Если любит – поймет

Глаза Максуэлла светлеют, губы трогает едва заметная улыбка. Он приоткрывает рот с намерением что-то сказать, но в это мгновение снова стихает музыка и толпа хором зовет:

— Максуэлл!

Он нахмуривается, говорит одними губами «не дадут пообщаться», нехотя поворачивается и снова смотрит на меня. Я улыбаюсь и легонько подталкиваю его вперед.

— Иди.

Максуэлл на миг берет мою руку, выразительно заглядывает мне в глаза и направляется к друзьям. Я провожаю его долгим взглядом и представляю себе, что мы снова вместе. Заревновала бы я, если бы вновь могла считать его своим? Не знаю… Во всяком случае, постаралась бы не допустить ничего подобного. Лишь при этом условии у нашего романа было бы будущее.

В честь Максуэлла опять провозглашают тост, но я не вслушиваюсь в слова, потому что слишком взволнованна. Прижимаю прохладный бокал к щеке и смотрю на вечерний город. По лентам дорог текут потоки машин, в домах горит свет. У каждого нью-йоркца своя жизнь, своя печальная или счастливая история…

Какого черта я предложила ему быть просто друзьями?! — вдруг спрашиваю себя я. Что, если он подумает, будто ничего другого мне от него не нужно, что я постаралась его понять, но не желаю принимать?

Мною снова овладевает страх, но иной — от которого делается холодно и неуютно. Я поворачиваюсь и пытаюсь найти Максуэлла глазами, но его поглотила шумная толпа, его голос утонул в звуках смеха и музыки. Что, если он больше не подойдет? — с ужасом думаю я. Вдруг возможности поговорить с глазу на глаз нам больше не выдастся?

Не знаю, сколько прошло времени — мне кажется, что целый век. Максуэлл, если и показывается на глаза, то на какую-нибудь секунду, а потом снова исчезает. Меня давно покинули остатки надежды, но я почему-то до сих пор торчу здесь. Может, мне не хочется расставаться с иллюзией или мириться с мыслью о том, что он даже не намекнул, будто желает все вернуть. Что-то здесь не так… Его взгляды, вообще поведение — все, по-моему, говорило о другом… Или я это выдумала? Приняла желаемое за действительное? Мне казалось, что я почувствую себя намного лучше, даже если просто получу прощение, но облегчения не наступило и на сердце по-прежнему тяжелый камень.

— Ты на машине приехала? — спрашивает Элли, выпархивая из толпы.

— Нет. На такси, — не глядя на нее, чтобы она не видела тоски в моих глазах, отвечаю я.

— Седрик позвонил. Приедет за мной минут через пятнадцать. Если хочешь, мы отвезем тебя домой.

— Угу, — говорю я.

Элли становится ко мне почти вплотную и спрашивает громким шепотом:

— Ну как у вас? Не наладилось?

Пожимаю плечами.

— Да нет, почему же. Он вроде больше не сердится.

— И что из этого? — спрашивает Элли.

— Ничего, — говорю я.

— Странно… — протягивает она. — Когда вы разговаривали, мне показалось…

— Забудем об этом, — решительно перебиваю ее я. — Все в прошлом. Пошли.

— Но, может… — Элли не двигается с места, — подойдешь к нему? Скажешь «до свидания»?

Тяжело вздыхаю.

— Ни к чему это. Еще скажет, навязываюсь.

— Ну… как знаешь.

Идем к лифтам. Я стараюсь ни на кого не смотреть и мечтаю поскорее оказаться дома, забраться в ванную и встать под теплый душ. Элли нажимает кнопку вызова. В приглушенном гудении лифта мне слышатся страдальческие стоны.

— Келли! — раздается у меня за спиной.

Я не верю собственным ушам. В первое мгновение мне кажется, что возглас прозвучал лишь в моей голове, потому что мое волнение накалилось до предела и уже превращается в умопомешательство.

— Келли! — Крик звучит ближе. Теперь я не сомневаюсь, что меня зовет Максуэлл. — Ты уже уходишь?

Медленно поворачиваю голову.

— Я все хотел спросить, но меня тянут во все стороны… — запыхавшись, бормочет он.

Я замираю в мучительном ожидании. Максуэлл бросает выразительный взгляд на Элли, и она объявляет:

— Ждем тебя внизу, Келли! До свидания, Максуэлл! Праздник получился бесподобный.

— Пока! — Максуэлл взмахивает рукой.

Элли заходит в лифт и уезжает. Я стою ни жива ни мертва. Такое чувство, что я пленница и сейчас решится вопрос, пристрелить меня или отпустить на волю.

— Я все хотел спросить… — Максуэлл с любопытством смотрит на мою голову, — когда ты успела отрастить волосы?

На меня тяжелой горой наваливается разочарование, и я, дабы его скрыть, смеюсь резковатым от напряжения смехом. О своих волосах я совсем забыла.

— Они еще не отросли. — Поднимаю руку и снимаю парик. Чтобы найти такой, который смотрелся бы примерно так, как мои собственные волосы, я проездила по магазинам с утра до вечера. — Надо немного потерпеть.

Расправляю свои черные с отросшими корнями волосы. Максуэлл смеется.

— С темными короткими волосами ты смотришься более решительной.

— Серьезно?

— Ага. Этакой железной леди, которая, если потребуется, свернет горы.

Смеемся оба, и я чувствую, хоть ничего особенного и не произошло, что лед в моей душе в который раз начинает таять. Максуэлл несколько растерянно проводит рукой по своим волосам, взъерошивая их и как будто совершенно об этом не заботясь.

— Послушай… Нам бы поговорить, обменяться новостями. Прошло столько времени…

Улыбаюсь и, боясь вновь себя обнадеживать, киваю без слов.

Максуэлл берется за пуговицу рубашки и начинает ее крутить. У меня в голове мелькает совершенно неуместная мысль: как бы не оторвал. Боже, разве мне сейчас важно, отлетит ли от его рубашки эта чертова пуговка?!

— Может, ты немного задержишься? Я бы попрощался с ребятами и…

Замираю. Мне кажется, что на миг умолкают и музыканты, и веселые люди вокруг — целый мир, затаив дыхание, ждет, что произойдет дальше.

— Может, поедем ко мне… поговорим за чашкой кофе? — предлагает Максуэлл.

Нет. Должно быть, это сон. Один из множества снов-мечтаний, которые все это время не давали мне покоя.

— А, Келли? — с надеждой и нежностью в голосе более настойчиво просит Максуэлл.

Я, будто просыпаясь от полузабытья, вдруг с поразительной отчетливостью сознаю, что никакой это не сон и надо хвататься за счастливую возможность обеими руками, и киваю.

Лицо Максуэлла озаряется улыбкой.

— Если засидимся, можешь остаться у меня, — торопливо прибавляет он. — Я постелю тебе в комнате для гостей. Или в гостиной, или лучше сам лягу на диване, а тебя положу… — Его голос стихает, взгляд темнеет, лицо делается серьезным.