Эскорт для чудовища

— Ты уходишь от ответа, Саша. Ты лжешь мне все время, пока находишься со мной. Как и Дарина, которая настойчиво пытается избавиться от обычной эскортницы, как мне донесли. Видимо, по ее инициативе. Я прекрасно читаю ложь, — его тяжелый, но ровный тон и полная разруха вокруг, в которой мы находимся, давят на меня, — кто ты и что ты скрываешь? Я могу узнать это за пару минут, но хочу услышать именно от тебя.

Проницательный ублюдок с неустойчивой психикой.

— Зачем спрашиваешь, если и так догадался, Смоленский? Я сестра твоей бывшей жены, которую ты убил, — я выплевываю я ему в лицо признание, — отпусти немедленно. Ты ведь прекрасно знаешь, что у Али была сестра по имени Саша. Если узнал меня — мог бы легко сопоставить все, и не ломать цирк.

Он резко разжимает руки, отпуская меня. Я падаю, не удержавшись, на попу и отползаю подальше от него, едва не задевая ладонью осколки на полу, а потом быстро встаю на ноги, достав телефон. Пусть только дернется — и я наберу службу спасения. Или начну записывать видео Кате, чтобы она потом отнесла его в полицию, если со мной что-то случится.

Смоленский отводит взгляд и откидывается назад на стенку ванны. Я не ждала от него бурной реакции, но его достаточно спокойное лицо меня озадачивает. Он только едва приподнимает бровь в ответ.

— Я твою сестру не убивал.

— Ты, конечно же, не убивал, — саркастично отвечаю я. Уже поздно строить из себя вежливую девочку-незнайку. Улыбаться и кивать ему, делая вид, что верю на слово, лишь бы не случилось что-то плохое — выше моих сил. — Вряд ли бы ты стал марать руки. Ее сбили на переходе, а твою причастность к этому и доказать невозможно. Машину-то так и не нашли.

— Понятно, почему ты мне с первой секунды напомнила ее. Вы крайне похожи, хотя ты пытаешься это скрыть, — он бросает на меня странный взгляд и я сжимаю в руке телефон до хруста, — Я помню, что у нее была сестра. Но я не знал твою фамилию. Твоя начальница не сообщила ее мне и игнорировала мои сообщения, а когда я пытался узнать хоть что-то о девчонке, которая находится рядом со мной и периодически смотрит на меня со странной ненавистью в глазах — мне донесли совсем другую информацию. Я к смерти твоей сестры, Саша, отношения не имею. Кто тебе вообще сказал такую чушь?

Иногда в жизни происходят вещи, от которых в голове начинают коротить шестеренки. Сейчас был именно такой момент. У меня было отчетливое ощущение, что Смоленский говорит чистую правду — настолько спокойно и уверенно звучал его тон, и это рушило все логические связи из крох информации, которые я выстраивала долгие годы.

Кому понадобилась смерть Али, если не ему? То, что наезд был не случайным — в этом я уверена точно. И я помню, в каком виде она пришла ко мне домой, и как называла его чудовищем.

— Мне сказала это сама Аля, — медленно произношу я, — она боялась, что ты ее убьешь.

Я не говорю всей правды — о том, как в первую очередь Аля боялась что Смоленский убьет ее, если узнает о ребенке. Разговаривая с ним о сестре, я чувствую, словно хожу по очень тонкому канату над пропастью, и любой порыв ветра грозит отправить меня вниз. Но мне проще умолчать о некоторых вещах или соврать, чем Смоленский еще раз потрясет хорошенько своих служебных псов и они раскопают о моей семье нехорошую правду. О Майе, о том, что тот парень, с которым встречалась Аля, вполне знал — ребенок не от него, и, возможно, вскоре об этом узнал и весь городок, где мы жили.

Но, похоже, Смоленскому достаточно и этих слов. Я вижу, как он на секунду прикрывает глаза.

— Понятно. Ты многое не знаешь, Саша. И вряд ли узнаешь, потому что это не только тайны твоей сестры, но и моей семьи, — произносит он, — но ни я, ни они никогда бы не убили Алю. К тому же, конкретно у меня есть отличное алиби.

— Какое же? — вырывается у меня, а Смоленский усмехается криво.

— Это, пожалуй, не твое дело.

— Да? — взвиваюсь тут же я, — считаешь, что смерть сестры — это не мое дело? Ее убийца так и ходит где-то на свободе, Смоленский, а ты говоришь, что это не мое дело. После вашего развода сестра пришла ко мне домой в одной рубашке и избитая. Ты считаешь, что это не мое дело? Я должна верить тебе?

Эти слова вылетают у меня неосознанно. Настолько я сейчас в ярости и в шоке. Смоленский стряхивает с рук кровь и, кажется, вытаскивает из пальцев осколок — он что-то цепляет и выкидывает в ванную, а потом встает и вылезает из нее. И приглаживает темные, мокрые волосы.

Я отвожу взгляд в сторону, несмотря на клокочущую ярость в груди. У этого человека получается выглядеть отлично даже в самой странной и тупой для него ситуации, в мокрой насквозь одежде и разбитыми в кровь руками. Другой бы получил ярлык «истеричка». Этот производит впечатление, словно ничего такого и не произошло. Подумаешь, примерил роль самоубийцы. Интересно, что его сподвигло на такой перфоманс?

— Твоя сестра ненормальная лживая дрянь, — подводит внезапно итог он, и я открываю рот, хватая ошалело воздух от его словечек, — ей самое место было в психбольнице. Хотя, поначалу было все хорошо.

— Ты… ты…

— … И я ее любил, — припечатывает Смоленский, обрывая мою попытку перебить его, — настолько, что после ее измены и смерти сел на антидепрессанты. Можешь попросить выписку у моего психиатра — я вызову его ради тебя. Твою сестру я и пальцем не тронул за время нашего знакомства. Можешь от меня не шарахаться. Это все, Саша.

Я смотрю на него, как на ненормального. Или ненормальная я?

Я не знаю уже, кому верить. Слова Смоленского звучат максимально бредово, настолько, что наступает именно тот момент, когда начинаешь сомневаться и верить в этот внезапный бред. Аля ненормальная? Изменяла? Лгала? Мы точно говорим об одном и том же человеке? О той наивной, милой девочке, мечтающей о богатом принце?

Не знаю даже, что меня больше поражает — эта информация, или признание Смоленского в том, что по этому человеку, которого можно представить каким угодно, но не душевно сломленным, настолько ударила смерть бывшей жены.

Как бы мне не хотелось признавать, я, похоже, начинаю чуть больше понимать загадочную личность этого человека. По крайней мере, теперь его внезапное желание искупаться, разгромив дом, мне кажется цветочками. Могло бы быть что-нибудь и похуже.

* * *

Телефон снова оживает на полу возле моих ног, издав противное дребезжание, и я вздрагиваю от неожиданности. От Смоленского мое нервозное поведение не укрывается: он с легкой усмешкой на губах подходит ко мне и наклоняется, подняв смартфон.

Пусть думает, что хочет. Его насмешки мне побоку. Я несколько лет думала о нем, как об убийце, и мне нужны весомые доказательства, чтобы сейчас поверить ему и перестать опасаться.

Когда он выпрямляется и нажимает на кнопки, приняв вызов и продолжая смотреть на меня, я не знаю, куда деть глаза — и просто пялюсь ему в грудь. Потом на руки, пытаясь оценить, насколько у него съехала крыша. Разодрал он себя хорошо. На коже я замечаю несколько достаточно глубоких порезов, из которых до сих пор выступает кровь.