Ешкин род

Дорога в урочище Мары! Но ей на неё нельзя ступать. Эта дорога для людей... Для стариков, которые по своей воле отправляются в Марин дом, чтобы принять там смерть. Ею когда-то привезли бабку Шушмару.

Но привычной горечи при мыслях о той, что качала ей зыбку, Ешка не почувствовала. Только желание -- узнать, кто теперь она и что сделать, чтобы отомстить. Кому? Да всему миру, из которого она была вырвана людским злодейством и непотребством.

Ешка так и пошла вперёд, продираясь через мёртвые ветки, с силой вытягивая ступни из похожей на золу земли без единой травинки.

Позади кто-то залился диким воем. Ешка даже не вздрогнула. Зверь ей не страшен. А одна нежить другую не тронет. И вдруг в этом завывании она различила слова:

– Прости-и-и! Не броса-а-ай!

Ешка обернулась. Вот чуяла, что нельзя этого делать на Мариной земле, и всё об обычаях знала, но отчего-то поступила поперёк...

Меж остовами деревьев, перемазанная чёрным, оцарапанная до крови, с мордой, покрытой насекомыми, металась какая-то тварь -- не то собака, не то человек на четвереньках. Точно, человек...

И вдруг Ешка ощутила голод.

Рот наполнился едкой слюной, живот скрутили спазмы. Только чужая жизнь сможет успокоить запылавшее нутро!

А человек, пуская сопли, вдруг уткнулся в землю, стал загребать прах, сыпать его обеими руками на голову, словно стремясь зарыть её, спрятать от чего-то. Его спина, еле прикрытая разодранной рубахой, всё время вздрагивала, как от невидимого прута.

Ешка заметила поодаль уродца на кривых ножонках и улыбнулась: всем нужно кормиться. Ну, охоч Боли-бошка до мозгов, так что уж... Она не коснётся чужой пищи. Тем паче той, которая принадлежит дневной твари.

И тут Ешку словно иглой прошило: этот потерявший разум человек - её насильник! Что ж он не просит милости у своего крестового бога? Ради которого поглумился над ней, древним обрядом и всем Ешкиным Родом!

Пока она размышляла, предоставить ли судьбу разбойника лесному уродцу или самой расправиться, сыпучая земля словно закипела.

Из неё показались кости -- множество рук высовывалось из чёрного праха. На них уже не было плоти, но в движениях чувствовалась какая-то сила... или жажда -- схватить, утянуть туда, где живых не бывает.

Ешка замялась: неясно, чего от неё хотят обитатели Мариного урочища. Должна ли она остаться здесь ещё одной горсткой мёртвой земли? Потерять человеческий облик, обратиться в злобного духа? Или ей буден дан другой урок [устар. наказ]?

В лодыжку вцепились жёлтые кости с тёмными кривыми ногтями. Ешка не воспротивилась, только подняла голову к серому небу с белым пятном вместо солнца. Попрощаться, что ли...

Когда же она, ожидая своего конца, опустила взгляд, то её уже никто не держал. Зато перед ней оказалась сама смерть -- сгнившие до кости останки человека в рубище, с седыми волосами на черепе. Только в глазницах клубился, точно туча, пересыпался чёрный песок. Челюсти с двумя торчавшими кривыми клыками не дрогнули, остались недвижны, но послышался голос:

– Спрашивай...

– Что мне делать?
– задала вопрос Ешка и вдруг ощутила в пересохшем рту солёную влагу. Неужто это те слёзы, которым она не дала пролиться, когда над ней глумился враг?

– Ты можешь всё...
– прошелестел ответ.
– Храни бубен...

Ешка, хоть и уже не чуяла в себе ничего человеческого, удивилась:

– Какой бубен?

Скелет высунул из-под рубища кость и поднял её, указывая за спину Ешки.

Она обернулась... Почувствовала, как шевельнулись волосы на затылке.

Огромные сгнившие руки крепко вцепились в обидчика. А мощная лапы, на которых кое-где ещё были мускулы, сдирали с его спины кожу кривым ножом.

В Ешке что-то оборвалось. Да, она хотела смерти разбойника, но человеческой смерти... Видеть же, как струится кровь, как поднимается пласт желтоватой, в багряных разводах и крупинках жира, кожи, которая тут же подсыхает и синеет, стало невмоготу. И, глядя на судорожно дёргавшиеся в смертной муке рёбра обидчика, Ешка впала в беспамятство.

Когда очнулась на твёрдом, не поверила глазам: на месте мёртвого места зеленела трава, возвышались деревья. Возле неё лежал бубен -- небольшой, какие привозили для дитячьей забавы от кипчаков [половцев], когда ещё не воевали с ними. Ешка подняла бубен, дотронулась пальцем до тонкой кожи. Раздался тихий звук. Мирный, чистый... как журчание речки. Ясный и правильный, как мир, в котором она жила раньше. Вот бы всё стало по-прежнему!..

Она вскочила.

И поняла, что по-прежнему уже ничего не будет.

Неподалёку распростёрлось тело с ободранной спиной, взявшейся коричневой коркой, над которой роились мухи. По застывшим багровым потёкам бегали мураши и два чёрно-красных жука-падальщика.

Но человек был ещё жив, хоть и не стонал. Голова свёрнута набок. Шевелились губы, вспухшие синим пузырём. Редкое дыхание приподнимало запавшие межреберья.

Ещё дальше валялось то, что осталось от Боли-бошки. А вот у него костей, кроме остова, не оказалось. Ешка поняла, из чего сделан её бубен. Но не выпустила его из рук.

И вдруг тело издало хриплый звук:

– По-ги...

Ешка поняла: недобиток просит помощи. И ещё то, что уйти просто так она не сможет, хотя не чувствует больше ненависти. И покоя прощения тоже. Просто этот полумертвец может ещё пригодиться. Для чего? А зачем болотницы заманивают прохожих? Или русалки поют свои песни зазевавшимся людям?

Ешкин живот вновь свело от голода. Но вид запёкшейся крови недобитка заставил ноздри брезгливо затрепетать -- негоже ей питаться падалью. Ну или почти падалью...

Она легонько стукнула пальцами в бубен, думая о еде... о чистой, живой, здоровой крови, которая потоком хлынет в сухое горло, наполнит теплом...

Бывший насильник шевельнулся, закорячился, поднимаясь.

Ешка подивилась: и откуда в нём жизнь взялась? Или это её бубен, который отныне нужно беречь, творит чудеса, как в сказке? Шлёпнула ладонью по коже и велела: "Приведи сюда... кого-нибудь! Живо!"

Драный насильник так и не смог распрямиться, поплёлся куда-то, чуть ли не касаясь руками земли и спотыкаясь. Ешка уверилась: найдёт и приведёт. И ослушаться не сможет.

Ушла в тень раскидистой черёмухи и уселась ждать своего часа. Время текло, солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густую листву, истончались и гасли. Иногда Ешка хлопала, забавляясь, ладонью по бубну и знала: по лесу сейчас разнесётся нечто вроде неслышного звона, от которого любой вздрогнет и начнёт оглядываться, а потом скажет: "Почудилось".

А в лесу ничего не чудится. Просто не всем видится. Или видится и слышится не то, что есть на самом деле. В жаркий полдень обдаст затылок холодом -- это русалка рукой дотронулась. Шевельнётся густая трава - то не заяц прыгнул, а лесовка охотника заманивает. Или голос ветер принесёт -- беги прочь, не вздумай отозваться, а не то погибнешь от взгляда лесного Лиха.