Если в сердце живет любовь

— Не знаю.

— Почему не знаешь? А Хизер будет? Еще одно чудо природы. — «Еще одно чудо природы» — фамилия Хизер. — Ты ведь наверняка с ней разговаривала?

— Да, конечно, я с ней разговаривала. — Мама умеет внушить чувство вины: сейчас, например, меня обвиняют в измене.

— Ну?

— Что «ну»?

— Ну и как она себя чувствует? — Мама, кажется, испытывает своеобразное изощренное удовольствие.

— По-моему, она в таком же шоке, как и все вокруг. Ей придется нелегко.

— И поделом. — Да, мамочке история определенно нравилась. — Ну, а я не поеду, даже не проси.

— Хорошо-хорошо, не волнуйся. Ты вовсе не обязана. Я позвонила просто так, чтобы…

— Но помолюсь за его душу во время мессы.

— Очень мило с твоей стороны.

— Он не заслуживает моего доброго отношения. Мерзавец. — Папина фамилия? Совершенно верно. — Ему и все молитвы мира не помогут.

— Да, мама.

— Даже после смерти.

— Да, мама.

Кажется, я сказала, что порой мне ее очень не хватает? Не верьте.

— Ладно, мне пора, а то опоздаю в спортзал.

— Что ж, тогда до свидания, — миролюбиво уступаю я.

Конечно, за много лет можно было бы привыкнуть к маминым резким прощаниям. И все же до сих пор они застают врасплох. Несколько секунд держу трубку возле уха, сражаясь с тоской по сочувствию и пониманию, и вдруг неожиданно снова слышу мамин голос.

— А ты знаешь, что всегда была папиной любимицей? — неожиданно спрашивает она.

— Прости, что ты сказала?

— Мануэль передает привет, — беззаботно добавляет мама. Мануэль — это ее близкий друг. Тренер из Мексики, по-английски не говорит.

Неделя прошла в сплошном кошмаре: постоянные нападения репортеров, куча всяких организационных дел, 103 сообщения на автоответчике, строго выдержанных в стилистике печали и сочувствия. Этот язык я освоила в совершенстве. «Мы с огромным сожалением узнали… неизмеримая утрата… великий человек…»

Регулярно звонит Хизер — она назначила себя главным распорядителем и организатором. Звонят и совсем незнакомые, посторонние люди.

Только Тэкери чувствует себя прекрасно. Было очень страшно говорить ему о смерти дедушки, но ребенок воспринял известие с легкостью, доступной лишь тому, кто не понимает смысла слов «никогда» и «навсегда».

Закрываю глаза и расставляю руки, как будто держу огромный воображаемый мяч. Цигун вселяет жизненную энергию и защищает от сил зла. Выстраивает баланс разума и тела, как учит нас Джейд. Представляю, как иду по туго натянутой проволоке, и спрашиваю себя, сумею ли когда-нибудь найти этот баланс.

Урок заканчивается. Все пьют воду из пластиковых бутылок. Джейд стоит возле двери и безмятежно прощается с каждой из подопечных. Лиззи набрасывает на голубую футболку кофту с капюшоном, я надеваю хлопчатобумажную рубашку. Направляемся к эскалатору, который доставляет нас вниз, в кафе на открытой площадке перед зданием.

— Ну, теперь рассказывай, — разрешаю я, как только мы с Лиззи усаживаемся за столик под навесом. Думать о чем-нибудь, кроме папиной смерти, сложно.

— Ну, во-первых, он заехал за мной на «ягуаре».

— Класс. — Очень важно, в какой машине появляется мужчина.

— Я надела платье от Марка Джекобса.

— Здорово.

— И он повез меня в «Иль Кампаниле».

— Блеск. — Куда мужчина везет девушку, тоже очень важно.

На соседний столик прилетает воробей и принимается старательно склевывать оставшиеся крошки.

— Кэмерон — просто чудо, — продолжает Лиззи. — Считает себя г… г… г… как же это? — Ярко-зеленые глаза устремляются в пространство: она пытается вспомнить. Надо сказать, Лиззи умеет выбирать нескучных кавалеров. Она встречалась с британским аристократом, на поверку оказавшимся трансвеститом; с адвокатом, который расплачивался за еду купонами; с чудаком, который возил подругу на стрельбище. И все это за последнюю неделю. — А, вот. Вспомнила. Он считает себя гаммоном.

— А что это такое? Похоже на гнома.

— Нет, гномы маленькие. А гаммон — это бессмертная духовная сущность.

— Понятно, — серьезно киваю я.

— Кэмерон верит, что все мы уже прожили много жизней и каждая жизнь отражается в наших снах. Но только гаммоны понимают, каким образом это происходит.

— А почему только гаммоны?

— Не знаю, — уклончиво отвечает Лиззи. — Кстати, что ты решила насчет встречи Тэкери с Бреттом?

— Пока еще ничего. Думаю. Он снова звонил.

— Правда?

— Звонил, чтобы выразить сочувствие. Но потом сказал кое-что еще. — Я замолкаю. Лиззи, конечно, не очень умеет хранить секреты, но если поделиться новостью с Беллой, она рассердится и начнет ругать за то, что вообще с ним разговаривала. Белла никогда не любила Бретта. — Обещаешь никому не рассказывать?

— Какие сомнения?

— Точно?

— Ты же знаешь, что на меня можно положиться.

— Вот-вот, именно это меня и волнует. — Мы обе смеемся. — Он сказал, что всегда меня любил.

Лиззи ставит чашку на стол.

— Да ты что?!

— Честное слово. Знаю, что нельзя даже думать об этом, но все равно…

— Он хочет вернуться? — перебивает Лиззи.

— Не знаю.

Официантка прогоняет воробья со стола и смахивает крошки на пол. Воробей преспокойно продолжает трапезу.

— Если бы не хотел, то не решился бы на такие слова, — прозорливо замечает Лиззи. — Может, стоит дать ему еще один шанс? Вдруг человек изменился?

— Именно это он и сказал.

— Правда? Сказал, что изменился? Вы так хорошо смотрелись вместе!

— Жаль только, что он немного опоздал. Не забывай, что я замужем.

— Да, конечно. Но Адам — жуткий зануда и болван.

— Лиззи! Поверить не могу, что ты это сказала! — восклицаю я. Возмутительная бесцеремонность! Конечно, тонкости и деликатности в обхождении от Лиззи ожидать не стоит, но назвать Адама жутким занудой и болваном — это уж слишком!

— Но это же правда, — пожимает плечами Лиззи. — С Бреттом ты была гораздо веселее. Вот скажи: когда вы с Адамом в последний раз вели себя непредсказуемо? — требует Лиззи.

— На благотворительном вечере, — отвечаю я.

— Ой, да ладно…

Надо признать, что доля правды в ее словах присутствовала. Когда-то, наверное, я действительно отличалась большей непосредственностью и даже смелостью. А после ухода Бретта стала всего бояться. Но размышлять некогда: пора ехать за Тэкери, а то ребенок останется в школе последним. Быстро встаю, прощаюсь с Лиззи и убегаю.