«Если», 2005 № 01
Шрифт:
— Так что вас, господин следователь, интересует?
— Все о Мартине Сато. Я из Предпоследнего Дознания, так что, сами понимаете…
— Да, я слышал… — с удовольствием констатировал старик, — вы убиваете людей.
Карев вздрогнул.
— Ничего подобного!
— Вот как? А что же вы с ними делаете?
Следователь вздохнул, возвышаясь над стариком в шезлонге. Нехотя принялся выуживать из памяти абзацы вызубренного на курсах учебника:
— Наше ведомство занимается теми коматозными больными, в чьих телах жизнь поддерживается исключительно медицинскими аппаратами, хотя никаких шансов на возвращение в сознание уже не осталось.
— И зачем же?
— Ну… у них статус особый. С одной стороны, еще формально не умерли, а с другой —
— Непростые вопросы.
— Ответы на них смог дать Виталий Тон. Основатель Предпоследнего Дознания. Он говорил, что человек попадает в коматозное состояние неслучайно. Это должно иметь смысл. И смысл в том, чтобы мы, живые, могли увидеть его с лучшей стороны, разглядеть даже в нравственно деградировавшем человеке, если он таков в глазах окружающих, нечто подлинно доброе.
— Хм! А как, интересно, подлинность добра у вас определяется?
— Критерий один, но довольно строгий: бескорыстие поступка. В жизни каждого человека внешне симпатичных дел набирается изрядно, но дотошную проверку на предмет бескорыстия выдерживают далеко не все. Поэтому по каждому попавшему в наше ведомство ведется тщательное следствие. С опросом свидетелей, анализом улик…
— Занятно. А потом?
— Когда удается найти два-три «чистых» поступка, следователь составляет отчет и подает его на комиссию. Если отчет неудовлетворителен, комиссия назначает дополнительное расследование…
— Ну а когда все в порядке?
— Отчет в сокращенном виде идет в печать, в наш бюллетень. Оттуда его перепечатывают центральные издания, лучшие отчеты кладутся в основу сюжетов книг и фильмов.
— Постой-ка! — старик сощурился. — Кажется, я что-то читал такое… Или слышал… Про этого, как его… Ка… Ка…
— Кайрондера, — подсказал следователь, поджав скрытые усами губы.
— Точно! Ну и имечко! А история хороша… Пробирает. Ты бы сразу сказал про Кайрондера, а то дознания какие-то…
— Наша служба играет огромную роль в поддержании стабильности и равновесия в обществе. Тону и его последователям удалось вернуть человечеству веру в добро, основанную на конкретных фактах. Негативные последствия работы «черных» следователей — полицейских, налоговиков, контрразведчиков, изобличающих во внешне добропорядочном человеке пороки и преступления, уравновешиваются позитивными последствиями работы «белых» следователей — дознавателей, вскрывающих объективно добрые, чистые стороны в каждом, даже самом безнадежном человеке.
Хотеенков молча покачал головой. Затем неторопливо почесал затылок.
— А что же все-таки с этим-то происходит… с подследственным?
— Если комиссия принимает отчет, то его герой отправляется на «определитель».
— Это что еще такое?
— Разновидность жребия. Если выпадает один вариант, значит, работа там, наверху, получила одобрение, и все аппараты отключаются.
— И человек умирает?
— Да. — Карев поморщился: об этом было не принято так говорить. — А если выпадает второй вариант, это свидетельствует, что главного о человеке мы еще не узнали, аппараты продолжают функционировать, и следствие возобновляется снова и снова, пока наконец работа не получает одобрения свыше, и душа не отпускается из бессознательного тела на последнее дознание, представ пред ликом Того, Кому не нужны никакие отчеты…
— Я и говорю: убиваете, — удовлетворенно резюмировал старик. — Что ж, господин следователь, я понял, что требуется. Мартин… Значит, в коме он? Ясно. Чего-то совсем определенного не припомню. Мы с ним вместе учились. Он уже тогда был замкнутый, все ему не нравилось. То есть где надо, мог и смеяться, и лебезить, и анекдоты вспомнить, и комплиментами сыпать — без этого не пролезешь в люди. Но это все ненастоящее было. Только иногда,
по вечерам, когда разговоришься с ним по душам за кружкой пива, бывало, раскроется он и сам счастливый делается. Но потом уже такого я за ним не замечал. Вместе мы поступили в «Интру», вместе ползли наверх. Мартин опередил меня, я стал его помощником, а потом и заместителем. Чего он хорошего делал? Да вот, когда в молодости играли мы с ним в теннис, подавал он хорошо… Но это ведь не то, что вам нужно, так? А чтобы, там, ребенка из горящего дома вынести или вдове какой-нибудь тысчонку отстегнуть — не найдете вы такого за Мартином. Я, по крайней мере, не знаю.— Он усыновил племянника, — напомнил следователь, переминаясь на подуставших ногах.
— Как же, помню усыновление, то бишь опекунство, да, — охотно закивал старик. — Тогда, еще при Касселе, скончался его главзам — Гонорио Табб. Ну и въедливый же был старикан, упокой Господи его мелочную душу! Словом, открылась вакансия второго лица в корпорации. Претендентов было двое: первый администратор Гуобен и второй администратор — Сато. По всему, Гуобен должен был пройти. Сложись так, и Мартин до сих пор бы ходил в администраторах. Но тут подвернулся случай, брат его вместе с женой разбились на «прыгуне». Мартин никогда дураком не был. Быстренько оформил опекунство, а господин Кассель-то имел слабинку — сантиментами баловался. Вот и проникся, решил, что Сато-де надо помочь, чтобы сироту содержать. Так и выбился хитрый лис в главные замы.
К мальчишке он относился строго. Помню случай: в честь какого-то очередного юбилея кто-то из начальников отделов подначил своих, и те поднесли Мартину коробку конфет с орехами. Дорогих, хороших. Но не знали лизоблюды, что у него аллергия на орехи. Хе-хе! И вот, как сейчас вижу: ходит он по кабинету и вопит, что они, значит, специально подсунули, что, мол, лучше бы и не дарили ничего, а затем взял да и бросил конфеты в урну. Я говорю ему: чего добро выбрасывать, ты бы лучше мальчонке снес… Ну, Мартин подумал и велел мне достать коробку из урны и завернуть в пакет. Очень был бережлив.
Ну а когда через полтора года и господин Кассель, добрая душа, отправился в лучший мир, совет учредителей назначил на его место Мартина. А тот на следующий же день отослал мальчишку в военную школу на Сицилии. Я сам подбирал, по его поручению. Больше я не слышал ничего о Вите, но, кажется, он хорошо учился. Мартин при мне никогда не вспоминал о нем, разве что раз-другой спросил про оплату.
Карев озадаченно поднял глаза к небу. На фоне облаков между рядами сверкающих стеклом небоскребов плыла желтая сарделька «прыгуна»-такси.
— Может быть, Сато помогал работникам?
— Ха-ха-ха! — широкая стариковская ухмылка обнажила коричневые, стертые зубы. — Вы, должно быть, не заходили в «Интру», если такой вздор несете. Став директором, Мартин сразу повысил зарплату, но отменил все субсидии и строго следил за этим. Никому и ни в каких случаях. Однажды, когда он был в отлучке, взял я «грех» на душу — выплатил субсидию какому-то оператору на лечение жены.
— Вы?
— Я. Тогда главой профсоюза был Герт, умный малый. Он-то со мной и потолковал. Объяснил, что сотрудники недовольны и как они намерены действовать, если Сато этому оператору откажет. Как на совет станут давить, со СМИ работать… Грамотно объяснил. А в ту пору среди учредителей были те, кому новый директор очень не нравился. Понял я, что есть риск для Мартина. Не то чтобы уж смертельная опасность, но реальный риск — да. Вот и выплатил оператору через бухгалтерию. Ну и влетело же мне от Мартина, когда он вернулся! Как же он бесился из-за несчастных пяти тысяч! А ведь на пользу пошло… Но Мартина все равно крутило. Как и тогда, с похоронами мужа Марго. Я уж и на совет кивал, и на общественное мнение. Еле уломал. А он же потом целый месяц изводился, что я его по миру пустить хочу. И наконец пустил по миру меня. Видимо, в целях самозащиты. Я, конечно, немного преувеличиваю… побарахтался я еще несколько лет, прежде чем в руки соцслужбы ухнуть. Но под горку-то все же дружок меня толкнул.