Ёсико

Госпожу Ёсико обнаружили в дальнем углу, где она беседовала со своим седовласым спутником.

— Могу я иметь честь пригласить вас? — поинтересовался Мерфи с церемонным поклоном.

Она широко открыла глаза и деликатно отказалась:

— Я не могу.

— Но вы же танцуете! — зарокотал Мерфи. — Вы научитесь.

— Я слишком стесняюсь, — протестовала она.

Майор схватил ее за рукав кимоно и сказал пожилому мужчине:

— Вы ведь не будете против, если я у вас ее украду?

Мужчина ничего не сказал, только снисходительно улыбнулся, словно потакая разгулявшемуся пьянице. Оркестр заиграл, женщины приподняли пышные юбки, администратор из японцев заорал «Ие-е-е!», и Мерфи повел, весьма профессионально, затянутую в кимоно госпожу Ямагути по танцполу.

— Ямагути-сан! — сказал я, после того как она спустя некоторое время высвободилась из крепкой хватки Мерфи.

Она обернулась — и на этот раз узнала меня:

— Сид-сан, не так ли? О-гэнки дэс ка?Как поживаете?

Я ответил: «Очень хорошо» — и добавил, что мне очень понравился ее фильм. Она одарила меня лучезарной улыбкой:

— Как приятно, что мы можем праздновать вместе. Знаете, Япония такая маленькая. А это просто международное событие. Большое спасибо за вашу неоценимую помощь!

Я не совсем понял, что она имеет в виду:

— За помощь в чем конкретно, Ямагути-сан?

Мои глаза были прикованы к Мерфи, который хлопал по спине ее седовласого спутника.

— В том, чтобы мы вышли на международный уровень. У вас можно многому научиться. Вы сами откуда, Сид-сан?

Я сказал ей, что из Огайо, но работал в Голливуде. Это, естественно, делало меня более солидным, чем я был на самом деле, но мне очень хотелось произвести на нее впечатление. Выглядело так, как будто я был преуспевающим человеком.

— Голливуд, — сказала Ямагути, восторженно сжав руки. — Обожаю Голливуд! Гэри Купер, Чарли Чаплин, Дина Дурбин! Вы смотрели «Из-за него»?

Я ответил, что не смотрел, к сожалению, — а она смотрела «Невеста носила ботинки»?

— Конечно, с Барбарой Стенвик! По-моему, мы станем хорошими друзьями, Сид-сан…

Всю обратную дорогу до «Континенталя» мне хотелось плясать, а отель был сразу за углом. Я не мог поверить моему счастью: я подружился с одной из величайших кинозвезд, знаменитой по всему Дальнему Востоку! Придя в гостиницу, я позвонил Нобу. Он спал и был очень недоволен тем, что его разбудили.

— Знаешь что? — спросил я.

— Что?

— Догадайся, кого я сегодня встретил?

— Не знаю.

— Никогда не догадаешься!

— О чем?

— Ёсико Ямагути.

— Кого?

— Ёсико Ямагути. Ну, ты же знаешь, Ри Коран!

— А…

На Нобу это совсем не произвело впечатления. Кинофильмами он не интересовался, предпочитая французскую литературу и немецких философов. А кроме того, Ри Коран была из прошлого — этакое напоминание о японском энтузиазме, о чем он предпочел забыть. Кроме того, она казалась ему вульгарной, или, как он выразился, «на дурной вкус», что повергало его в ужас, разделить которого я никак не мог. Слишком хороший вкус — враг Большого Искусства, в это я верил всегда.

9

В Камакуре не былоничего вульгарного и ничего в дурном вкусе. Всего час на поезде — и ты на несколько веков переносишься из залитого неоновым светом, разукрашенного Токио в столицу самураев. Люди очень часто находят Токио невыносимо уродливым. Что ж, пусть так и думают. Я люблю его за то, что он не стесняется своего уродства. Токио не претенциозен — подделка же всегда откровенно и нагло искусственна. Но с того момента, как мой друг Карл впервые познакомил меня с храмами и святынями XIII века, великим Камакурским Буддой, садами камней в храмах Кэнтё и Энгаки, Камакура стала моим убежищем от безумия XX века. Камакуру не бомбили — из-за ее незначительности. В государственных делах этот город не играл никакой роли начиная с XIV века, когда власть переместилась в Киото, а Камакура погрузилась в аристократическую дремоту. Поэтому он и сохранился вместе со всеми своими сокровищами. Даже генерал Кёртис Лемэй, который вечно, не задумываясь, хватался за оружие первым, не счел нужным разрушить этот город, не представлявший для него ничего значительного.

Я любил затеряться в терпких запахах храмовых благовоний и сосен, странным образом напоминавших мне запах соли для ванны, которую использовала мама, когда купала меня в детстве. И еще я всегда останавливался перед входом в лавку господина Оки на улице Комати, откуда доносился запах камфорного дерева и старых книг. Там, если немного повезет, вы можете найти прекрасно вырезанное нэцке XVII века или чашку, покрытую красной глазурью периода Позднего Эдо, но вообще Оки-сан специализировался на традиционных ксилографиях. Разговаривал он на старомодном британском английском. До войны большинство его клиентов были коллекционерами или специалистами из Великобритании. «В эти дни трудно сводить концы с концами, — говорил он мне, утомленно пожимая плечами. — Японцы больше не заботятся о старых вещах». Он наливал мне чашку зеленого чая и терпеливо отвечал на все мои вопросы. Я хотел узнать все, от искусства ранней монохромной гравюры на дереве до раскрашенных вееров периода Муромати. Одну за другой он приносил коробки с гравюрами, среди них был великолепный набор эротических гравюр Корюсая, [36] столь же элегантного, как Утамаро, [37] и даже еще утонченнее. Мы говорили об искусстве, литературе, истории. Однажды, чтобы прояснить какой-то момент в Китайско-японской войне 1895 года, он показал мне гравюры с батальными сценами: красивые японские солдаты, идущие в атаку в своих черных, как у пруссаков, военных мундирах, и окровавленные трупы китайцев у них под ногами. «Пугающе вульгарно, конечно, — прокомментировал он, бережно укладывая работы обратно в коробку. — Но заметь, что здесь больше не используются растительные красители, как раньше».

36

Ис о да Корюс а й (1735–1790?) — выдающийся японский гравер и художник. Помимо картин о жизни Конфуция и пейзажей, известен многочисленными сериями эротических гравюр.

37

Китаг а ва Утамар о (1753–1806) — японский художник, один из крупнейших мастеров ксилографии «укиё-э», во многом определивший черты японской классической гравюры периода ее расцвета в конце XVIII в. Также известен многочисленными эротическими портретами.

Правда, сейчас у меня не было свободного времени, даже чтобы навестить Оки-сана. Я был приглашен на ланч к божественной мисс Ё., которая жила в доме продюсера по имени Кавамура. Дом находился в северной части города — роскошная квадратная миля традиционных деревянных домов, уютно примостившихся между соснами на холме. Воздух был наполнен трелями ранней весны — сакура только что зацвела. Казалось, что войны не было никогда.

Ёсико (она настояла на том, чтобы я называл ее по имени) была в фиолетовом платье и розовых тапочках с меховой окантовкой. Позже к нам присоединился и Кавамура — вошел и присел на пол, покрытый свежими татами, в комнате с благоухающими камелиями и китайской картиной-свитком, на которой была изображена камышовка. Я сразу же узнал в нем того пожилого господина, которого видел на премьере фильма. То ли элегантность его твидового костюма, то ли роскошная шевелюра седых волос, а может быть, та манера, с которой он деликатно разглядывал меня через большие очки в черепаховой оправе, но что-то в его облике заставляло меня чувствовать себя немного не в своей тарелке. Ёсико называла его «папа», и само собой напрашивалось предположение, что где-то в доме находилась еще и «мама». Так и оказалось. Чуть позже, когда в гостиной в западном стиле был накрыт легкий завтрак, перед нами возникла низенькая улыбающаяся госпожа в небесно-голубом кимоно с узором из цветов вишни. Она почти не разговаривала, но если что-либо говорила, произносилось это на великолепном оксфордском английском, чуть похожем на английский Оки-сана.

Стены гостиной украшали несколько картин в импрессионистской манере. Что за художники — я не разобрал. Изумительные местные креветки, а потом и нежнейшие котлеты из телятины неслышно подавала горничная в белых перчатках. Кавамура гордился своими винами. Сначала мы пили немецкое белое, потом французское красное.

— Вы должны простить нас, господин Вановен, за столь немудрящее угощение, — промурлыкала мадам Кавамура. — Вы знаете, мы все живем теперь в весьма стесненных обстоятельствах. Япония сейчас так бедна…

Ее супруг совершенно мрачно добавил, что все из-за ужасной войны, что это страшная ошибка, которую не следовало совершать.

— Давайте не будем говорить об этом! — сказала Ёсико. — Сейчас у нас мир. Мы счастливы здесь все вместе, и это благодаря вам, папа.

Кавамура пробурчал какое-то учтивое возражение. Мадам Кавамура внимательно посмотрела на картины, висевшие на стенах, — видимо, проверяя, ровно ли висят.

Будучи американцем, я никогда не учился скрывать свое любопытство, как это делают японцы, поэтому спросил у Ёсико о конце войны. Была она тогда в Китае или нет? И как получилось, что Ри Коран, звезда «Китайских ночей», снова стала Ёсико Ямагути?