Если даже придется погибнуть...

— Как же нам теперь это понимать? Похоже все-таки, что насторожило его что-то…

— Если и насторожило, то не подлинность принесенных Вадимом монет, — убежденно заявляет Татьяна. — Скорее всего Грачев сообразил или, может быть, его надоумил кто-нибудь, что чеканка фальшивых иностранных монет дело невыгодное.

— Почему, однако, вы говорите об одном только Грачеве? Разве он может что-нибудь предпринять без Каюрова?

— Может, Евгений Николаевич! — восклицает Татьяна. — Может, потому что главным у них скорее всего именно он!

Подполковник некоторое время молчит, снова принимаясь отстукивать телеграфную дробь карандашом по столу.

— Я не вижу пока достаточных оснований для такого вывода, — произносит он наконец, отбрасывая карандаш. — Вы знаете, Татьяна Петровна, я очень ценю вашу интуицию, она вас действительно редко подводит, но в данном случае… — Он хотел было сказать, что «в данном случае это уж слишком по-женски», но сдержался и спокойно закончил: — Ну, в общем, вы и сами понимаете, как рискованно перестраивать нашу версию, и без того довольно зыбкую, на основании одной только интуиции. Ведь если допустить лидерство Грачева, или, говоря юридическим языком, считать его не исполнителем, а организатором готовящегося преступления, то ведь в соответствии с этим…

— Я все понимаю, Евгений Николаевич, — торопливо прерывает Лазарева Татьяна, — и не предлагаю ничего пока изменять, нужно только иметь в виду и такую возможность.

— Против этого нет возражений, — кивает головой Евгений Николаевич. — Следует даже поблагодарить вас за еще одно ваше достоинство — за благоразумие. Ну а теперь давайте рассмотрим ситуацию «Каюров — Десницыны». Вы докладывали мне, будто какая-то подозрительная, по словам Андрея Десницына, личность посетила недавно в Благове его деда Дионисия, бывшего профессора Благовской семинарии.

— Мало того, Евгений Николаевич, что личность эта подозрительная, я не удивлюсь, если этой «личностью» окажется сам Каюров. Пошлю в связи с этим его фотографию Дионисию для опознания. Но если даже подозрения мои подтвердятся, вне всяких сомнений, таинственный визит к нему Туза не имеет отношения к сейфам Благовской духовной семинарии. Каюров с Грачевым, как мы с вами только что решили, затевают что-то очень крупное, требующее изготовления специальных штампов…

— Каких же, однако, штампов? — разводит руками Лазарев. — В связи с интересом Каюрова и Грачева к коллекции Кречетова можно, пожалуй, допустить, что они собираются чеканить какие-то монеты…

— Так давайте допустим!

— Но для этого необходимо специальное оборудование.

— Я консультировалась у специалистов. Они говорят, что дело это не простое, но для опытных мошенников посильное. Не случайно же существует в Уголовном кодексе статья восемьдесят седьмая. Для изготовления поддельных металлических монет необходим, во-первых, специальный штамп, а во-вторых, довольно мощный пресс. Чтобы установить такой пресс, нужно, конечно, достаточно просторное помещение. Почему бы в связи с этим не допустить, что для подобной цели Каюрову мог приглянуться особняк Десницына?

— Ну а в том, что Каюров с Грачевым собираются заняться изготовлением именно штампов, у вас нет сомнений?

— Уверена, Евгений Николаевич. И на этот раз не в результате одной только интуиции. Старшему лейтенанту Крамову удалось установить, что Грачев взял недавно в заводской технической библиотеке пособие по штампованию металлических изделий.

— Ну это может быть и случайно, — с сомнением покачивает головой Лазарев. — Да и не так-то просто решиться на изготовление фальшивых денег. По вашим же словам, Татьяна Петровна, Грачев — человек сведущий в Уголовном кодексе, знает, значит, чем это пахнет. Нет у меня уверенности, что они решатся на такое…

— И я не утверждаю, что они займутся именно чеканкой монет. С помощью соответствующих штампов можно ведь изготовить и еще какие-нибудь фальшивые изделия.

— Тоже не исключено. А как обстоит дело с предложением Ямщикова привлечь к замыслам Туза Рудакова, чтобы иметь возможность воспользоваться оборудованием инструментального цеха?

— Не думаю, чтобы они рискнули делать штампы на большом московском заводе. Скорее всего подыщут что-нибудь за пределами Москвы. Где-нибудь в Благове, например, и, может быть, действительно у Дионисия Десницына.

— В таком случае нам следует к этому подготовиться.

— Что конкретно вы имеете в виду, Евгений Николаевич?

— Продумать средства связи с Ямщиковым на тот случай, если ему придется выехать. А выедет он, по всей вероятности, неожиданно.

— Каким же образом?

— Представьте себе, что сегодня вечером или завтра, когда Ямщиков придет к Грачевой (скорее всего даже когда будет возвращаться от нее), ему предложат сесть в машину и поехать на встречу с Тузом.

— Но поблизости от него будут наши оперативные работники, которые уже не первый день…

— Что, по-вашему, должен будет крикнуть им: «Помогите, увозят!»…

— Да он вообще ничего не крикнет и никого не позовет на помощь. Не тот характер. Придумать что-нибудь для связи с ним, конечно, необходимо. Я поговорю со знакомым мне кибернетиком и с ребятами из заводского общественного конструкторского бюро, обещает Татьяна, прощаясь с Лазаревым.

Сегодня Маврина просто не узнать. Он шутит, беспечно смеется и, кажется, готов все за всех сделать, хотя обстановка в конструкторском бюро, куда собрались инструментальщики после работы, не такая уж веселая.

— Вот что, друзья, — неожиданно заявляет им Виталий Пронский, когда все они собрались, чтобы приступить к рассмотрению его чертежей, — придется нам с нашей кибернетической овчаркой немного повременить…

— То есть как это повременить?! — громче других восклицает Маврин.

— Показал я это, — кивает Пронский на свои чертежи, — одному богу по ведомству кибернетики и электроники. Просмотрел он все очень внимательно и очень коротко изрек: «Нереально».

— Этот ваш бог кибернетики, — мрачно усмехается Ямщиков, — очень напоминает мне одного, ставшего легендарным специалиста. Он безоговорочно, с помощью формул и математических расчетов доказывал, что шмели летать не могут.

— А мне этот бог напомнил заповедь старого мастера, у которого я учился лекальному делу, — смеется Маврин. — Она гласила: «Число шестьдесят шесть на столько же меньше числа девяносто девять, на сколько число девяносто девять больше числа шестьдесят шесть». Мой учитель говорил мне это всякий раз, когда я брал в руки чертеж. Следовало, значит, проверить — не держу ли я чертеж вверх ногами.