Если небо упадет

– Позови меня небо. Удиви меня правдой. – Открываю флакончики.
– Я, конечно, не первый, кто летал, - голос срывается, но я быстро беру себя в руки, - и кто падал.

Набираю в ладонь таблетки. Они разных цветов: белые, синие, желтые. Колеблюсь несколько секунд, а затем вдруг уверенно бросаю сразу три штуки себе в рот. По щекам льются слезы. Запиваю таблетки водой, морщусь и откидываю назад голову. Сейчас стошнит. Скручиваюсь, но с огромным трудом сдерживаю рвоту. Неожиданно понимаю: вода – не вариант. Нужно найти алкоголь, тогда процесс пойдет быстрее. Резко встаю на ноги и тут же валюсь обратно. В животе урчит. Думаю о том, почему вновь решила повторить попытку номер три, и не нахожу логичного ответа. Возможно, я слишком ленива, чтобы придумать нечто новое. А, может, я чересчур романтична. Умереть от отравления – как это по-женски. Я ведь не собиралась застрелиться или повеситься. Я выбрала нечто сродни слабому полу: легкое, но в то же время не менее впечатляющее.

Второй раз поднимаюсь медленно. В голове прыгают черные точки, и я удивленно вскидываю брови: неужели организм реагирует? В прошлый раз никакого эффекта не было – меня просто стошнило. Протираю потный лоб или мокрый и решительно плетусь на кухню. Там открываю шкафчики, нагибаюсь и протягиваю:

– Где же ты, - глаза бегают из стороны в сторону, словно я наркоман со стажем. Облизываю губы и повторяю, - где ты?

Не знаю, что именно ищу. Виски, коньяк. Просто надеюсь, какой-то спирт остался с прошедших праздников. Внимательно изучаю полочки, опускаюсь на колени перед шкафом и неожиданно нахожу в углу старую бутылку Хеннесси. Она практически пуста, но я считаю, мне хватит. Открываю ее, не задумываясь, опрокидываю в горло несколько глотков и сжимаю глаза до такой степени, что становится больно.

– Господи, - опускаю голову, чувствую, как воспламеняется тело, и встряхиваю руками в стороны, пытаясь хоть как-то унять огонь в груди. – Черт, черт. А! Что за гадость?

Открываю глаза и брезгливо оцениваю коньяк. Отвратительное пойло.

Поднимаюсь на ноги, плетусь обратно в зал. Падаю перед лекарствами и глубоко втягиваю в легкие воздух: итак. Трех таблеток мало. Чтобы умереть нужно больше.

Руки трясутся. Мне холодно? Нет. Страшно? Нет. Тогда почему тело колотит. Недоуменно сдавливаю пальцами талию, сгибаюсь и хмурю брови: что такое. Все ведь нормально. Дергаю головой в сторону, будто откидываю назад лишние мысли, и вновь смотрю на снотворное сквозь липкие, тяжелые веки. У Паоло Коэльо Вероника глотала таблетки по одной штуке, оставляя за собой шанс спастись. Я не хочу давать себе возможность сдаться. Я сильнее и увереннее в том, что собираюсь свершить, поэтому набираю в ладонь сразу пять таблеток. Сразу пять причин покончить с собой: мама, папа, родственники, друзья. Я.

– Такие маленькие и такие тяжелые, - шепчу и ощущаю внутри дрожь. Приходится признать: с каждым разом убить себя все сложнее и сложнее. Откашливаюсь, выпрямляюсь и собираюсь выпить лекарство как раз в тот момент, когда кто-то стучит в дверь.

– Да, ладно, - опустив руку, тяну я и поворачиваю голову в сторону коридора. – Серьезно?

Просто не верится. Вытираю глаза, облизываю губы и решаю просто не обращать внимания на окружающие меня вещи.

Бум-бум-бум. Выругиваюсь. Недовольно припадаю губами к коньяку и делаю несколько больших, смачных глотков. Тело вновь вспыхивает, словно подожжённая спичка, и я вся морщусь, будто заметила нечто отвратительно-омерзительное. Борюсь с приступом рвоты, зажимаю пальцами рот и отсчитываю в голове десять секунд: сейчас станет легче. Раз, два, три, четыре…

Опять стук в дверь. Рассерженно поднимаюсь на ноги, несусь к двери и ору:

– Пошли вон!

– Пятнидельник, - восклицает голос с той стороны и буквально прибивает меня к полу. Растерянно замерев, я расширяю глаза и думаю: только не это. – Открывай.

Все тело горбится, становится меньше. Не знаю, что делать оглядываюсь, затем вновь слышу стук в дверь и одними губами шепчу: черт.

– Мира.

– Ее здесь нет, - попытка – не пытка.

– Серьезно? Тогда с кем я говорю?

– С…, - морщусь, прикладываю холодную бутылку коньяка ко лбу и выпаливаю, - с ее горничной.

Слышу смех. Растеряно прячу алкоголь на полке за книгами, поправляю волосы и подлетаю к железной, бронзовой двери. Смотрю в глазок: Дима мокрый, словно попал под жуткий ливень. Ударяю кулаком по лбу:

– Там же дождь.

– Что?

– Ничего. – Одергиваю себя, вздыхаю и с напущенным равнодушием спрашиваю, - что ты здесь делаешь?

– Сегодня наш день, забыла?

– Сегодня пятница.

– Теоритически. На самом деле, мой рабочий день подошел к концу, а значит, для меня пятница давно закончилась. Суббота еще не наступила, вот и выходит: в данную секунду самый что ни на есть настоящий пятнидельник.

– Что? – Такое чувство, что каждую минуту рядом с ним мне приходится разгадывать ребусы. Морщусь и недовольно отрезаю, - уходи.

– Куда?

– Куда хочешь!

– А куда бы ты хотела, чтобы я ушел?

Растеряно распахиваю глаза и буквально чувствую, как внутри начинает расти раздражение. Прикусываю губу и чеканю:

– Просто. Уйди.

– Мира…

– Господи, да, что тебе от меня нужно? В чем проблема? Мы с тобой едва знакомы, а ты появляешься каждый раз, когда тебе заблагорассудиться, будто это нормально, будто это правильно. Уходи! Уходи отсюда, Дим! – последнюю фразу я говорю не со злости, а искренне, заботясь о человеке, которому опасно находиться рядом с тем, кто не хочет жить. – Ты зря стараешься.

– Что будет, если упадет небо?

– Что?

– Ответь.

– Я не понимаю.

– Просто ответь, что будет, если небо упадет?

Растеряно пожимаю плечами.

– Мы все умрем.

– Нет. – Парень отходит от двери, нервно потирает мокрый подбородок и признается.
– Тогда на вокзале я прочитал в твоем взгляде пугающую безнадегу. Ты хотела умереть, и не надо лгать, будто это чушь: я все увидел. Ты молчала, рот не двигался, а мне показалось, будто худая девушка на перроне орет, кричит от боли. Как я мог остаться в стороне? Как сейчас я могу уйти? Ты как хочешь, но мне не впервой сталкиваться с трудностями. Сдавайся, опускай руки, уступай слабости, а я тебя не оставлю. Ты мне никто, но я тебе должен. И все те люди на вокзале должны, просто я оказался единственным, у кого совесть не канула в лету.

Не знаю, что сказать. Ошеломленно наблюдаю за тем, как парень нервно колыхматит свои волосы, трет подбородок, садится на пол и вальяжно вытягивает ноги. Он откидывает назад голову, смотри куда-то вверх, а я просто не могу пошевелиться, не могу задышать. Что это было? Кто он такой? О чем вообще говорит? Несколько минут нахожусь не в состоянии даже моргнуть. Затем робко смотрю себе за спину, вижу разбросанные на ковре таблетки, флакончики и почему-то виновато горблюсь. Мне становится стыдно. Достаю спрятанную бутылку коньяка с полки, открываю дверь и, не поднимая глаз, сажусь рядом с парнем. Чувствую: он смотрит, но сама не решаюсь ответить на взгляд.

Отпиваю из бутылки алкоголь, морщусь и шепчу:

– Чтоб ты знал, умереть не так просто, как кажется.

Дима отнимает у меня коньяк, делает несколько глотков и отвечает:

– Знаю.

Мы молчим, смотрим куда-то сквозь стену. Думаем о времени. Оно, вряд ли, думает о нас. В воздухе повисают незаданные, скрытые вопросы, ответы на которые каждый из нас хотел бы узнать, и ответы на которые каждый из нас боится услышать.

Я, наконец, решаюсь поднять взгляд, смотрю на Диму. Он красивый. По-своему. Плечи широкие, руки слегка худоватые. Нос длинный, узкий, синий в том месте, куда врезался кулак мужчины, губы такие пухлые, что даже в профиль хорошо выделяется их очертание. Но я не хочу лукавить и сразу признаюсь: мне нравится. Откидываю назад голову, исследую его слегка заросший подбородок, вблизи кажущийся грубым, острым и тайно думаю о том, разглядывал ли он меня так же. Изучал ли мое лицо с таким же трепетом и интересом.