«Если», 2003 № 09

Только теперь я заметил, что повсюду — в креслах, потолочных панелях, в консолях с аппаратурой — едва заметно подрагивают радужные диски. Настолько тонкие, что некоторые невозможно разглядеть, не изменив угла зрения.

— Здесь их тысячи, — словно угадав мои мысли, прокомментировал все тот же голос.

Я поднялся на ноги, что без правой руки оказалось не так уж просто. Но ни боли, ни крови не было.

Кроме меня и незнакомого офицера в форме капитана берсальеров, ни одной живой души на боевом посту мобил-дока «Бетховен» не осталось.

Офицер сидел на полу у входа на боевой пост. За его спиной щерилась длинными сколами развороченная взрывом переборка. Правее горбатилось то немногое, что осталось от капитана Гриффина ап Гриффина.

— Кто вы? — спросил я, неловко вытаскивая уцелевшей рукой пистолет из кобуры на правом боку.

Ничего не могу с собой поделать — как и любой офицер бортовой безопасности корабля, я терпеть не могу появления чужаков на ходовом мостике.

А этот человек был чужаком. По данным на конец истекших суток, среди экипажа и пассажиров не было ни одного капитана. И ни одного берсальера.

Мир вокруг летел в тартарары. Но я был вынужден исполнять свой долг. Даже сознавая, что «Бетховен» через минуту превратится в облако холодной пыли.

Берсальер посмотрел на мои нашивки (благо, они находились у него на коленях вместе с моей рукой), потом перевел взгляд на меня, затем понимающе усмехнулся.

— Меня зовут Джакомо Галеацци. Я был в отпуске на Земле. Прибыл на Палладу вчера на борту корвета «Серый фламинго». Я добился назначения на «Бетховен» за полчаса до вашего отлета. Я очень боялся опоздать в свою роту. Вы ведь знаете, готовится вторжение… Точнее, готовилось…

— Номер вашей части, — потребовал я.

— Меня вносили в вашу базу данных.

Теоретически это было возможно. В последнюю смену в шлюзе «Бетховена» дежурил мой помощник, лейтенант Вяземский.

— Номер вашей части, — повторил я громче.

— Только что назначен командиром Семнадцатой Отдельной роты берсальеров, борт приписки — быстроходный десантный транспорт «Кавур». Можете проверить, я недавно переведен из другой части, постоянно дислоцированной в Метрополии. У меня блестящий послужной список. Не такой, как у вас, конечно, но…

Джакомо снова усмехнулся. Ох уж мне эти ухмылочки! Конечно, посмотрев на срез моей руки, любой осведомленный вояка поймет, что я — активант. И все-таки противно…

Я вяло махнул пистолетом: дескать, какая теперь разница? Такой послужной список, сякой…

— Вы что-нибудь понимаете в этом барахле? — я обвел широким жестом полумертвый боевой пост.

— А что тут понимать? Вон те здоровенные часы отсчитывают время до входа в подпространство. Мы ведь выведены автоматикой на джамп-траекторию… Если автоматика сработает, через минуту нас вынесет из этого пекла. А если нет — прощайте. Приятно было познакомиться, хоть вы и не представились.

— Искандер Эффендишах.

— А я думал, вы тоже итальянец…

— Нет. Я родился в Ширазе.

Четыре!

Паллада чудовищно разбухла, увеличившись почти в полтора раза, потом озарилась изнутри малиновыми сполохами и, разбежавшись частой сетью ослепительных прожилок, превратилась в огромный пузырь свежей магмы.

Почти сразу вслед за этим я почувствовал, как тело мое теряет вес, а сознание — четкость.

Привет вам, Семь Бездн Аль-Фараби.

2. Нет такой боли, которую нельзя вытерпеть

Автоматика имеет одну приятную особенность: иногда она все-таки срабатывает.

Мириады бесплотных шумов, триллионы энергетических всплесков, нескончаемые шеренги разновысоких зубчиков на кардиограмме Вселенной промчались по Ребрам Аль-Фараби и в районе Сандеи вновь собрались в овеществленное нечто — в мобил-док «Бетховен».

Когда мы вышли из подпространства, я вздохнул с облегчением.

Джакомо улыбнулся.

— Здравствуйте еще раз. О, этот новый сияющий мир!

Я попытался улыбнуться в ответ. Получилось неубедительно. Неожиданно для самого себя я признался:

— Честно говоря, в последний момент перед прыжком у меня возникло пренеприятное предположение: если тойланги смогли прорваться через пояс блок-крепостей, не означает ли это, что их знание о структуре Ребер Аль-Фараби качественно превосходит наше? И теперь они в состоянии уничтожить корабль землян в любой точке подпространства?

— Ерунда. Имей тойланги подобную технологию, они уничтожили бы корабли Флота Метрополии во время их прыжка от Солнца к Палладе. Но я своими глазами видел наши дредноуты, принявшие бой с тойлангамд.

— Вы быстро соображаете, Джакойо.

— В пространстве Аль-Фараби все происходит быстро.

Я снова попытался улыбнуться. На этот раз попытка удалась.

Мы сидели на полу, в десяти шагах друг от друга. Боевой пост чудом сохранил герметичность — очевидно, нас спас самозатягивающийся подбой внешней обшивки. Надо было что-то решать.

Впрочем, лишний раз напрягать серое вещество, оскудевшее от переизбытка впечатлений, не пришлось. За нас все решила штурмовая партия тойлангов.

Необычайно быстрым, но плавным движением Джакомо бережно отложил в сторону мою несчастную правую руку, одновременно с этим извлек из набедренной кобуры берсальерский «Гоч» и, грациозно обернувшись на сто восемьдесят градусов, взял под прицел коридор, который отлично просматривался сквозь звездообразную пробоину в переборке.

Мне лишних объяснений не потребовалось. Если берсальер извлекает из кобуры оружие — значит, неладно что-то в Датском королевстве.

В следующую секунду Джакомо открыл огонь — рассеянный, на предельной мощности, в общем, совершенно мясницкий. Тоже мне, снайпер… Теперь «Гочем» можно еще полчаса орехи колоть, пока пушка не перезарядится.

И все-таки хорошо, что Джакомо выстрелил первым. Самокорректирующиеся нити плазмы прочистили коридор на четыре поворота вперед. Если там были вирусы гриппа — нет больше вирусов гриппа. Если были тойланги — нет больше тойлангов. Но это не значит, что их не осталось вовсе.

Если берсальеры славны своей сверхчувствительностью, то мы, активанты, наглостью.

— Вперед! — гаркнул я, подскакивая к Джакомо.

Свою оторванную правую руку я подобрал на бегу и кое-как запихал отчужденную конечность за пояс. Детям до 23 в просмотре отказано.