Если суждено погибнуть

— Я бы здесь осталась навсегда, — неожиданно заявила мужу Варя, обвела рукой пространство. — Мне здесь очень нравится.

— Варя, вам здесь скоро станет скучно. — Павлов никак не мог перейти на «ты», продолжал обращаться на «вы» — так было проще и привычнее.

— Саша, меня можно звать на «ты». Можно и нужно.

— Понимаю, но... — Павлов развел руки в стороны.

— А скучно мне не станет... Я в этом уверена.

— В Кургане нет даже десяти тысяч жителей, я недавно прочитал в путеводителе. По сравнению с Москвой это не город, а городок, конопляное зернышко... Нет, Варюша, жить надо в большом городе. Москва златоглавая, Санкт-Петербург — вот что надо.

— Почему этот город называется так странно — Курган?

Павлов, не отвечая на вопрос, прыгнул в кошеву, приподнял меховой полог:

— Поехали!

— Куда?

— Поехали! Это недалеко, версты четыре отсюда... Поехали!

Через четыре версты они увидели огромный заснеженный холм, ровный, как лысина какого-нибудь почтенного старца; ветер сдувал с макушки холма белые кудрявые космы, сбрасывал вниз, швырнул охапку под ноги и молодоженам. Варя прижалась к мужу.

— Это и есть тот курган, от которого пошло название города, — сказал Павлов.

— Он насыпной?

Наверняка насыпной. Тут было становище какого-то татарского князька, какого именно, история уже не помнит — имя его не сохранилось. Князька этого, по- моему, убил Кучум.

Тихо было, таинственно в этом месте, ни стука дятлов, ни птичьих скриков, словно место это заколдовано и стало оно необитаемым, очень недобрым, лишь шумели здесь росшие неподалеку сосны, роняли с макушек сор, сдуваемый ветром.

Варя поежилась:

— Неуютно здесь как-то.

Штабс-капитан притянул жену к себе.

— Не бойся, — произнес он тихо, успокаивающе, отметил про себя, что впервые в жизни обратился к Варе на «ты».

— Саша, пора возвращаться в город. Скоро начнут съезжаться гости.

Застоявшийся конь донес их до города, до самого дома за двадцать минут.

— Автомобиль, а не конь, — одобрительно отозвался Павлов.

Гостей было много. Верховодил среди них Василий Осипович Вырыпаев. Несмотря на полученное недавно полковничье звание, он продолжал носить погоны с тремя звездами — не торопился повышать себя.

Ждали Каппеля, но он не приехал. Его вообще еще не было в городе. Как сообщил расторопный адъютант генерала, поручик-поляк, из Омска Каппель выехал не в Курган, а в Екатеринбург.

Экспресс, шедший из Перми, мало чем отличался от обычного товарняка: останавливался у каждой водокачки, свистел, пыхтел, скрежетал чугунными сочленениями, словно собирался с духом перед очередным броском в пространство, потом, подобно Змею Горыпычу, пускал длинную шипучую струю пара и совершал рывок до следующей водонапорной башни.

Дочь Каппеля Таня вела себя спокойно, она оказалась взрослой не по годам, а вот Кирилл, когда засыпал, то во сне плакал и звал мать. Старик Строльман привычно склонялся над ним, успокаивал. А у Каппеля болезненно дергался рот, глаза делались влажными.

Он молчал. Иногда приподнимался и широким крестом осенял детей.

Станция проносилась за станцией, водокачка — за водокачкой.

В Курган поезд прибыл ранним утром. Было темно. Два тусклых фонаря сиротливо вглядывались в перрон. Проку от их света не было никакого.

Поезд в Кургане стоял долго, поэтому Каппель медлил до последнего, не хотел будить детей; впрочем, оказалось, что будить их и не надо было, вскоре они проснулись сами: Таня первой приподнялась на постели, отерла кулачками глаза и спросила хрипловатым шепотом:

— Где мы?

Жалость сжала Каппелю горло, он закашлялся.

— Мы дома, — проговорил он тихо.

— Мама уже здесь? — Таня обрадованно повысила голос.— Она тут?

Генерал отрицательно покачал головой:

— Нет,

Под окнами вагона прошли несколько офицеров — это Каппеля встречали штабные работники, — первым шагал Вырыпаев, свежий, подтянутый, краснолицый с мороза. Он лихо вскинул руку к папахе, едва генерал показался на ступеньках вагона.

Радом с Вырыпаевым грузно топтался, со скрипом давя подошвами снег, полковник Барышников, начальник штаба — человек толковый и с хорошей головой, но вот ведь, как всегда, пьяный. Сейчас от Барышникова также несло какой-то застарелой сивухой: похоже, полковник пил не закусывая, дурной запах просто лез из Барышникова, противно щекотал ноздри. Каппель почувствовал, как у него разом одеревенело лицо, но вида, что он недоволен начальником штаба, не подал.

— Я не одни, — тихо произнес Каппель, обращаясь только к одному Вырыпаеву,— со мной — семья. Тесть, дети...

— Квартира готова, ваше превосходительство. Еще позавчера ее вылизали так, что ни одной пылинки не осталось.

— Хорошо, — похвалил Каппель, зная, каким придирчивым чистюлей является старик Строльман — никогда не оставляет после себя ни одной соринки.

Генерал повернулся, принял на руки закутанного в легкое, набитое невесомым птичьим пером одеяльце Кирилла.

— Лошади стоят у вокзала, — предупредительно произнес Вырыпаев, — с той стороны.

Через несколько минут они уже неслись по курганским улицам; сзади в воздух взметывалась твердая искристая пыль; кучер-татарин, перепоясанный зеленым, видным даже в темноте кушаком — ои не изменял цвету своей веры, хотя русские кучера испокон веков подпоясывались красными кушаками, — нахлестывал лошадей:

— Эт-те! Эт-те!

Штаб корпуса разместился в большом деревянном доме. Половина второго этажа, выходящая окнами в тихий белый сад , была отведена генералу под жилье.

Для детей уже были приготовлены постели — горничная знала, что генерал приедет рано, дети будут сонные, поэтому, чтобы они не капризничали днем, решила — пусть они еще немного поспят. В том, что они уснут снова, горничная была уверена.

Так оно и вышло. Таня уснула, едва коснувшись подушки. Кирилл, проявляя, видимо, мужской характер, некоторое время возился, укладываясь поудобнее. Он приподнимал голову, вглядывался в отца — не мог еще свыкнуться с мыслью, что это его отец: круглое, розовое, похожее на мячик лицо его часто меняло выражение, становилось то плаксивым, то, наоборот, делалось ясным, по-взрослому озабоченным. Однако прошло минут десять, и Кирилл тоже уснул. Каппель перекрестил детей и спустился вниз, в штаб, к Вырыпаеву.