлениях, за которые в августе 1906 года на железнодорожной станции Петергоф был застрелен на глазах жены и детей эсеровской террористкой Зинаидой Коноплянниковой, через двадцать дней повешенной в Шлиссельбургской тюрьме с особыми мучениями, от вида которых солдаты конвоя – участники боевых действий, падали в обморок. Через несколько лет вся Российская империя читала и обсуждала резолюцию Николая Ii по делу полковника Н. Римана, получившего повышение: «Если бы все военные начальники действовали по примеру полковника Римана, то Россия не пережила бы тяжкой и постыдной годины шесть лет назад».
Революционеры подробно объяснили миллионам подданных, что их августейший повелитель уверен, что чем больше восставших и не восставших его каратели расстреляют и повесят, тем лучше будет для империи. В стране обсуждали и частые высказывания о революционерах министра внутренних дел П.Н. Дурново: «с ними церемониться нечего – к стенке их и расстрелять!»
К концу декабря 1905 года восстания было подавлено в Москве, Ростове и Новороссийске. В Минске эсеры покушались на губернатора Клингенберга и ранили его. Боевые эсеровские дружины атаковали карательный полк на станции под Минском, но были разбиты. В Киеве большое эсеровское восстание было сорвано охранным отделением, сумевшем на собрании арестовать тридцать руководителей партии социалистов-революционеров, оставив массы без их вождей. Были взяты типография с массой литературы и склад с большим количеством бомб. В Саратовской губернии и Поволжье выступления социалистов-революционеров лично подавил местный губернатор Петр Столыпин. 15 декабря в Тамбове эсеровские террористы убили губернатора Богдановича, в Самаре тяжело ранили начальника гарнизона генерала Сергеева. 21 декабря в Уфе боевики покушались на губернатора Келеповского. В Иркутске был ранен вице-губернатор, в Нижнем Новгороде почти застрелили начальника охранного отделения. Во многих городах в перестрелках гибли революционеры, жандармы, полицейские. Летучие боевые эсеровские отряды действовали по всей стране. В Полтаве избиваемые и искалеченные крестьяне пожаловались уже известному писателю Владимиру Короленко на карателя-полковника. Короленко написал и опубликовал открытое письмо губернатору о бесчинствах его подчиненного, ответа, естественно, не получил, но письмо прочитали эсеры, прислали в Полтаву боевую группу, застрелившую карателя прямо в центре города. На Короленко, само собой, тут же натравили черносотенцев, и он чудом остался в живых.
В Петербурге в декабре были произведены массовые аресты социалистов-революционеров, взяты типография и динамитная мастерская с большим количеством бомб и оружия. По всей империи действовали многочисленные карательные экспедиции. В Прибалтике пехотными полками и орудийными батареями действовал генерал-губернатор Орлов, расстрелявший, повесивший и сгноивший в тюрьмах сотни и сотни латышей, литовцев и эстонцев. Особую благодарность Николая II заслужили прибалтийские каратели Рихтер, Фрезен, Гершельман, бароны Бистром, Гаян, Ливен, Петерсон. Сергей Витте докладывал действующему императору: «С приходом войск на прибалтийских губерниях появились полицейские и другие уездные власти, которые скрывались во время волнений. Местные немцы-землевладельцы находились при карательных отрядах для путеводства последних, для переводов с латышского при допросах и для указания виновных в погромах и других преступлениях».