«Если», 2005 № 11

— Все равно ведь отберут, — мрачно сказал Максим. — Сказано ясно: доставить на лунную базу по возможности живым и неповрежденным. Приказ получен, подтверждение отослано. Радуйся, он останется с нами до Луны. Можешь нянчиться с ним, пока он не сожрет корабль.

— Он не сожрет. Мы объясним ему, и он поймет. Я чувствую, что он хочет нас понять.

— С какой целью? Может, гастрономической? Когда я покупаю колбасу, я тоже хочу понять, свежая ли она. Будь моя воля…

— Что — будь твоя воля? Убил бы малыша? Сжег дюзами?

— Еще чего. Оставил бы здесь, на Меркурии. С его аппетитом — тут ему самое место. Он бы штреки в шахтах проедал и штольни всякие… О-ой! Ты нарочно, что ли?

— А ты не городи чепухи. Все, теперь полежи с полчаса и можешь вставать.

Карина ушла, оставив за собой последнее слово. Когда с ней вступал в спор не муж и командир, а всего-навсего пациент, исход всегда бывал понятен с самого начала.

Зато спине и вправду стало легче, и, выждав полчаса, Максим встал без особых стенаний. Судя по звукам, погрузка продолжалась. Надо бы пойти взглянуть. В редкие моменты полной тишины было слышно, как потрескивает корпус корабля, отдавая тепло. Температура внутренних помещений уже давно упала до терпимой. Скоро станет холодно, и придется кутаться, но перед тем наступит час-другой блаженной прохлады. Это ли не счастье?

Покажите изжаренному на солнце бедуину кусок льда — он завопит от восторга. Максим не вопил только потому, что уже привык. Он наслаждался молча. Не будь здесь этого чужака со звезд, наслаждение было бы полным.

— Ну, — неласково спросил Максим пришельца, — что молчишь?

Покоящийся в руинах кресла шар негромко зажужжал.

— Я еще могу понять, зачем ты нужен им, — Максим ткнул пальцем в том направлении, где, по его понятиям, брела вдали от солнечной ярости Земля, волоча за собой горошину Луны. — Я другого не могу понять: на кой черт ты сдался мне?

— А ты не городи чепухи, — раздался вдруг голос сквозь жужжание.

— Что-о?

— Полежи с полчаса и можешь вставать, — сообщил шар.

— Та-ак!.. Карина!

Жена явилась сразу. За недолгий период супружества она научилась до тонкостей разбираться в интонациях мужа. Что, однако, не помешало ей начать с вопроса:

— И что ты ревешь, как осел?

Максим был слишком\ взволнован, чтобы цепляться к сравнению с малопочтенным непарнокопытным.

— Он разговаривает! Твоим голосом!

— Кто?

— Догадайся с трех раз.

— Малыш? — Карина внимательно оглядела шар, затем мужа. — Тебе случайно не послышалось? Чем он может разговаривать?

— А чем он может жужжать? Допустим, всей поверхностью. Или чем-то внутри. Вот послушай, сейчас он еще что-нибудь выдаст.

Помолчали. Молчал и шар. Даже перестал жужжать.

— С-скотина! — не выдержал Максим.

— Ты перенервничал, — участливо отозвалась Карина. — Тебе нужно успокоиться. Возьми себя в руки, ты же командир.

— Я спокоен!

— Повтори еще раз и на десять децибел тише.

— Я спокоен. Спокоен. Спокоен.

— Уже лучше. Значит, ты слышал, как он разговаривал?

— Да, и повторял твои слова. Как попка.

— А твои нет?

— Еще не хватало!

Карина улыбнулась мужу той снисходительной улыбкой, которую он терпеть не мог. Максим хотел уже было рявкнуть, но только разинул рот, потому что Карина приблизилась к чужаку и нежно погладила его по лоснящемуся боку.

— Ну успокойся, маленький, не надо бояться… Дядя хороший, он просто пошутил. Давай его простим, а? Хороший дядя, хороший, и ты у нас хороший, ты у нас самый лучший, лучше всех…

— Ну и зачем тебе это надо? — только и спросил Максим, когда поглаживание кончилось и чужак вновь тихонько зажужжал.

— Значит, надо. Что ты знаешь о созвездии Змеи?

— Только то, что это единственное созвездие, топологически разорванное на две части. Строго говоря, это два созвездия: Голова Змеи и Хвост Змеи. Разделены созвездием Змееносца. — Максим наморщил лоб. — Ярких звезд, кажется, не содержат… Или содержат? Погоди-ка… Альфа Змеи — оранжевый гигант ярче третьей величины.

— И это все? А что ты знаешь о серпентийцах?

— М-м… почти ничего. Не знаю даже, где их родина — в Голове или Хвосте Змеи. Кому нужно, наверное, знает о них больше. Секретная же информация. А что?

— Ты спросил, зачем мне это надо, — отозвалась Карина, продолжая улыбаться чуть-чуть снисходительно. — Попытаюсь объяснить на доступном тебе уровне. Ты можешь считать, что я сюсюкаю, дело твое. Что считаю я, в данном случае несущественно. А «тот, кому нужно», скажет, что я устанавливаю первый в истории человечества эмоциональный контакт с существом чуждой нам природы. Подбираю, так сказать, к нему ключики. Отмечу сразу: подобная точка зрения мне отвратительна, но по сути так оно и есть. А теперь ответь: чья точка зрения более весома. Неужели твоя?

— Где уж, — буркнул Максим. — Более весома, конечно, не моя. Моя зато более практична. Вот сожрет он корабль на обратном пути…

— Не сожрет. Он сыт. А когда проголодается, я попрошу его не есть все подряд. И он меня послушается, спорим?

Максим пожал плечами. В голосе Карины было столько уверенности, что спорить не хотелось. Вдобавок кто признал бы победу командира, если бы он выиграл спор? Некому признавать.

Ну их к лешему, такие споры.

— И что ты ревешь, как осел? — внезапно произнес чужак голосом младшей жены.

Хотя Максим молчал.

5.

Кресло восстановили, изведя на него два тюбика полимерной пены. Чужака, от греха подальше, поместили в спальном отсеке, чтобы не сожрал чего-нибудь жизненно важного. При нем почти неотлучно находилась Карина. Мрачный Максим убеждал себя, что ревновать не следует.

Теперь найденыш ел гораздо меньше, чем раньше. («Наголодался, бедняжка, вот поначалу и накинулся на еду», — объясняла Карина.) Иногда он просил органику и получал ее. (Максим предрекал, что к концу рейса экипажу придется сесть на жесткую диету.) Но особенной его любовью пользовался добытый на Меркурии металл. Изотопы лантаноидов, особенно иттербия, приводили его в сладостную дрожь. В ответ на запрос пришел приказ: груз не беречь, сколько бы чужак ни поглотил. Роскосмос заранее мирился с убытками.

Некоторые изотопы были слаборадиоактивными. На радиацию серпентиец чихать хотел. Но уже спустя час после радиоактивной трапезы поднесенный к нему дозиметр показывал лишь фоновый уровень излучения.

Есть-то чужак ел, но облегчаться и не думал. С одной стороны, командира это устраивало. С другой — Максим ворчал, что добром это не кончится. Где это видано, чтобы у живого существа отсутствовала система пищеварения? Чтобы он непосредственно встраивал в свое тело вещества, попадающиеся ему на пути, и не выделял отходов жизнедеятельности?