Эскадра

– Не удивляйтесь, капитан, что мы пригласили именно вас, – говорил меж тем профессор, – В конце концов, я лично о вас наслышан, ведь покойный Натаниэль был моим одноклассником, а потом сокурсником, мы дружили с детства, и конечно же он рассказывал о найденных им молодых дарованиях, ведь естественно же, что в армии "дарования" – сами по себе штука довольно редкая.

– Натаниэль? Вы говорите о полковнике?

– Да! Он, признаться, не знал, что я осведомлен о его имени, но так уж вышло. Натаниэль Жако… Да и Жако он только потому, что как только ему исполнилось восемнадцать, он пошел в магистрат и попросил дать ему девичью фамилию матери. Ему всегда хотелось быть незаметным. Никогда, впрочем, не удавалось – но всегда хотелось.

– То есть он еще и не Жако?

– А вы не знали? Я был уверен, что несмотря на всю его скрытность, он вряд ли мог бы полностью укрыться от тех, кто служил с ним бок о бок!

– Мог и укрывался, ведь мы, все мы, безмерно уважали его и, как говорится, "не лезли в душу".

– Что ж, тогда понятно. Но теперь он мертв. Господи, мой друг детства – мертв… Я скажу вам. Его фамилия по отцу – Бурбон. Если вы понимаете, что это значит.

– О мой бог и все его ангелы… Бурбон?!

– Именно. Если бы Франция когда-нибудь вновь стала королевством, он бы был единственным, кто мог бы претендовать на трон по праву рождения. Но пока что мы живем в республике, а Натаниэль мертв – о чем теперь говорить?

– Отвечу как солдат: мертвые похоронены, память о них жива, но выжившим нужна работа. Это цинично, но… Это жизнь, профессор.

– Да, вы правы. Сейчас я расскажу вам, в чем дело.

Рассказ профессора открыл для Жан-Клода многое, о чем он раньше и вовсе не задумывался. Почему расформировали Иностранный Легион? Почему все государства сокращали свои регулярные наземные армии? А потому, что "где-то наверху" было принято кому-то очевидно выгодное решение полностью отказаться от "насильственного пути" общения с ксенорасами. Изучать, "положительно реморализовывать" при необходимости, но ни в коем случае не воевать. "Ксенорасы", подобными искусственными ограничениями отнюдь не обремененные, естественно начали попросту вырезать эмиссаров, дипломатов и прочих исследователей. Потому что если ты не хищник – ты добыча, и решение парламента твоей страны совершенно неспособно повлиять на базовые законы биологии. Ксенологический Институт Франции за полтора года потерял восемнадцать "полевых исследователей", из них добрый десяток – на Фриде. По сути, именно с нее не вернулся вообще никто. А если учесть, что всего этих ребят в Институте было двадцать, и оставшиеся двое были готовы пусть даже и к увольнению, лишь бы не ехать на верную смерть…

– Вот такие дела, капитан, – сказал профессор – Мы хотим отправить туда, на Фриду, кого-то типа вас. И нам наплевать, что вы не ученый. Важно то, что у вас есть шанс вернуться и принести хоть какую-то информацию. Наши специалисты этой самой информации соберут в разы больше – но что толку, если она гарантированно погибнет вместе с ними?!

Жан-Клод согласился, решив, что там, где поубивали явных "ботаников" он, с его подготовкой, имеет хорошие шансы на выживание.

Ошибся, стало быть.

И теперь Жан-Клод Дюпон бежал. Как не бегал, наверно, никто до него. Сколько их было? Не меньше полусотни, как он мог слышать. А может быть и больше. И было совершенно очевидно, что он не "нарушил табу" или "нанес оскорбление" – на эту тему наработки были и инструктаж он получил неплохой. Он просто был представителем народа, расы, которая уже успела "позиционировать" себя как "добычу". И несмотря на его звездолет, рэйлган и целую Земную Конфедерацию за спиной, здесь и сейчас он был – один. А их – пятьдесят или больше. И они хотели его убить. Не "для чего-нибудь". Просто чтобы доказать самим себе, что они – хозяева своей планеты. Особенно цинично это выглядело потому, что как только кто-нибудь "менее высокоморальный", чем французы – аргентинцы, китайцы, те же русские – пришлют сюда хоть один устаревший крейсер, пара крупнейших поселений этих дикарей превратятся в озера расплавленного песка, а остальные, как по мановению волшебной палочки, моментально поймут все прелести земного "прогрессорства" и "положительной реморализации". И, строго по классике, "девственница на осле, груженом золотом, сможет проехать эту страну из конца в конец, в полной безопасности" – классика, как всегда, права на все сто, просто не упоминает, что в комплект к указанной девственнице необходим еще крейсер со средствами орбитальной бомбардировки.

А вот сколь угодно подготовленного парня со сколь угодно роскошным рэйлганом – недостаточно.

И Жан-Клод Дюпон бежал.

Когда он вывалился, иначе не скажешь, на очередную поляну, он не сразу не поверил своим глазам. Попросту вначале он и вовсе ничего не видел. Но когда увидел… Возле поваленного бурей дерева из камней было сложено кострище, где трепетал веселый огонек. Над огоньком висел небольшой закопченный котел, а на поваленном дереве сидел… Ну вот просто какой-то мужик. Одет он был, как… Вот вы знаете, как одеваются "трек-туристы", отправляющиеся в поход в предгорья Непала, Алтая или Альп? Вот как-то так. И на Земле он бы выглядел совершенно естественно. Как и на Кассилии или, скажем, Дархане. Но на Фриде?! Когда по проклятущим джунглям бежит собственно Жан-Клод, а за ним, топоча как слоны и ничуть не скрываясь, полсотни преследователей?!

– Ебать. – сказал Жан-Клод, – Чувак, ты вообще кто?

– Хиппи волосатый, тусуюсь вот, – ответствовал мужик, сверкая своим лысым черепом черепом, – А вообще-то меня зовут Джорэм.

– А меня Жан-Клод…

– Ну вот и познакомились. Ты же с Земли? Тогда, считай, соседи – в том смысле, что рукав Галактики у нас один и тот же. Садись рядом, отдышись, я как раз собрался чайку заварить.

Жан-Клод, двигаясь как сомнабула, опустил свою многострадальную задницу на поваленный ствол рядом с Джорэмом и вдруг ощутил острое, почти болезненное, чувство безопасности. Возникшей вдруг и моментально – почему, наверно, и ощущение было столь ярким.

– Джорэм, – сказал он, – Вообще-то за мной тут гналось с полсотни местных ушлепков.

– А, эти! Так они и сейчас за тобой пытаются гнаться. Точнее, тебя искать. Только видишь ли, вот беда: делают они это на один-единственный квант времени назад. Вот раньше они существовали в одном с нами времени, а теперь – нихрена. И, естественно, могут искать что тебя, что меня до полнейшего посинения.

– Так. Момент. Не понимаю.

– Зато я понимаю, – засмеялся Джорэм, – Когда человеку, так сказать, является сказочный персонаж, этот человек как правило охреневает – что произошло и с тобой. Несмотря на то, что ситуация-то вполне будничная, просто чуть менее вероятная, чем то, что ранее случалось в твоей жизни. Вот, попей чаю! Он у меня вполне традиционный, без "изысков", уверен, и на Земле пьют такой же!

Чай у Джорэма и правда был почти такой же, как заваривала бабушка Жан-Клода. Он даже успокоился, отхлебнув из кружки. Ну просто потому, что тот, кто заваривает и пьет "бабкин" чай, не может быть кем-то уж вконец сверхъестественным. Но, тем не менее, он спросил:

– Джорэм, ты тот самый Властелин Времени?

Джорэм опять засмеялся.

– Ты прав и неправ одновременно, дружище. Насмотрелся анимэ, наверно? Понимаешь – ну то есть я уверен, что не понимаешь, на самом-то деле, но со временем, надеюсь, поймешь – я вероятностный маг. Если есть хоть малейшая, исчезающая вероятность какого-то события – я могу, если сил хватит, конечно, превратить ее в стопроцентную. Вот скажи мне, доказано ли однозначно, что "операции со временем" полностью невозможны?

– Я читал об этом… Вроде как невозможны, но уверенности нет.

– Вот. Уверенности – нет. А значит – есть вероятность. Для обычного человека она настолько мала, что ее и в расчет принимать не стоит. А вот для меня…

– То есть ты можешь сделать абсолютной сколь угодно маленькую вероятность?

– Да, могу.

– Но тогда это значит…

Жан-Клод надолго замолчал. Но потом все-таки продолжил:

– Но тогда это значит, что ты – по сути бог.

– По сути – да. Если тебе это доставит удовольствие, ты в данный момент разговариваешь с богом. Но на самом деле… Понимаешь, чувак, настоящий Бог – это тот парень, который создал эту вселенную. Он трудился, ошибался, лепил горбуху, а потом судорожно ее исправлял… Он все это сделал. Да, потом свалил куда-то в туман. Но кто знает – быть может, он отправился не водку пьянствовать, а творить новые вселенные? Я, например, не в курсе. А сам я могу тут наворотить такого, что… Ну, что не ебаться просто. Но – не наворачиваю. И знаешь почему? По-моему, просто невместно и вообще против всех правил респекта серьезно вмешиваться в охренительную самодействующую, саморазвивающуюся систему, созданную ни разу не тобой. Я преклоняюсь перед талантом этого парня и попросту не хочу повредить, а то и вовсе разрушить то, что он создавал с такой любовью и таким мастерством.

– Но можешь?

– Могу. Запросто. Но, понимаешь ли, попросту не хочу.

– И это говорит мне, что кое в чем ошибся теперь уже именно ты!

– Я? Жан-Клод, тебе нет и сорока, а я уже перешагнул рубеж сорока, прости, тысяч…

– Как там говорят русские? "Из ума выжил, а ума не нажил"! Джорэм, ты – Бог. По одной-единственной причине: возможности, сколь угодно широкие, не делают Богом. Но вот сознательное решение их НЕ применять… И кстати, можно я выпью еще чаю, а в свой "грешный мир" – ну или на квант времени обратно – вернусь чуть позже?