Если 2003 № 11

— Да, но пока я тебе не скажу, сколько именно лет!

— Это одиночество измучило тебя, ожесточило. Ты травмирован. Но почему ты выплескиваешь свои отрицательные эмоции на меня? Ведь в твоих несчастьях нет моей вины, да и зла я тебе не желаю. Наоборот, предлагаю дружбу.

— Только мне нужна не твоя дружба, а твоя ненависть! — с необъяснимым запалом произнес Сам. — И вместо того, чтобы тебя ублажать, я прямо заявляю: ты больше никогда не обнимешь свою Диану. Никогда, никогда!

Его последние слова прозвучали столь уверенно, что внезапно Тано увидел свое будущее в ином свете. В конце концов, его судьба действительно целиком зависит от этого человека. По всей вероятности, толстяк именно на это намекал.

— Утром я заходил на продуктовый склад, Сам, — медленно сказал Тано. — Там почти пусто.

— Я перенес все в другое место.

— Зачем?

— Чтобы твоя жизнь оставалась в моей власти!

— Опять врешь, — вздохнул Тано. — Если ты вообще переносил что-то, это случилось задолго до моего появления. Полки на складе покрыты слоем пыли.

— Но ведь вчера вечером ты понял, что я давно тебя жду.

Подумав пару секунд, Тано смиренно пожал плечами:

— Возможно. Всему человечеству было известно, что строятся звездолеты. В отличие от вас, мы этого не скрывали. И наш маршрут сюда был известен с самого начала… Но я не упрекаю тебя, Сам. Продукты у тебя, по-видимому, иссякают, в таком случае ты вправе оставить их для себя одного.

— Но ты можешь попробовать их отнять! — Сама сотрясал сардонический смех. — Ты молодой, намного сильнее меня, и тебе ничего не стоит узнать, куда я их спрятал. Даже пытки можно пустить в ход. Страшные, жестокие пытки! К примеру, резать меня тупым ножом, или душить медленно-медленно, или ломать конечности одну за другой, или…

— Хватит! — Тано были противны не столько его слова, сколько нарочитое, едва ли не мазохистское наслаждение, с которым он их произносил. — У меня нет никакого желания отнимать у тебя что бы то ни было!

— Даже если будешь умирать от голода?

— Да! Если не хватит обоим, значит, будешь жить ты. Это справедливо.

— «Справедливо»! Но кто ты такой, черт возьми, чтобы судить о справедливости? И ведь ни разу не сказал: «Я молод, а ты стар; у меня есть моя Диана, а ты одинок. И поэтому…»

— Заткнись! — взревел Тано. — У меня такое ощущение, что ты не человек, а… просто демон какой-то!

— О-о-о, разве я один не человек?!

Сам уже не смеялся, а просто орал, извиваясь в истерических конвульсиях. Прошло больше минуты, прежде чем он успокоился. После чего проговорил охрипшим, притворно севшим голосом:

— Не переживай, Тано. Ведь я же говорил тебе вчера: мяса у нас завались. Хватит на века!

— Почему же ты думаешь, что я не дождусь экспедиции?

— Поймешь… скоро.

И поднявшись с устало поскрипывающей скамейки, Сам направился к бараку. Но не вошел внутрь, а двинулся в обход. Тано последовал за ним, удрученный нелепостью последнего разговора. Какую цель преследовал чертов старик? Почему вел себя таким, мягко говоря, странным образом? Врал, а потом спешил сам себя опровергнуть; пытался создать конфликтную ситуацию, в которой заведомо проиграл бы; сознательно провоцировал… Но, по крайней мере, в одном сомнения не возникало: толстяк не был ни сумасшедшим, ни глупцом. А раз так, значит, все его якобы нелогичное поведение подчинялось какому-то заранее обдуманному плану.

Оказалось, что совсем близко к торцу барака располагался довольно глубокий колодец с намотанной на ворот веревкой. Чуть в стороне от колодца высилось несколько кучек песчаной земли. Сам неловкими движениями опустил самодельное ведро в колодец.

— Почему ты не остался жить на вашей базе, там, на реке? — спросил Тано, рассеянно ковыряя ботинком рыхлую землю. — Было бы гораздо удобней. Во-первых, не нужно строить новый лагерь. Во-вторых, не возникло бы нужды в колодце.

— Эти предатели все забрали с собой, когда улетали, — огрызнулся Сам, продолжая крутить ворот.

— Нет, не все, — возразил Тано. — Это меня и удивляет: снабдили тебя огромными запасами еды, а жилье разобрали и увезли с собой. Почему?

— Кто их знает? Предполагаю, они рассуждали так: «Наш Сам это заслужил — пусть ест, ест, пока не лопнет, жрет до безобразия, пусть живет, как скотина!..» Да и, если честно, не они оставляли мне это мясо; оно принадлежит им лишь в некотором смысле. Никто из них не хотел, чтобы я его употреблял. Просто иного выбора у них не оставалось…

Но Тано уже не слушал толстяка — все его внимание было направлено на кучу, которую он только что разворошил. Под высохшей поверхностью земля оказалась влажной, даже мокрой… Все еще мокрой. Он подошел к другой куче, быстро разворошил ее — совершенно сухая, как внутри, так и снаружи. Тано поднял голову и задумчиво посмотрел на Сама: такой тяжелый, грузный, старый… Нет, ему не под силу самостоятельно вычистить этот колодец. А земля в последней куче была вычерпана не более чем два-три дня назад…

Когда здесь был другой человек!

Может быть, он и сейчас здесь. Притаился где-то поблизости, следит за ними. Или заперт? Или… Тано невольно пригнул свою беззащитную спину и огляделся вокруг. Потом опять остановил взгляд на Саме.

Поставив наполненное водой самодельное ведро на землю, он стоял со скрещенными на груди руками и напряженно наблюдал за звездолетчиком. Его губы застыли в мрачной, непроницаемой улыбке.

5.

Река словно через силу несла свои тяжелые воды, вилась, зажатая между берегов — двух широких траурно-черных лент из песка, и их навевающая скорбь монотонность была лишь прелюдией к тому глубинному, безликому смирению, которое не пускает в себя ни луча света, ни искорки надежды или, по крайней мере, ожидания.

Смирение вечной реки.

Подавленный ее неодушевленным темным присутствием, Тано медленно шел по левому берегу. Он искал брод, чтобы перейти реку, и часто оборачивался назад: метрах в двадцати от него брел Сам. Старик следовал за ним больше часа, не приближаясь, но и не отставая, молчком, сжимая в руке топор и словно постоянно ухмыляясь. Что он задумал?.. Тано инстинктивно коснулся рукоятки ножа, заткнутого за пояс. «У меня таких с дюжину, и они очень хорошо заточены», — всего-то и сказал ему Сам, увидев, как гость берет нож на кухне. И даже не попытался помешать ему или возразить. Но потом совершенно открыто увязался за астронавтом, причем с топором в руке. Ну а тот, другой? В любой момент мог откуда-нибудь выскочить, и тогда они на пару с Самом нападут на него и убьют! Но зачем? У него нет ничего, что можно было бы отнять, и пугать он их не пугал. Или они боятся, что он узнает какую-то их тайну? Станет свидетелем… Чего?

Тано снова обернулся. И опять встретил упрямый, прямой взгляд Сама, лишенный всякого выражения, опять увидел его неизменную полуулыбку…

— Чего ты хочешь от меня? Оставь меня в покое! — в который раз крикнул ему Тано.

И Сам опять не ответил.

Наблюдая за ним через плечо, Тано ускорил шаг. Сам тоже пошел быстрее. Тано побежал. Побежал и Сам. Его чудовищные телеса затряслись так сильно, что казалось, могут рассыпаться кусок за куском. Несмотря на это, он не отставал. Шатался, спотыкался, прихрамывал все сильнее, но расстояние в двадцать метров между ними оставалось неизменным. Тано слышал громкое учащенное дыхание преследователя, ему начинало казаться, что он улавливает биение сердца старика. И вдруг беглеца объяло жуткое чувство, что его преследует, гонится за ним и пыхтит не толстяк, а он сам — Тано. Отраженный в каком-то кривом зеркале будущего, предстоящих десятков лет, которые капля по капле высосут его молодость, разрушат и обезобразят его, где бы он ни находился. Здесь или на Земле…

Пыхтенье за спиной превратилось в хриплые стоны, в отрывистый и отчаянный скулеж — так подвывают охотничьи собаки, когда не могут добраться до добычи. «Что я делаю? — вздрогнул Тано. — Ведь он же просто старик. Получит удар и умрет по моей вине!» И он резко замедлил шаг.

— Будь ты проклят! — прохрипел бессильно Сам. — Будь ты проклят со своим тупым, добродушным постоянством!

И они вновь пошли один за другим — двое мужчин, запертые на чужой планете, отделенные сотнями парсеков космической пустоты от дома. Запертые в самих себе.