«Если», 2003 № 04

А сейчас персонажи едят просто еду. Поглощают паек. Потребляют рацион. Или вообще на время романа забывают о существовании всего съедобного. В подавляющем большинстве случаев что значит для героев современного российского НФ-романа поесть?

Перехватить наскоро, пометать на стол случайное содержимое холодильника, по-быстрому сбегать за харчишками в продуктовый и так же по-быстрому затолкать их в себя. Вот, например, начало романа Дмитрия Янковского «Нелинейная зависимость». В первый раз главный герой питается тортом, потому что торт ему принесли знакомые. Во второй раз — кофе с печеньем, за которым ему как раз пришлось сбегать в магазин. В наибольшей степени представителен третий раз. Товарищ главного героя принес с собой две бутылки красного. К вину предлагается сыр, на что товарищ отвечает: «Тогда без вина сообрази что-нибудь погорячее». И слышит ответ: «Вот ты зараза… Сейчас вместо работы проторчим на кухне два часа». На что резонно парирует: «Не проторчим. Сунь кусок чего-нибудь в микроволновку и успокойся (курсив мой. — Д. В.). У меня с утра во рту ни крошки не было. Совесть имей». Апофеоз: «Андрей молча достал из-под стола пакет с картошкой, высыпал в блюдо несколько штук и поставил в печь».

А на самом деле лучше ничего не есть и никогда не спать. Вот пьют много — это да. Порой даже кажется, что в организмах центральных персонажей произошла массовая трансформация физиологии: питаться им больше не надо вообще, еду полностью и окончательно заменила выпивка. Сравнительные достоинства выпивки обсуждаются в подробностях, эрудиты блещут винными и коньячными марками, люди попроще поминают благородные и запаршивевшие породы водки. Ну и пиво, конечно. И виски. И бренди. И алкогольные коктейли инопланетного происхождения… «Процесс принятия» кочует из романа в роман, преподносится то под ироническим соусом, то как социальная зарисовка, а то и в черных тонах: «Злой яд! И что вы в ней нашли?!» Классическую, развернутую до мельчайших подробностей пьянку выдал Александр Громов в романе «Крылья черепахи». Действия обитателей дома отдыха средней руки обретают какой-то всенародный размах и эпическую глубину. Пьянка мила сердцу российского фантаста, и он, соответственно, рад поделиться с читателями добрыми зарисовками среды обитания. В целом это следует оценивать положительно: ведь не колются же! Кроме, конечно, отдельных недоумков.

Пища в большинстве случаев выступает в роли закуски. И тут живой опыт подпитывает писательское воображение. Закусывают яблоками, копчеными курами, ветчиной, огурчиками разных сортов, ломтиками селедки, пирогами, колбасами, заливным языком, бутербродами с икрой, котлетами, маслинами, шоколадом, экзотическими стимуляторами, комбикормом да и просто ничем (меню из романов Михаила Тырина, Евгения Прошкина, Олега Дивова). Вот характерный пассаж: «Закуска была добротная, но умеренная… обычный набор: картошка, селедка, дачные соленья и пара условно хрустальных салатниц. Рядом, на журнальном столике, по-домашнему стояла щербатая пятилитровая кастрюля с «оливье». Женщины что-то еще говорили про мясо в духовке. Запивать мама, как всегда, сварила компот». И при такой уймище харчей они все-таки воспринимаются как закуска, т. е. утрачивают самостоятельную ценность («Слой Ноль», Евгений Прошкин). В «чистом» виде еда может даже вызывать отвращение. У того же Прошкина, например, в романе «Зима 0001» центральный персонаж долгое время вынужден поглощать одну только рыбу; по замыслу автора, сам он осознать это неприятное ограничение не способен, зато подсознание постепенно вырабатывает в нем стойкий рвотный рефлекс. Пиком «табуирования» пищи-не-закуски является его же описание несвежей колбасы в романе «Слой Ноль». Прочитаешь и проклянешь саму необходимость питаться!

Приятное исключение представляют собой романы Сергея Лукьяненко «Спектр» и Алексея Бессонова «Черный хрусталь».

Главный герой первого из них, частный детектив Мартин Дугин — истинный гурман. Он не готовит пищу, а священнодействует. Он не ест, а завершает ритуал. Он не говорит о еде, а делится откровениями. Вот, например, одно из них: «…к каждой пище есть свой, географией и историей дарованный аккомпанемент. К вареной картошечке и малосольной селедочке не придумано ничего лучше простой русской водки, к пряной бастурме годится густой армянский коньяк… к нежным устрицам — белое французское вино, прохладное и легкое, к жирным и вредным для организма сосискам — чешское или баварское пиво». Жизнелюбие Мартина Дугина выигрышно выделяется на фоне окрыленных и слегка бесплотных искателей, героев киберпанка (этим «хард» и «софт» легко заменяют первое и второе), а также рейнджеров всех мастей, которые, судя по общей суровости вида, грызут на завтрак, обед и ужин автоматные гильзы, запивая их ружейной смазкой. Лукьяненко, видимо, специально сфокусировал внимание читателей на гурманстве Дугина. Вероятно, автор «Спектра» счел необходимым показать драгоценные домашние мелочи, уют «малой жизни», столь важный в реальности и столь чуждый современной НФ.

Упомянутый выше роман Алексея Бессонова — настоящее шоу для одинокого мужчины средних лет. Основные аттракционы: классные женщины, крутой прикид, суперхитовое оружие и эксклюзивная снедь. Эта самая снедь, в смысле еда, под стать прикиду, в смысле одежде. Кружевным манжетам, высоким сапогам и широкополым шляпам, естественно, должно соответствовать что-нибудь столь же романтическое. Водка точно не подходит, только благородное вино! На худой конец — ром, любимый напиток пиратов. Или, скажем, мясо, приготовленное на решетке. «Можно позавтракать, — сказал он мне, вынимая из сумки холодного гуся и вино…» Или какие-нибудь изысканные сласти, например, совершенно особенные вафли. А может быть, пирожные. Потому что Черные Мстители Испанских Морей — а герои у Бессонова примерно таковы — никогда не станут хлестать сивуху и заедать ее вареной колбасой. Они просто стилистически не способны на это…

Ну и, конечно, не будут они, уподобляясь женщинам, ставить на стол какие-нибудь кретинские овощи и дурацкие фрукты. Такого — и в мыслях нет.

И все-таки, как уже говорилось, Сергей Лукьяненко и Алексей Бессонов — исключения из общей традиции нашей современной НФ. А вот в фэнтези положение дел совершенно иное. Там авторы в большинстве своем обращают внимание и на пищу, и на одежду, и на внешность героев, и на прочие мелочи; там антураж чаще всего по-настоящему работает — либо на идею, либо на сюжет, либо на эстетику текста. Достаточно вспомнить гомерические трапезы тайного сыщика сэра Макса в многочисленных тавернах славного города Ехо. Там ведь каждый потребляемый продукт подробно комментируется, да еще прилагаются пространные комментарии по поводу достоинств и недостатков той или иной кухни, запрещенной или разрешенной на данный текущий момент поварской магии…

В чем тут дело? Может быть, играет роль пресловутая «психология пола»? Все-таки известные авторы российской НФ в большинстве своем — мужчины, а вот в фэнтези, напротив, очевидна успешная экспансия женщин. Так, может быть, в первом случае проявляется мужской взгляд на жизнь — более бесшабашный, более внимательный к обобщениям, более тяготеющий к действию и бегущий подробных описаний; а во втором случае чувствуется женский глаз, неторопливо изучающий, внимательный к нюансам, скрупулезно дешифрующий мелочи повседневной жизни и сторонящийся действия?..

А может быть, дело в другом: издатель требует от автора НФ действия, действия, действия. Быстрее. Еще быстрее. И еще быстрее. А на фэнтези махнули рукой: со времен Толкина там у одного на сотню получается — чтобы быстро и качественно в одном флаконе. Сами «условия игры» препятствуют этому. Может быть. Пока, во всяком случае, стопка «белой реки» и картонная тарелочка с нехитрой закусью могут считаться одним из главнейших символов отечественной НФ.

Рецензии

Бен Бова Венера

Москва: ACT, 2003. — 376 с. Пер. с англ. С. Фроленок. (Серия «Координаты чудес»). 5000 экз.

Мода, вызревшая в конце XX века в западной НФ, набирает силу: сюжеты и образы, казалось бы, исчерпанные еще во времена «Золотого века», неожиданно вновь появляются на страницах научно-фантастических произведений. Первыми это сделали авторы «космооперы», возродившие в 80—90-е годы угасавшее направление НФ — причем возродившие на несравненно более высоком литературном уровне. Сейчас оживился интерес и к традиционной теме исследования космоса.

Завязка романа типична для классики НФ. Середина XXI века. Потрясенный смертью своего старшего сына, погибшего во время экспедиции на Венеру, богач-промышленник Мартин Хамфрис предлагает награду в десять миллиардов долларов тому, кто привезет на Землю тело погибшего. Вызываются двое: младший сын миллиардера Ван Хамфрис и старатель из пояса астероидов капитан Ларе Фукс (по своему характеру и манерам — копия незабвенного Вульфа Ларсена из «Морского волка» Джека Лондона). Корабль Вана стартует с Земли, планетолет его конкурента отправляется из окрестностей Юпитера. Они почти одновременно достигают планеты и, пытаясь опередить друг друга, начинают медленное погружение в бурлящую атмосферу Венеры… Даже общая «космография» расселения человечества по Солнечной системе в романе Бовы напоминает схемы, использовавшиеся в 40—50-е годы: обжиты Луна и Марс, ведутся разработки в поясе астероидов. На повестке дня — исследование Венеры, Меркурия и внешних планет. Автор модернизировал лишь политический антураж будущего и использовал новейшие научные данные о Венере. При этом текст композиционно выверен, интрига закручена мастерски. Жаль только, что ближе к концу романа Бова не удержался от некоторых откровенно мелодраматических ходов. Читать роман интересно, хотя подобное произведение могло быть написано и в начале 50-х годов — только вместо удручающей жары и ураганных ветров Венеры главными врагами героев оказались бы гигантские ящеры да бескрайние венерианские болота.

Глеб Елисеев

Евгений Прошкин Слой ноль

Москва: ЭКСМО, 2003. — 480 с.

(Серия «Абсолютное оружие»). 10 000 экз.

Новая книга Евгения Прошкина сюжетно и тематически связана с его же романом «Слой». Те же реальности, или «слои», бесконечные двойники, интеллектуальные сущности, переносящиеся из тела одного двойника в тело другого. Только новый роман дает более широкую панораму всей этой системы; предыдущий по отношению к нему является своего рода сюжетной вклейкой. Гораздо важнее изменения иного рода. «Фирменный» центральный персонаж Прошкина (у московского писателя повествование ведется из точки, где главный герой в значительной степени сливается с автором, третье лицо становится почти что первым) представляет собой маленького человека, мечущегося и страдающего от всеобщего неуюта жизни. Никак не отыскать ему ни высоких смыслов, ни надежного материального комфорта, ни истины, за которую можно ухватиться, ни даже простого милосердия окружающих. Он твердо знает: нельзя убивать, насиловать — и не хочет, чтобы его самого мучили, унижали, лишали свободы. Все остальное в нем переменчиво. То есть, что нужно, он не знает. Так вот, Виктор Мухин, центральный персонаж романа «Слой Ноль», — концентрированная, «заматеревшая» версия прошкинского маленького человека. И эта «модель» способна оказаться родной, душевно созвучной для очень большого числа современных мужчин, в действительности живущих именно так. Здесь же намечена потенциальная траектория развития маленького человека: выход в том, чтобы становиться человеком «большим», сменить упрямство на твердость, сочувствие на деятельное добро, то есть выход прежде всего — в преодолении страха. А в прежних романах (за исключением, пожалуй, «Загона») этот «асоциал» так и барахтался от пролога до эпилога, ничуть не претерпевая душевной эволюции.