Эскапада
Шрифт:
– Драгуны!
Старуха исчезла. Анна-Клавдия одно мгновение была в нерешительности и направилась к окну. Она раздвинула занавески и стала прислушиваться. Со двора доносились стук копыт, храп лошадей, отрывистая команда. В лунном свете она увидела блеск касок и сверкание сабель и ружейных дул. От-Мот был окружен. Тогда она возвратилась к телу своего любовника, трупом растянувшегося на паркете. На руках его она представляла себе кандалы, на ногах цепи, на шее железное кольцо. Члены эти будут истерзаны пыточными клещами, а затем лошади разорвут их. Нет, человек, которого она любила и ради которого потеряла честь, не погибнет на колесе! Она спасет его от страданий и от позора. Тут она наклонилась, запечатлела поцелуй на его лбу и поразила кинжалом в сердце. Нанеся удар, она закрыла глаза, отшатнулась и прислонилась к деревянной обшивке стен. При этом она едва не упала назад. Под тяжестью ее тела открылась потайная дверь, выходившая на темную лестницу.
Мгновение она оставалась в нерешительности, затем, захлопнув за собою дверь, начала спускаться по ступенькам. Она шла ощупью. Ей казалось, что спуск ее длится бесконечное время, и что она погружается в вечный
V
Была глухая ночь, и г-н Аркнэн осматривал на конюшне искалеченных лошадей. Мысли г-на Аркнэ-на были мрачные. В Эспионьолях, в самом деле, творились престранные вещи. Не далее как сегодня утром было обнаружено исчезновение сьера Куафара. Куафар дал тягу, оставив свою комнату пустой, но ушел не с пустыми руками, а унося с собой сбережения м-ль Гоготы Бишлон да в придачу к ним сбережения самого г-на Аркнэна. Понятно, это двойное воровство не оставляло г-на Аркнэна равнодушным, но если пропажа его денег и исчезновение сьера Куафара возмущали его, то в несравненно большей степени он был взволнован бегством м-ль де Фреваль. Что означали этот безрассудный поступок, это непонятное бегство? Чтоб барышня из благородной семьи взяла вдруг и удрала, – это превосходило всякое воображение. Однако, приходилось соглашаться с очевидностью. М-ль де Фреваль тайком ушла из Эспиньолей. Впрочем, Аркнэн должен был признать, что это бегство было подготовлено давно уже, и сам он разве невольно не содействовал ему, обучив м-ль де Фреваль верховой езде и стрельбе из пистолета, словом, сделав ее способной совершить безумный поступок, план которого был так тщательно рассчитан ею итак смело приведен в исполнение? При этой мысли г-н Аркнэн кусал себе пальцы. Добро бы еще беглянка, отправляясь в путь, не причинила никакой порчи! Но г-н Аркнэн не мог утешиться при виде двух прекрасных лошадей, так жестоко изувеченных, и печально поднимал фонарь, освещая их. Не говоря уже о том, что бедняга г-н де Вердло способен будет заболеть, настолько он был ошеломлен бегством, от которого до сих пор еще не мог опомниться!
Окончив осмотр лошадей, Аркнэн покинул конюшню и переходил двор, направляясь к Гоготе, как вдруг услышал за воротами какой-то шум, словно храп лошади. Он подошел к воротам с фонарем в руке, и заметил сквозь щель лошадь без всадника, затем, вглядевшись внимательнее, различил лежащую на земле человеческую фигуру. При виде ее он выругался и начал действовать засовами и задвижками, запиравшими ворота. Они медленно открылись. Аркнэн наклонился. Потом в страхе отшатнулся, воздев руки к небу:
– Господи Иисусе! Это барышня, верней верного…
Анна-Клавдия лежала на земле. Голова ее была обнажена, и тело казалось безжизненным. Платье ее, разорванное в нескольких местах, было испачкано пылью и грязью.
– Барышня, барышня…
Фонарь осветил осунувшееся лицо, глаза были закрыты. Тогда Аркнэн взял кольцо фонаря в зубы, схватил в охапку м-ль де Фреваль и направился к замку. Дойдя до вестибюля, он положил свою ношу на ступеньки и вытер лоб. Затем почесал затылок. Его первым движением было позвать на помощь, закричать, но по пути, заметив, что м-ль де Фреваль была только в обмороке, он передумал. Зачем привлекать внимание садовников, служанок и казачков? Весь этот люд начнет болтать, шуметь, тараторить. Разве не было сказано слугам, что барышня больна и лежит в постели? Важно было не дать огласки ее безрассудной выходке. Бравый Аркнэн чуял тут что-то недоброе. Он снова почесал затылок, посмотрел, на молодую девушку, по-прежнему лежащую без движения, и поспешно направился в комнату Гоготы.
Когда он возвратился вместе с нею, м-ль де Фреваль еще не пришла в себя. Аркнэн взял ее подмышки, Гогота – за ноги, и они перенесли ее таким образом в ее комнату, где положили на кровать, Гогота раздела ее. На теле м-ль де Фреваль не видно было никакого поранения, и только на лице был синяк, да руки были покрыты засохшей кровью. Гогота нашла на ней кинжал, клинок которого был окровавлен. Гогота вымыла ей руки и положила припарку на щеку, затем, с помощью Аркнэна, уложила ее в постель. Лишь в этот момент м-ль де Фреваль открыла глаза. Она испустила вздох, пристально посмотрела на обоих и приложила палец к губам. Затем повернулась к стене, и Гогота с Аркиэном услышали, что она плачет. Удалившись, Аркнэн пошел на двор и увидел там лошадь, на которой приехала м-ль де Фреваль. Отводя лошадь в конюшню, он заметил, что на ней была драгунская сбруя. Все это было очень странно, но Аркнэн в настоящую минуту отказался разбираться в этих загадочных вещах. Другой вопрос занимал его. Нужно было уведомить г-на де Вердло о возвращении барышни. Какой прием окажет он ей? Не лучше ли, пожалуй, подождать до завтра, когда она окончательно придет в себя? Она сумеет объясниться с г-ном де Вердло. Приняв такое решение, Аркнэн отправился спать. Ночью Гогота несколько раз справлялась о положении м-ль де Фреваль. Каждый раз она видела в щелку двери, что та лежит с открытыми глазами. Услышав поутру, что м-ль де Фреваль ходит по комнате, Гогота стала наблюдать за нею в замочную скважину. М-ль де Фреваль стояла перед открытым ею окном. Она держала в руке оружие, найденное при ней. Гогота увидела, как она бросила кинжал в пруд. Сделав это, м-ль де Фреваль закрыла окно и снова легла в постель.
Незадолго до полудня г-ну де Вердло подали письмо от г-на де ла Миньер. Г-н де ла Миньер
писал ему, что г-ну де Шазо и его драгунам удалось, на основании сведений, сообщенных ему неким Забулдыгой, окружить атамана Столикого в замке От-Мот. Его нашли мертвым, пораженным ударом кинжала в сердце, подле стола, уставленного яствами и бутылками, впрочем пустыми, с лицом, испачканным вином и кровью. Что касается его собутыльника, то он наверное убежал на лошади одного из драгун, так как по возвращении из замка не досчитались одной из трех лошадей, привязанных к дереву. Кроме того, стало известно от разбойников, принадлежавших к той же шайке и захваченных в то время, как они взламывали дверь одного дома в предместьях Бурвуазэна, что какой-то таинственный всадник, очень красивый юноша, приехал к атаману в подозрительную харчевню, называвшуюся Маласиз. Г-н де ла Миньер прибавлял, что присутствие этого очень изящного и очень красивого всадника проливает новый свет на нравы атамана, которые не представляют собой, впрочем, ничего исключительного, так как содомия весьма распространена среди людей того сорта, к которому принадлежал атаман. Своею смертью он был, вероятно, обязан какому-нибудь столкновению на почве ревности. Г-н де ла Миньер выражал огромную радость по поводу этой смерти. Теперь, когда местность очищена от шайки, наводнявшей ее, и дороги снова стали безопасными, м-ль де Фреваль будет иметь возможность возобновить свои прогулки верхом, которые ей так нравятся. Он сам воспользуется этой безопасностью и вскоре приедет в Эспиньоли поговорить с г-ном де Вердло об одном очень занимавшем его проекте.Кроме получения этого письма в тот день не случилось ничего замечательного, если не считать того, что Аркнэн, которому г-н де Вердло сообщил о смерти атамана и любопытных обстоятельствах, сопровождавших ее, стал чесать себе затылок чаще обыкновенного, словно человек, испытывающий жестокое внутреннее замешательство. Что же касается г-на де Вердло, то это письмо не навело его, по-видимому, ни на какие размышления и не поразило никакими совпадениями. Он не извлек из. него, с виду, по крайней мере, никаких указаний насчет близкой связи между фактами, которые могли бы, казалось, привлечь его внимание. То обстоятельство, что Гогота с таинственным видом то появлялась, то вновь исчезала, также не производило впечатления на г-на де Вердло, и он не дал ей повода успокоить страшный зуд, который она чувствовала на языке.
Поэтому, при приближении часа ужина, когда Гоготе пришлось отправиться в «старый флигель», чтобы узнать, не нужно ли чего-нибудь м-ль де Фреваль, она по-прежнему была переполнена своей тайной. Каково же, однако, было ее изумление: м-ль де Фреваль одевалась, Стоя перед зеркалом, она оканчивала свою прическу. Окончив ее, она молча направилась в комнату, которая служила г-ну де Вердло столовой.
Г-н де Вердло довольно меланхолически прогуливался по ней, поглядывая на прибор, отмечавший место отсутствующей, который он не велел убирать. В тот момент, когда г-н де Вердло собирался уже захлопнуть свою табакерку и садиться за стол, дверь отворилась, и в ней показалась Анна-Клавдия де Фреваль. При виде ее г-н де Вердло застыл в такой неподвижности, словно он уже сто лет был мертвецом, и только сухой звук щелкнувшей табакерки свидетельствовал, что он был жив. Анна-Клавдия медленными шагами направилась к нему; подойдя на привычное расстояние, она сделала г-ну де Вердло свой обычный реверанс, после чего они сели за стол друг против друга и начали обмениваться обычными фразами. Лишь когда Аркнэн хотел налить вина в стакан Анны-Клавдии, она сделала отрицательный знак и стала такой бледной, что, казалось, сейчас упадет в обморок. За исключением этого отказа от вина, она разговаривала и ела, как обыкновенно. Когда ужин был окончен, и они перешли в гостиную, где Аркнэн зажигал свечи, Анна-Клавдия приблизилась к ломберному столу и рассыпала бирюльки по зеленому сукну перед совершенно опешившим г-ном де Вердло, который смотрел, выпуча глаза, как она уверенной рукой извлекала одну за другой, легко и не спеша, маленькие палочки из слоновой кости, хрупкие кусочки которой казались миниатюрной аллегорией разбитого скелета Амура!
ЭПИЛОГ
– Ну, что, дорогой мой, каково твое мнение о моей повести? Признайся, что она красива и, что еще лучше, истинна.
Мы сидели – мой друг Пьер Давэн и я – в комфортабельных креслах его библиотеки. Царила полная тишина, потому что час был поздний, а вечером в городке Вернонсе жизнь замирает. По закрытии двух или трех кафе и возвращении домой последних прохожих Вернонс засыпает крепким провинциальным сном. Итак, до нас не доносилось никакого шума, тем более, что окна библиотеки выходили в сад. Они были открыты, и комната была наполнена запахом лета. Давэн наклонился. Он положил в пепельницу окурок своей сигары и продолжал:
– Да, истинна, настолько истинна, что завтра, если угодно, я покажу тебе развалины замка От-Мот и то, что осталось сейчас от Эспиньолей. Мы проедем через Бурвуазэн и можем даже прокатиться до Сен-Рарэ. Ты увидишь харчевню Маласиз и Макрэ. Мы взберемся на Высокий Пригорок и, через Бифонтэн и болото Пурсод, доберемся до Эспиньолей. В другой раз мы поедем к Рэдону, где было совершено нападение на карету. Дорога отведена в сторону и не проходит больше по своему старому направлению, но следы прежней дороги видны до сих пор. Когда-нибудь я расскажу тебе, что сталось с этой романической Анной-Клавдией, после того, как она возвратилась из своей эскапады. Но сейчас пора идти спать. Надеюсь, что тебе не приснятся пистолетная и мушкетная стрельба, мужчины в масках и переряженные девушки, засады и верховая езда, удары кинжалом и прочее. Вернонс спокойнейший в мире городок. Он похож немного на тот, что ты описал в Провинциальном Развлечении [2] , только мистически настроенные шоферы не убивают там старичков в золотых очках и в нем не развлекаются на манер твоего странного героя. Засим покойной ночи, старина, и до завтра…
2
Роман А. де Ренье.