"Если бы не сталинские репрессии!". Как Вождь спас СССР.

Примечательно, что к моменту нападения на СССР в 1941 году «друг Уборевича» полковник Эберхарт Кинцель возглавит в Германском генштабе службу по контролю за деятельностью разведки на русском направлении. Причем именно его доклад «об укрепленных районах СССР на гра­нице, боевом расписании советских войск, мобилизационных мерах СССР, промышленных резервах... послужил основани­ем для более тщательной доработки «Плана Барбаросса». Случайно ли это?

О том, что под влиянием спиртного у Тухачевского «развязывался язык», существует и еще одно свидетельство. На следующий день после празднования 1 Мая 1937 года, когда военные руководители и правительство собрались за столом на праздничном обеде, в состоянии алкогольной эйфории он вновь решился на очередной застольный демарш.

Позже, на заседании Военного совета 1 июня 1937 года, Ворошилов рассказывал: «В прошлом году, в мае месяце, у меня на квартире Тухачевский бросил мне и Буденному обвинение, в присутствии т.т. Сталина, Молотова и многих других, в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику и т.д. Тов. Сталин тогда же сказал, что надо перестать препираться частным образом, нужно устроить заседание Полит] Б[юро] и на этом заседании подробно разобрать в чем тут дело. Потом на второй день Тухачевский отказался от всего сказанного...» Трудно сказать: был ли «маршал» слабонервным или рядом не оказалось вина?

Однако хлестаковская болтливость Тухачевского не осталась незамеченной уже в 1937 году, когда в Европе стали циркулировать слухи о противостоянии военных советскому правительству. После посещения им столицы Франции в белоэмигрантских кругах Парижа заговорили о его связях с германским Вермахтом. Президент Чехословакии Бенеш в беседе с советским полпредом Александровым 7 июля 1937 года утверждал, что во Франции о сближении Тухачевского с Вермахтом поняли из бесед, которые он вел в Париже, где останавливался в начале 1936 года во время поездки на похороны Георга V.

«Бенеш, — сообщал Александров в Москву, - под большим секретом заявил мне следующее: во время пребывания Тухачевского во Франции в прошлом году Тухачевский вел разговоры совершенно частного характера со своими личными друзьями-французами. Эти разговоры точно известны французскому правительству, а от последнего и Бенешу. В этих разговорах Тухачевский весьма серьезно развивал тему возможности советско-германского сотрудничества и при Гитлере... Бенеш утверждает, что эти разговоры несколько обеспокоили Францию».

О процессах, происходивших в Красной Армии, писал из Берлина и один из лучших разведчиков, работавший под журналистской «крышей», — корреспондент «Правды» А. Климов. В его письме от 16 января 1937 года, переданном через редактора «Правды» Мехлиса, говорилось: «Мне стало известно, что среди высших офицерских кругов здесь довольно упорно говорят о связях и работе германских фашистов в верхушке командного состава Красной Армии в Москве.

Этим делом по личному поручению Гитлера занимается будто бы Розенберг. Речь идет о кружках в Кр. Ар., объединяющих антисемитски и религиозно настроенных людей. В этой связи называлось даже имя Тухачевского... Источник, на который сослался мой информатор: полковник воздушного министерства Лидендер. Он монархически настроенный человек, не симпатизирует нац.-соц., был близок к Секту...»

Сообщения о готовящемся перевороте в СССР поступили и непосредственно из самой Франции. 17 марта 1937 года советский полпред в Париже Потемкин сообщил: «Даладье, пригласивший меня к себе, сообщил следующее: 1) Из якобы серьезного французского источника он недавно узнал о расчетах германских кругов подготовить государственный переворот при содействии враждеб­ных нынешнему советскому строю элементов из командного состава Красной Армии. После смены режима в СССР Германия заключит с Россией военный союз против Франции...

Даладье добавил, что те же сведения о замыслах Германии получены военным министерством из русских эмигрантских кругов, в которых имеется по данному вопросу две позиции. Непримиримые белогвардейцы готовы поддержать германский план, оборонцы же резко высказываются против...» Итак, в начале 1937 года слухи о брожении в армейских кругах СССР расползались по всей Европе. В сообщении, датированном 18 мая 1937 года, советский военный атташе в Эстонии полковник Тупиков сообщил о разговоре с начальником эстонской военной разведки Маазингом, который был тесно связан с британской «Интеллидженс сервис», а также с немцами.

Тупиков писал: «Месяца два назад (март 1937 г.) в разговоре со мной Маазинг сказал: он думает, что, по его данным, история с Ягодой и троцкистские процес­сы должны в скором времени коснуться и армии. Персонально он ни на кого не напирал, но назвал маршала Тухачевского... Вследствие того, что эта фамилия склонялась многократно в зарубежной прессе, я тогда этому не придал значения.

Но в конце апреля разговор на эту тему возник вновь, и Маазинг сказал, что у него имеются проверенные данные, что маршала Тухачевского снимут тотчас после поездки на коронацию в Лондон... На мое замечание, что из всего этого меня больше всего могло бы интересовать, откуда к нему идут эти сведения, Маазинг ответил, что я его подстрекаю испортить отношения с друзьями...»

Тупиков характеризовал Маазинга как политически умного, ловкого и культурного маклера, держащего нос по ветру. Он был докладчиком и советником по внешнеполитическим вопросам у высших генералов эстонской армии Лайдонера и Реека и пользовался большим влиянием в правительственных кругах. Детально излагая «теоретические» воззрения Маазинга на события в СССР, Тупиков сообщал, что борьба троцкистов за власть, «с его точки зрения, захватывает армию, внутри которой растут претензии на то, чтобы стать господином положения в стране». В разговоре с Тупиковым Маазинг упомянул Тухачевского — как представителя сторонников военной диктатуры, поставив его в ряд с германским генералом Людендорфом и эстонским генералом Рееком.

Через два дня после ареста Тухачевского, 26 мая 1937 года, Ворошилов направил сообщение Туликова Сталину, Молотову, Кагановичу, Ежову. Примечательно, что на документе Сталин написал: «т. Молотову, т. Ворошилову. Следует выяснить, почему наш военатташе счел нужным сообщить нам о Тухачевском «через 2 месяца», а не сразу». Позже, в своих объяснениях Ворошилову, Тупиков уточнил ряд деталей своих разговоров с Маазингом. Так, в частности, он отметил, что в марте 1937 года, отвечая на его «вопрос об источниках этой информации, Маазинг заявил, что последние сведения он получил от начальника русского отдела разведки английского генерального штаба».

Но и это не все. Уже в начале 1937 года наркому обороны Ворошилову из НКВД было направлено сообщение: «3-м отделом ГУГБ сфотографирован документ на японском языке, идущий транзитом из Польши в Японию диппочтой и исходящий от японского военного атташе в Польше Савда Сигеру, в адрес лично начальника Главного управления генерального штаба Японии Накадзима Тецудзо. Письмо написано почерком помощника военного атташе в Польше Арно. Текст документа следующий:

«Об установлении связи с видным советским деятелем. 12 апреля 1937 года. Военный атташе в Польше Савда Сигеру. По вопросу, указанному в заголовке, удалось установить связь с тайным посланцем маршала Красной Армии Тухачевского. Суть беседы заключается в том, чтобы обсудить (2 иероглифа и один знак непонятны) относительно известного Вам тайного посланца от Красной Армии № 304». Перевод этого документа был сделан бывшим работником ИНО НКВД Р. Н. Кимом, передавшим «дела в Токио» Рихарду Зорге.