«Если», 2012 № 05

Попугай тоже был шкодлив, но на «Варау» решили, что для стариков в богадельне такой подарочек в самый раз, — пусть они там с Вредителем ссорятся и мирятся, лишь бы не скучали. Тем более что старики уже как-то намекали: неплохо бы завести такое развлечение, а уж они найдут, чему птичку научить.

Шли торжественно: впереди Георг Брюс, красиво причесанный на прямой пробор и подвивший кончики русых волос, в лиловом бархатном кафтанчике и таких же штанах, в дорогих сапогах из рыжей испанской тисненой кожи; за ним вперевалочку боцман в кожаной куртке без воротника и в новых синих парусиновых штанах, заправленных в сапоги из тюленьей кожи; последним — Ганс в синей курточке юнги, с алым шейным платком, в коротких штанах и туфлях на босу ногу, ибо роскошь юнгам не полагается. Ганс держал на плече клетку, замотанную в парусину, и Вредитель время от времени оттуда орал скрипучим голосом. Польза от этого была такая, что прохожие шарахались и уступали морякам дорогу.

Дядюшка Сарво нес на плече скатку, в которой моряки часто таскают имущество. Он собирался оставить скатку в кабачке вдовы Менгден, с которой у него тридцать лет назад были какие-то причудливые отношения. А Георг взял с собой сундучок с подарками для всей семьи. Семья летом жила за городом, и он на пару часов оставил сундучок у той же вдовы. Она же, зная повадки дядюшки Сарво, быстро собрала корзину с провиантом: хорошо запеченной бужениной, мягкими булками, луковыми пирогами и прочей снедью, недоступной во время плавания. Туда же старый боцман сунул две бутылки вина из своей скатки. Предполагалось, что всем этим он будет угощаться вместе со старыми товарищами.

— Теперь курс на богадельню, — сказал дядюшка Сарво. — Там нас уже заждались. Матти, поди, каждый день ходит к Длинной Марте узнавать новости.

Матросская богадельня была гордостью Гердена. Туда магистрат определял старых и не наживших семьи моряков. Обычно это были герденские жители, но случалось, что брали из Гольда, Абенау или Глейерфурта, если эти города оплачивали место. Опять же арматоры пристраивали в богадельню своих людей, невзирая на происхождение. И те же арматоры строго следили за тем, чтобы стариков хорошо кормили, вовремя меняли простыни, при необходимости звали к ним врачей. Всякий, кто нанимался, скажем, на судно к Схуттену, или к его троюродному брату Велле, или к их конкуренту Абелю Цумзее, мог быть уверен — помирать на старости лет от голода под забором не придется. Но не бывает ведра варенья без птичкиного подарка из поднебесья: в богадельне настрого было запрещено распитие хмельных напитков. За пьянство могли выгнать — и выгоняли. Слоняйся тогда по дорогам, ночуй в стогах, выкапывай на полях мерзлую репу и брюкву.

Еще выгоняли за воровство, если удавалось найти доказательства. И за злостное нарушение порядка. Богадельня просыпалась в шесть утра, в половине седьмого подавали завтрак, в полдень — обед, в четыре — простоквашу с хлебом и в девять — ужин, а в постель следовало лечь в десять. Если опоздать раза два к столу — конечно, ничего не будет. Если опозданий накопится с десяток — смотритель Карл Липрехт отругает. Ругань не поможет — ступай, разгильдяй, искать ветра в поле! Но такой беды еще ни разу не случилось.

Богадельня занимала целый дом в том же квартале, что и Длинная Марта. Это был квартал старинных каменных амбаров, и те из моряков, что покрепче, нанимались иногда дневными сторожами. Они знали всех, кто трудился при амбарах, и их все знали. Магистрат делал вид, будто не замечает этого крошечного противозаконного приработка.

Дом для моряков купили у разорившегося купца Адельстрахта вместе с запасами постельного белья, кроватями и тюфяками. Починили черепичную крышу и установили великолепный флюгер с вырезанным из жести трехмачтовым парусником — пусть все видят, что дом непростой.

Перед богадельней была маленькая мощеная площадь с фонтаном и большой каменной лоханью — поить лошадей. На краю лохани сидели двое мальчишек и пели песню, которой явно научились у старых моряков. Дядюшка Сарво и Георг узнали ребят — они кормились от богадельни: бегали с поручениями, помогали на кухне.

Гости обошли фонтан, и тут заметили неладное. На каменных скамьях справа и слева от входа никто не сидел с мужским рукоделием: не резал деревянные игрушки, не плел сетки для рыбацких сачков. Окна богадельни были закрыты ставнями. А на двери висел большой замок.

— Эй, детки, что эта капридифолия значит? — спросил ребят дядюшка Сарво.

— А то и значит, что накрылась богадельня осиновым ушатом, — совсем по-морскому выразились детки. — Завелась в ней какая-то заразная хворь, и всех вывезли за город. Чтобы мы ее не подцепили.

— Что за хворь? — строго спросил старый боцман. — Как выглядит?

— Да никак не выглядит. Просто приходим мы утром, а дверь заперта. Нам сторож Черепахиного амбара сказал, там теперь ночным сторожем Вильгельм Отто, который из береговой стражи, — объяснили ребята. — Он после заката заступает на вахту, но приходит раньше — сидит на тюках, болтает с грузчиками. Он видел, как наших старичков увозили. Теперь вот ждем: может, хворь кончилась и тех, кто жив, обратно привезут?

— Всех, выходит, увезли, — уточнил дядюшка Сарво. — И кастеляншу? И стряпуху? И старого зануду Липрехта?

— Всех-всех…

Черепахин амбар был сразу за Верблюжьим амбаром, напротив Змеиного амбара — названия им дали по большим каменным животным над воротами. Хозяин десять раз сменится, улице другое имя дадут, но никому и в голову не придет отковыривать каменную черепаху весом в триста фунтов.

К Змеиному амбару сбоку был пристроен кабачок «Люсинда» — там и сели, решив, что до заката вполне можно пообедать. Простой люд, приходивший в «Люсинду» поесть каши со шкварками, ничего толком о богадельне не знал, разве что был благодарен магистрату, так решительно пресекшему заразу.

Вильгельма Отто прождали долго, и за это время дядюшка Сарво перебрал все известные ему заразные хвори, включая черную оспу, рябую оспу, бубонную чуму, горловую чуму и всю ту дрянь, которую можно подцепить у гулящих девок. Насчет девок Георг усомнился — хотя их в портовом городе больше двух сотен, но городскому врачу вменено в обязанность раз в месяц их осматривать. Другое дело, что девками занимаются его ученики и могут по неопытности проворонить важные приметы. Но Герден тем и славится, что портовые девки — относительно чистые. Они и сами о себе заботятся, подозрительного гостя могут спустить с лестницы. Иначе виновницы неприятностей будут пороты на городской площади и выкинуты из Гердена навеки.

— Нет, это не девки виноваты, — согласился дядюшка Сарво. — Но посуди сам, сынок, хворь прицепилась к одному-единственному дому во всем городе. Что-то тут неладно.

Вильгельм Отто, придя, подтвердил: да, неладно. Старых моряков увезли в закрытых повозках среди ночи. Сопровождала их особая стража — отряд помощников городского палача, более двадцати человек. И не потому магистрат платил жалованье такой ораве, что преступлений совершалось множество, а просто в их обязанности входил и вывоз всякого мусора, включая самый вонючий. Это было дурным знаком — значит, все-таки зараза…

— И что, молча позволили себя увезти? — спросил Георг.

— Сдается мне, уж до того были больны, что и голоса поднять не могли, — ответил Вильгельм Отто. — А вот кое-что оставили. Я как раз вышел на угол поглядеть, как повозки отходят, так из последней вылетел перстень и — звяк!

— Какой перстень?! — прямо зарычал дядюшка Сарво.

— Серебряный. Я его руками брать-то побоялся, поддел на палку и в щели схоронил. Мало ли, какая зараза? Вот выяснится, что…

— Веди, показывай! — хором закричали Георг и дядюшка Сарво.