Эсхатология

Дмитр с интересом посмотрел на него.

– Но ведь и ваши еретические верования чем-то схожи, чистая философия и хромое блуждание, все, так или иначе, вертится вокруг земли, этой плоти дряхлого демиурга, который так стар, что умрет, если вдруг проснется, а мы с вами, да и вся реальность – не более чем огоньки в его затухающем сознании. Но разве эта прекрасная навеянная иллюзия не стоит того, чтобы за нее бороться, за возможность мыслить и освобождаться, осязать, любить и быть любимыми?

– Верь мне, – продолжал уговаривать жрец, склоняясь к юноше, – я пекусь не только о пробуждении души, но и о твоем, князь, процветании. Этим походом ты заложишь основу великого государства, навяжешь кабалу развращенным народам, и кто знает, может, в конечном итоге, станешь в один ряд с императорами прошедших эпох, восстановив рухнувшие границы от скованного льдом океана на севере, до кипящего на юге. Наследником тех эпох, когда чума еще не пришла в столицу ойкумены, превратив ее в призрачный град Мора.

Сандр глубоко вздохнул и прикрыл глаза. В царящем гвалте ему вновь послышалась отдаленная поступь марширующих легионов, рокот барабанов и звон оружия, струящаяся река позолоченных шлемов вливалась в пишущуюся историю. Как близок он сейчас к исполнению заветных мечтаний. Но что это, неужели эти ослы леностью своей и скудоумием похоронят проблеснувшее будущее?! Все пойдет прахом? Деградация да запустение, и презрительный взгляд обожаемых карих глаз, ранящий, но бесконечно милый. Кровь тяжело пульсировала в ушах, заглушая все звуки.

– Довольно! – закричал он. – Прекратите вы все! Возможно, не всем присутствующим известно, что ранним сиротством я обязан «нерожденному». Несчастливая случайность, что поделать, один шанс из тысячи, пренебрежительно отмахнетесь вы. А для меня именно месть круто изменила жизнь, стала самоцелью, я видел окружающий меня мир черно-белым и плохо различал оттенки. Едва окрепнув, будучи еще, в сущности, мальчишкой, каждое новолуние я бродил по рощам и разыскивал коконы «нерожденных», эти вскакивающие гнойники на божественном челе. А с каким непередаваемым наслаждением увесистый булыжник пробивал их вязкую скорлупу, превращал в кашу гнусные зародыши! Я съедал их органы сырыми, впитывая силу и туша клокочущую ненависть, – Сандр перевел дух, слова, изрекаемые холодным, дрожащим от едва сдерживаемой ненависти голосом тяжело падали, как звенящие металлом бруски, погребая возражения, подчиняя. – Однажды наставник отвел меня в лес, чтобы показать такой кокон, появившийся в неурочное время. Сидя на пеньке, он говорил, что ненависть моя бессмысленна, что отсюда может одинаково появиться как преданный друг, который в будущем, возможно, не раз спасет мою жизнь, так и заклятый враг, который непременно ее отнимет, и что человек сам скульптор реальности. Затем он ушел, оставив размышлять над сутью бытия. Что ж, может, я воспринял его слова чуточку буквально, только в усадьбу я вернулся с окровавленным кинжалом. Так вот, подумайте, если я не пощадил потенциального спасителя, то что я сделаю с вами, ленивыми скотами, если вам вздумается стяжать предначертанную мне с рождения славу!

Сандр кипел от гнева, казалось, вот-вот он наброситься на любого дерзнувшего возразить. Суровые вояки хмуро смотрели исподлобья.

– Вы должны меня слушаться, я же теперь ваш господин, заклинаю… – голос Сандра внезапно охрип и начал предательски дрожать. Но тут, когда настроение собрания весело буквально на волоске, Дмитр, не дав секундной слабости испортить положение, пламенно воскликнул:

– Да, возлюбленные чада безумия и разврата, мы идем войной на Вету, покровителя и укрывателя уродов, нас ждет всех прекрасное развлечение и добыча!

– Хвала князю! Кровь и честь! – поддержал воевода.

– Слава! Слава!

– Мы сожжем казармы и усадьбу, подпалим, уходя, так, чтобы освещало гать до самого Мора, – промолвил Сандр в след удаляющимся спинам, когда шатер опустел. – Мы вернемся домой с почетом и славой, богатые как императоры, либо возвращаться нам будет некуда.

– Ты напомнил мне покойного господина, – подал голос воевода. – Не было такой гнусности, такой мерзости которую он бы не сотворил, тщась привлечь внимание божества даже ценой собственной жизни и жизней многих. Пресытившись, князь пустился в другую крайность – стал аскетом и щедрым благодетелем, но только все напрасно, равнодушный, если, конечно, он действительно существует, так и остался равнодушным. В конце концов, он просто махнул на все. Но в одном ты действительно прав – этот сброд, что гордо именуется войском, крайне нуждается в хорошей встряске, цели. Но не стоит доверять жрецу сладкоречивому.

Сандр едва удержался, чтоб не отвесить зазнавшемуся воеводе пощечину.

– Не смей недооценивать меня, солдафон! Мне суждено стать величайшим правителем, я верю, и я им стану, чего бы этого мне не стоило!

Почувствовав намеренье юноши, воевода дернулся, затем побледнел.

– Возможно, я говорил чересчур прямолинейно, и прошу меня простить. Возможно, нам предстоит узнать друг друга лучше. Но сейчас, вспоминая историю Падшего Бога, имею честь сказать только одно: разрешите удалиться готовиться к походу.

– Разрешаю. К первому.

Падший Бог. Еще несколько лет назад он обитал в отдаленной местности на границе порченых земель.

– Что это за патологическая тяга ко всему ветхому, разрушенному, заброшенному? Копаться в прахе, реанимируя своим присутствием отзвучавшие голоса, находя замурованных в покосившихся стенах мертвецов и воспоминания? – брюзжал Констант, когда Сандр спешивался, чтобы с интересом осмотреть остатки жилищ изобилующих в том без сомнения некогда богатом краю. – Определенно, быть беде!

– Молчи, старый, – смеялся юноша, вновь забираясь в седло.

И вновь – дорога, заиндевевшие камни, пушистый ковер морошки, да пронзительная синева неба. Малочисленные невежественные обитатели разбросанных тут и там среди равнины селений влачили нищенское полуживотное существование, и не могли оказать достойный прием, даже если бы очень захотели, боязливо прячась в вонючих землянках. Лишь грязные, голые дети с воплями носились, никого не опасаясь, невинные и убогие, подбегая к спутникам, они дергали за стремена и хвосты скакунов, распевая:

Стук в ночи!

Кто стучит?

Крик в ночи!

Кто кричит?

Это я стучу, это я иду,

Твоей крови хочу, тебя съесть хочу!

Затем они, дразнясь и хохоча, скрывались в кустах, чтобы вновь появиться чуть позже. Без толку поохотившись в бесплодном лесу – то скорее было испытание на выносливость, – они вернулись на место стоянки. Слуги, тягловые животные, поклажа да утварь – все исчезло!

– Образумься! – кричал семенивший следом Констант, но Сандр упорно следовал по гигантским следам, избороздившим черную почву. – Я ведь предупреждал. Нужно вернуться за подмогой, если тебе так дороги эти безделицы, да только все одно уже поздно!

Но Сандру нужны были не верные слуги, ни выносливые буйволояки, ни дорогие удобные вещи – всего этого предостаточно имелось в усадьбе приемного родителя, нет – осторожный прагматичный наставник не понимал взыгравшей гордости да застарелой ненависти. А посему, он в отчаянье повернул назад, заранее оплакивая гибель безрассудного юнца.