Если это любовь

Так и протекала жизнь товарища Горского вдали от родного города и семейного счастья. Тишина и спокойствие его размеренной жизни нарушались начавшими приходить ни с того ни с сего письмами от Татьяны, которые Павел выбрасывал, не читая, и частыми метаморфозами Лизы Довгорученко. Последняя его забавляла, порой смущала. До того самого дня, когда она призналась…

Павел тряхнул головой.

Сначала искупаться, потом домой – мириться с женой. Придумала она: видеть его не может! А он может! И хочет!

Проблема была в том, что Таня тоже очень хотела видеть. Его. Павла Горского.

Но на даче его не наблюдалось. А наблюдательную позицию Таня заняла с самого утра. В ее садике с розами, расположившись на кресле, которое всегда выносили в тень под абрикосами, и там, между кустов и деревьев, можно было смотреть на улицу и соседский двор, оставаясь незамеченной. Лиза в смешной беленькой панаме шерудела на клумбах. Изольда Игнатьевна периодически выходила с веранды и напоминала, что не стоит столько времени торчать на солнце. Николай Васильевич читал, устроившись в гамаке. Горского-младшего нигде не было.

А потом Таня вспомнила. Вспомнила известное с самого детства. Семь утра. Пашка вылетал с дачи. Кидал камешки в ее окошко. И они вместе, пока все спали еще, шли купаться. Вместо того чтобы умываться и чистить зубы. Иногда даже и вместо завтрака, за что потом попадало.

Она торопливо скинула тапки, обула туфельки и по знакомой с того времени узкой тропке между тынами дворов, по которой можно было сократить дорогу, хотя и поймать на себя пару насекомых, помчалась вниз, параллельно улице, а потом чуть свернула – на ту самую секретную дорожку.

По этой самой дорожке и топал домой Павел.

– Привет, - бросил он, намереваясь идти дальше.

– Привет! – радостно отозвалась Танька и стала посреди тропинки, преграждая ему путь. – Уже искупался? Как вода?

– Теплая, - он вынужденно остановился и усмехнулся: – Опять стремянка сломалась?

– Почему сломалась? Я только вчера вечером приехала. Не успела еще. Слушай, ты что, забыл?

– Возможно. О чем?

– Аккерман! Берешь машину, я переодеваюсь – едем!

– Я не беру машину, мы никуда не едем. Ты можешь съездить в Аккерман на автобусе. Или позвони Ерошкину.

Таня удивленно посмотрела на него, поправила юбку и тихо спросила:

– Что-то случилось? Мы всего несколько дней не виделись, а ты такой стал…

– Чего ты хочешь? – спросил Павел.

– Честно?

– Честно.

– Чтобы ты любил меня, как раньше.

– Не унижайся. Все слишком давно кончено.

– Разве давно? – она сделала шаг к нему. – Мне кажется, будто вчера. Ты не ответил ни на одно мое письмо. Как я не отвечала на твои. Я не сорвалась за тобой в твое село. Как ты не бросился за мной в Киев. Я пожалела. Насчет тебя – не знаю. Я думала, к лучшему, ладно. Только ничего лучшего быть уже не могло. Унижаюсь? Что унизительного в том, что женщина объясняется в любви?

– Ты не объясняешься в любви, - проговорил Павел, глядя ей прямо в глаза. – Ты выпрашиваешь любовь. Это унизительно.

– Как скажешь. Но это не меняет главного. Я люблю тебя. Я раскаиваюсь в том, что натворила. Я хочу вернуть тебя, Паш.

– Меня нельзя вернуть, - устало сказал Горский. – Если ты не помнишь, я женат. И я люблю свою жену.

Таня тихо охнула и сделала еще один шаг к нему, чуть поведя головой. Глаза ее неожиданно наполнились слезами. Словно бы не верила и верила одновременно. Она стала казаться моложе от этого дрожащего подбородка и блестящих глаз. Будто ей исполнилось восемнадцать, и она навсегда теряет что-то очень важное.

– Ты меня совсем забыл? – хрипло спросила она. – Напомнить?

Резко, очень резко и порывисто она обхватила его шею тонкими руками и торопливо прижалась губами к его губам. Так, что между их телами совсем не осталось места. И он мог слышать, как часто бьется в ней сердце.

Павел отстранился, снял ее руки со своей шеи и отступил на шаг.

– Перестань, - сказал он, - все это не имеет смысла.

Он отвел глаза и увидел Лизу, бредущую по этой же тропинке между домами.

– Лиза! – окликнул он ее.

Лиза подняла голову, которая до того была опущена – она очень внимательно смотрела под ноги. И в то самое мгновение, когда взгляды их встретились, Таня глухо выдохнула:

– Пашенька!

Опять шагнула к нему.

И снова его поцеловала.

Он знал, что Лиза все видела. И с ужасом наблюдал, как ее лицо, на котором ярко блестели голубые глаза, исказилось, словно у обиженного ребенка. Губы поджались тоже совсем по-детски, будто сейчас всхлипнет. Она дернулась, отшатнулась назад, и, резко развернувшись, побежала обратно к даче. Павел отлепил от себя Татьяну и бросился вслед за женой. Всего несколько секунд – и все к черту!

Впереди скрипнула калитка, и вскоре он сам вбежал во двор. Лизы нигде не было.

Зато был папа. Николай Васильевич, мимо которого мгновение назад пронеслась Лизка, сидел, свесив ноги с гамака, и грозно смотрел на сына.

– Что это было? – сердито спросил он. – Ее будто за шкирку взяли и швырнули подальше, так пронеслась! Я тебе говорил, что Горские один раз женятся? Говорил. Танька?

– Потом, папа, - отмахнулся Павел, пробегая мимо.

Но на веранде ему встретилась Изольда Игнатьевна.

– Павел, - поднялась она из любимого кресла, - ты что такое вытворяешь? Лиза плачет, ты дома не ночуешь. На что это похоже?

– Потом, мама, потом!

– Когда потом? Когда совсем поздно будет? Разве я тебя так воспитывала? Лиза беременная, а ты к Татьяне бегаешь!

Павел встал, как вкопанный.

– Как беременная? – оторопело спросил он.