«Если», 2008 № 04

А потом было море.

На восьми кораблях к Земле — так по-простому называли Ледово-окие континент — плыли, тесно сгрудившись на лавках, воины и их командиры, среди которых был и Бран. И паруса, на каждом из которых красовался герб Ледовооких — свивший спиралью хвост Белокрылый Змей, — были щедро налиты ветром.

Еще восемь кораблей поскромнее везли запасные доспехи и оружие — мечи, топоры, кинжалы, вязанки стрел, — изделия лучших оружейников Урда. А также провизию, сбрую, палатки и прочую необходимую в военном хозяйстве ерунду.

Следом шли еще восемь приемистых кораблей с высокими бортами. Они везли лошадей, среди которых был и вороной Бел.

Штормило. Мореплавателям — двуногим и четвероногим — пришлось несладко.

Оторвавшись от весел, воины дружно опорожняли за борт желудки, а потом сосали лед — не простой, заговоренный. На какое-то время лед помогал. Увы, ненадолго.

А вот кони, лишенные возможности прибегнуть к испытанным средствам, страдали немилосердно. На время путешествия их привязывали к массивной дубовой балке, что служила одновременно и поперечной распоркой для бортов, и основанием мачты. На голову скакунам надевали холщовые мешки. Под хвосты подвязывали торбы.

Сначала животные буянили: пытались кусаться, брыкаться, осаживать, но потом стихали этак безысходно, растратив впустую все силы. Вторую половину пути они вели себя смирно — исподволь сходя с ума от качки и воды, что лилась непонятно откуда им на головы, странной горько-соленой воды, которую нельзя пить.

Когда одноглазый кормчий корабля, шедшего первым, прокричал «Земля!», и эта благая весть посредством сигнальных светильников была передана с корабля на корабль, дружинники испустили единый вопль ликования.

Пожалуй, даже трудной победе в неравном бою воины Ледовооких не радовались так истово.

Брану и его солдатам предстояло нести службу в небольшом городе Ларса. До Ларсы было десять дней пути, и уже с первого дня Брана мучили дурные предчувствия.

А когда на шестой день люди Токи — так звали командира младшей дружины — отделились от них и пошли на восток в поселение Стурр, мысли Брана стали и вовсе чернее тучи.

Да, он отличался чувствительностью, для полководца совсем нежелательной.

Близ урочного камня, который звался Медвежьим Пупком, на перекрестке двух дорог, Токи попрощался с Браном.

— Пусть остаются твои сердце и ум холодными, как предвечные воды, любезный Бран, — сказал Токи. Он был коренастым, невысоким и невероятно серьезным человеком. Свою русую бороду он заплетал в две косы.

— И тебе здравия, любезный Токи, — сказал Бран, положил на грудь ладонь левой руки и удостоил товарища долгого церемониального кивка — так равный прощается с равным.

И, помолчав, крикнул уже в спину воинам младшей дружины:

— Удачи тебе и твоим людям!

Однако знаки, примечать и понимать которые Бран был научен с детства, никакой удачи отряду Токи не сулили.

Одиннадцать воронов вились над черно-белой пустошью слева от дороги. В отряде Токи было четыре серых лошади, все кобылы. А сам Токи поутру говорил Брану, что накануне видел странный сон — будто на лице у него вскочил гнойный чирей величиной с грецкий орех, который рос да рос, пока не лопнул.

За утренней трапезой Токи пытался даже шутить по этому поводу: «Это, видать, к деньгам. Я, братья, не шибко в этих материях смыслю, но если дерьмо снится к деньгам, то и чирей, должно быть, тоже».

Тогда, за завтраком, Бран лишь кивал Токи да похохатывал, без охоты пережевывая волокнистую соленую рыбу. Свою разгадку сна он решил Токи не раскрывать.

«Прорвавшийся чирей на лице — к потере лица. А что есть потеря лица для военачальника? Правильно. Поражение. Позорное поражение».

Глядя на то, как уползает по раскисшей дороге в неизвестность отряд Токи, Бран мучительно размышлял над своим решением.

Возможно, следовало все же растолковать Токи его сон? Тогда тот подготовился бы к ожидающим его испытаниям? Был бы начеку?

Вскоре Бран убедил себя, что поступил правильно.

В конце концов, он ведь не гадальщик, не маг, не жрец. Чего стоят его толкования? И потом, ему ли не знать, что даже верные вещие сны иногда не сбываются, что ошибаются даже несомненные оракулы. Ведь боги — они как люди, тоже не прочь иногда передумать.

Самому Брану сны как назло не снились с самой столицы — ни вещие, ни обычные.

Словно бы повелевающая сновидениями Олеви-Нелави, которую Ледовоокие зовут также Играющей-на-Свирели, ибо звуки этой свирели в мире людей превращаются в сны, обиделась на него и сочла его недостойным своей музыки.

Знаков Бран также почти не примечал. А если и примечал, то все какие-то кособокие, непонятные. Вот заяц дорогу перебежал — к прибыли. Но заяц прихрамывал — а это уже к несчастью… Двусмысленность указаний судьбы Брана страшила.

«Хлопотно быть таким суеверным…»

Впрочем, для тревоги у него имелись и вполне земные основания.

Корабли, как всегда приставшие к берегу у Красной Косы, никто не встречал.

Ни гонцы, ни провожатые, ни праздный люд. А ведь бывало, не то что целый караван, один корабль причалит — а к нему уже сбегаются рыбаки, китобои, их крикливые детишки. Кто — попрошайничать, кто — предлагать свои услуги, а кто и просто поглазеть.

Но в этот раз берег оставался пуст. Над дальней деревней дружественных оседлых варваров даже дымок не курился. Словно вымерли все.

Да и по дороге в Ларсу отряд Брана не встретил ни одной живой души.

Неужто, прознав об их приближении, все окрестные жители попрятались?

Объяснение могло быть только одно — варвары снова объединились. И, позабыв старые междоусобия, зачали новую войну.

Когда до Ларсы оставался один день пути, отряд Брана встал возле старинного каменного жертвенника. Формой тот напоминал восставленный в небеса меч, цветом — зимние сумерки.

Жертвенник был воздвигнут Ледовоокими в незапамятные времена покорения этих скудных земель. И посвящался он всем богам скопом.

Всякий путник был волен выбирать, какому из божеств принести на нем кровавую жертву.

Хочешь — чествуй Олеви-Нелави. Хочешь — Белокрылого Змея. А хочешь — саму княгиню Скелль, которая, и это известно всякому, является земным воплощением суровой, но справедливой Матери Снегов.

Вначале Бран хотел пройти мимо жертвенника, оставив его без приношения. Очень уж ему хотелось попасть в Ларсу поскорее. Шторм спутал все планы, и они добрались до Земли почти на неделю позже срока. Да и на побережье задержались — кони, целых двести восемьдесят голов, так одичали и озлобились за время морского путешествия, что не давали себя оседлать.