Если вчера война...
Шрифт:
— Да брось, — искренне улыбнулся Крамарчук. — Если и был неправ, так за то по фейсу и получил. Падай вон на стул. Коньяку хочешь? У меня, в некотором роде, запас, сам Лаврентий Павлович распорядился. А я, ты знаешь, последние годы по этому делу не особо. Тебе в стакан или в рюмку?
— Ого. — Виткин опустился на стул, поерзал, устраиваясь поудобнее. — Ну, ежели сам нарком, тогда наливай. В стакан, ясное дело, или я что, уже не офицер? А знаешь, Анатолич, я ведь понял, что это только благодаря тебе мы и живы, и в более-менее нормальных условиях сейчас находимся. Молодец ты, быстро в тему въехал. Я б так не смог... собственно, за что по морде и схлопотал. Так что все правильно вышло. Справедливо. Ты наливай, наливай, — усмехнулся Виткин,
— Ладно, Влад, проехали. — Подполковник первым поднял свой стакан. — Давай за встречу. Тем более у меня сегодня вроде как выходной. Впервые за хрен знает сколько времени. Если бы я там у нас столько бумаги такими темпами измарал, уже известным писателем стал, сто процентов.
— Давай, — согласился Виткин, чокаясь и поднося посудину к губам. Осушив стакан, он крякнул, взял с тарелки кусочек лимона, прожевал. — Эх, хор-рошо. Меня, знаешь, тоже неслабо потренировали с авторучкой управляться. Слушай, подполковник, ты небось уже и Сталина видел?
Поколебавшись несколько секунд — вряд ли Владислав сейчас выполняет чье-то особое поручение, да, собственно, ему никто и не запрещал рассказывать о встрече, тем более человеку, находящемуся под более чем плотным контролем госбезопасности, — Юрий кивнул. В конце концов, Берия намекал, что никакой прослушки здесь нет; Сталин, правда, придерживался иного мнения, а как оно обстоит на самом деле, Крамарчук в любом случае никогда не узнает.
— Да, с товарищем Сталиным я разговаривал, — заслышав «с товарищем Сталиным», Виткин криво усмехнулся, но все же смолчал, видимо, уже наученный опытом. — И, не поверишь, даже обедал с ним на даче в Кунцеве. Вот такая я теперь, понимаешь, знаменитость.
— Здорово. — Виткин протянул руку к лежащей на столе папиросной пачке. — Можно?
— Да кури себе. — Крамарчук тоже взял папиросу, привычно смял мундштук уже успевшими пожелтеть пальцами. Майор протянул ему зажженную спичку.
Несколько минут молча курили, затем подполковник разлил по второй, на сей раз уже по полстакана. Столь варварский способ употребления благородного напитка его особо не волновал — в их с Виткиным офицерской жизни и не такое бывало. И поддельный — якобы болгарский — «Слънчев бряг» когда-то казался амброзией. Хоть и стоил отчего-то просто сущие копейки.
— Слушай, Крамарчук, — слегка захмелев с непривычки, точнее, с «отвычки», неожиданно спросил Владислав, старательно затушив в пепельнице окурок. — Ты мне одно скажи. То, что войны нам не избежать, и ежику понятно. Но вот интересно, сможем мы что-то изменить? Ты, я, кто там еще с нами сюда попал? МнеТо о таких вещах не докладывают.
— Скоропадько с Терскиным, из наших больше никто. Из комсостава, в смысле.
— А, эти, — Виткин презрительно махнул рукой, — ботва. Значит, только мы. Сможем, а?
— Сможем, Влад. Уже меняем. — Крамарчук решил особенно не распространяться об известных ему событиях. — Может, и не глобально, но что в тактическом смысле — точно.
— Это хорошо. Дед у меня в сорок первом без вести пропал, а батя в тринадцать лет взрослую норму на заводе выполнял, такие дела. Обидно, если мы своим здесь присутствием напортачим. А так, если поможем им чем-то, уже не зря пожили. Короче, — Виткин мельком взглянул на наручные часы, — давай еще по соточке — и все. Неохота напиваться. А знаешь, я на имя Тимошенко рапорт накатал, в действующую армию попросился. Все, что знал и помнил, я итак выложил, а сидеть в тылу? Ну его на фиг. Повоевать хочется, пусть даже и напоследок.
— Не пустят, Влад. — Крамарчук покачал головой. — Такие, как мы, к немцам ни в каком качестве попасть не должны. — В плен, в смысле.
— А хули? — возмутился тот. — Думаешь, я этим сукам бы сдался? Последний
патрон себе, все дела.— Да не в этом дело. Риск слишком большой. Вот году к сорок третьему, как я понимаю, наша с тобой информационная ценность существенно снизится, тогда, наверное, можно и на фронт. Хотя тоже вряд ли. Уж поверь мне.
— Верю, — разом потух собеседник. — Просто надоело сидеть, штаны протирать. Помнишь, как армию в девяностых гробили? Как полигони распродавали? И как мы с тобой да с другими ребятами упивались в жопу, чтобы хоть на сутки забыться, не видеть всего этого? А сейчас шанс нам дали, ШАНС, понимаешь. Может, и не все изменить, так хоть что-то. Понимаешь? Нет, все равно своего добьюсь — и на фронт попаду. Так и знай, Крамарчук, попаду.
— Не пустят, — тихо буркнул тот, разливая остаток коньяка, — мне САМ об этом сказал. Мы с тобой здесь воевать будем, ясно? Может, и больше пользы принесем, кто знает?
— Жалко. — Виткин понуро склонил коротко стриженную по старой привычке голову. — Жалко. Помнишь Юра, года два-три назад нас окружное начальство подписало обеспечивать содействие городскому «Поиску»? Ну, когда они под Прилиманским южный сектор обороны копали, а мы, типа, должны были ВОП разминировать и вывозить? Знаешь, я до того даже и понятия не имел, как наши предки погибали, а тут насмотрелся. Пацаны восемнадцатилетние, как в ячейки свои в сорок первом легли, так до сих пор и лежат. Ненайденные, неопознанные. Кто вверх смотрит, кто в землю уткнулся. А ведь это они нас тогда защитили.
Одного запомнил: ребята-поисковики говорили, судя по зубам — лет шестнадцать ему было, но уже в бушлате, и патронов — полные подсумки. Лежит на спине, а рука вертикально вверх вытянута. Будто выбраться из могилы хочет и помочь нас просит. А ног от колен нет. Плугом срезало, когда на месте линии обороны колхозное поле распахивали. Так вот, не хочу я, чтобы повторилось все это. Хочу, чтоб не сдали мы Одессу, чтоб мамалыжники вообще на нас и не рыпнулись. Оттого и великого полководца нашего, товарища Октябрьского, я о-очень подробно расписал, надеюсь, шлепнут еще до того, как он Крым фрицам сдаст, падла. Да и не только его, многих еще... тоже героев. Вот так-то, Анатолич.
Виткин неожиданно взглянул на Юрия абсолютно трезвым взглядом:
— Думал, напился с непривычки? Хренушки. Просто выговориться хотел, а с кем тут еще поговоришь? Не с компетентными же товарищами в малиновых петлицах. Ладно, Анатолич, прости, если что не так, и не поминай лихом. Но поверь: на фронт я попаду, обязательно попаду. А может, и до Берлина дойду. Всегда Хотел за рубеж съездить, а тут такая возможность, практически на шару, да и шенген не нужен. Может, там и встретимся.
Виткин встал, надел фуражку, привычным жестом выровняв ее по кокарде, и протянул руку:
— Ладно, Юрий Анатольевич, увидимся еще. Так что до встречи. В будущем.
Усмехнувшись, майор, не оглядываясь, покинул кабинет. Крамарчук грустно вздохнул и взглянул на часы. Несмотря на вздорный характер, Виткин всегда был пунктуален: с начала их разговора прошел ровно час без одной минуты.
Бесцельно побродив по комнатам, Крамарчук умылся, перекурил и, усевшись на диван, задумался. Встреча с бывшим сослуживцем словно вернула его на несколько месяцев назад... и более чем на шестьдесят лет вперед, ведь с середины июля он так ни разу и не общался ни с кем из принадлежавших его времени людей. А Влад молодец, хорошо держится. И, главное, цель для себя нашел, так что он здесь в какой-то мере больше не одинок. Может, и на самом деле добьется своего и попадет в действующую армию, а там, глядишь, и до Берлина дойдет. Судьба, она известная проказница, вон как все с их перемещением обернула. Иди знай, может, и вправду суждено Виткину свой автограф на колонне Рейхсканцелярии оставить? Неплохо зная бывшего сослуживца, Юрий примерно догадывался, чтоэто будет за автограф. «Я знаю три слова, три матерных слова», ага.