Если я полюблю

Сара была скорее уязвлена, расстроена, чем сердита. Все чаще и чаще в ее голове крутилась одна и та же мысль: он собирается ее оставить. Он обещал, но она хорошо знала цену обещаниям. Джейсон в свое время наобещал ей с три короба, а затем как ни в чем не бывало отправился в путешествие по Европе и, судя по всему, забыл даже думать о ней. А Джек, чем он так уж отличается? В конце концов, он ведь уезжает точно так же, как и тот. А потом… потом они забудут друг друга.

Итак, впереди маячила разлука. Надо было готовить себя к этому. Сара прекрасно понимала: ей опять придется пройти сквозь то, что она когда-то испытала. Опять придется притворяться, шутить, улыбаться и делать вид, что она разбивает чужие сердца… хотя на самом деле это у нее было разбито сердце.

Но в отличие от прошлого раза сейчас все должно было обойтись без такой скандальной шумихи. Кто сейчас был в курсе ее сердечных дел — Филиппа, ее муж, судя по бросаемым на нее взглядам, Бриджет, но не все светское общество. Теперь ей не придется читать любопытство в чужих глазах, видеть наигранное сочувствие и принимать сожаления…

Но тогда почему у нее было так тяжело на сердце, намного тяжелее, чем в прошлый раз?

Потому что это любовь, шептал ей внутренний голос.

Герцога она любила, но не так глубоко, скорее она просто плыла по течению, полагая, что у нее все будет, как у всех. Однако с Джеком все обстояло совсем не так. Их стычки и примирения, глубокое влечение друг к другу, детские воспоминания пробудили в ее сердце настоящую любовь. Она влюбилась по-настоящему… но любовь принесла ей не умиротворение и надежду, не ощущение защищенности и чего-то прекрасного, а болезненный страх лишиться ее.

Он сказал, что любит, и ночью она словно слышала его голос, повторявший эти слова вновь и вновь. Она вертелась на постели, снедаемая волнением, и никак не могла уснуть. Она знала, что недалеко от нее, в другой спальне, так же мечется он не в силах уснуть. Как ей хотелось сжать его в своих объятиях…

Можно было пойти к нему, прошептать те же самые слова и опять отдаться ему в надежде, что это свяжет их навсегда. Конечно, тогда он женится на ней. В конце концов, она может забеременеть — от такой возможности ей стало очень страшно. Она знала, что мужчины, как правило, придают этому не столь большое значение, как женщины. Если она скажет ему, что, возможно, забеременела, он, несомненно, сразу женится на ней.

Но все равно через неделю оставит ее. А ей ничего больше не останется, как ждать его. Кольцо на пальце не заменит любви, особенно если они увидят друг друга только года так через два.

Чувства к Джейсону прошли довольно быстро — всего за несколько недель.

Но с Джеком все было иначе. Джек не Джейсон.

Джек не Джейсон. Эти слова все время вертелись в ее сознании. Джейсон не знал о ней десятой доли того, что знал Джек. Джейсон никогда не волновал ее так, как волновал Джек. Это Джек приводил ее в состояние блаженного экстаза, чего Сара никогда раньше не испытывала. Более того, она была уверена, что так же действует и она на Джека.

Если он собирается оставить ее, то зачем так торопиться, спешить?

«Пусть лучше поскорее уезжает, — подумала Сара. — Так будет легче». Мысли ее совершенно спутались, логики в них не было никакой. Тогда его не будет рядом, в спальне, расположенной всего в нескольких метрах от ее спальни. Они не будут встречаться за завтраком, и он больше не будет шутить с Амандой, вызывая улыбку не только у сестры, но и у матери. После его отъезда в доме опять все войдет в привычную колею, скучноватую, зато такую спокойную. Опять начнется прежняя светская жизнь — рауты, вечера, балы, — ничего не значащая, бессмысленная, требующая лишь известной доли лицемерия и притворства, и больше ничего.

Итак, Сара была полностью на стороне Джорджины. За последние два дня стало ясно, что Джорджине, вероятно, предстоят те же самые испытания, что и ей.

Сердце Джорджины должно было разбиться вдребезги, но не из-за любви, а под влиянием неуправляемого хода обстоятельств. Светское общество с радостью съело бы Джорджину с потрохами.

Ту самую легкомысленную и недалекую Джорджину, напрочь лишенную светского обаяния. Как ей всегда хотелось, причем она не скрывала этого, иметь безукоризненные манеры, быть принятой в свете, — этими слабостями пользовались и сам граф, и мистер Ашин Пха, и даже Сара. Может быть, поэтому, когда поползли слухи о графе и его гнусном товарище, Сара решила встать на защиту Джорджины, используя все свое влияние.

Все началось вчера. Сидеть дома Саре настолько опротивело, что, казалось, еще чуть-чуть, и она сойдет с ума, поэтому приглашение Филиппы прокатиться верхом пришлось более чем кстати. Сара немедленно написала ответ, выражая свое согласие, и тут же бросилась переодеваться в наряд для верховой езды.

— Свежий воздух, — начала Филиппа. — Вот что нужно в первую очередь после напряженных и волнительных моментов в жизни.

Они ехали рядом, обычная светская прогулка. Время от времени они останавливались, чтобы поздороваться и поговорить с кем-нибудь из джентльменов, тоже гулявших по парку. Сара была по-прежнему Золотой Леди. Да, последние недели ее мысли были заняты совсем другим, но то, что происходило внутри ее, было сокрыто от глаз светского общества. В его глазах она по-прежнему была ослепительной красавицей. По-прежнему ее связывала дружба с такой знатной дамой, как леди Филиппа Уорт. По-прежнему Сару окружали поклонники.

— Сильно сомневаюсь, что воздух Лондона обладает оздоровительным действием, — улыбнулась Сара, подзадоривая подругу.

— Точно подмечено. Если бы было можно, я уехала бы с моими мальчиками в провинцию. Но я уже брала краткий отпуск во время этого сезона.

Филиппа задумалась.

— Думаю, наша жизнь с Маркусом со стороны выглядит довольно странно. Ты ведь все знаешь о нас. Скажу по секрету, ты не представляешь, как приятно иметь рядом с собой такую подругу, как ты. — Филиппа запнулась. — Надеюсь, что наша дружба… удержит тебя от излишней откровенности с кем бы то ни было…

— Филиппа, дорогая, — Сара остановила свою лошадь, — никогда в жизни я не открою никому ни один из твоих секретов. Ставки в этой игре очень велики. Верь мне, я не позволю себе ни одного лишнего слова. Я слишком хорошо знаю, каков окружающий нас мир.

— Да, именно поэтому я и осталась в городе, — мрачно ответила Филиппа.

Было непонятно, к чему она клонит. Но вскоре кое-что прояснилось. К ним подъехал экипаж леди Уитфорд, которую, как всегда, одолевало желание поделиться самыми последними новостями.

— Вы слышали? Какое страшное известие! Я только что от леди Бельведер. Неужели это правда? Если так, то это самый неанглийский поступок, который только можно себе вообразить. Хотя что в этом удивительного, ведь его совершил француз.

Сара недоуменно изогнула брови, тогда как Филиппа холодным тоном спросила:

— И кто же этот человек?

— Как кто? Конечно, граф де Лебон. Несколько дней тому назад в его особняк кто-то тайно проник. И вот теперь стало известно, что граф исчез вместе со своим приятелем, этим странным бирманцем, оставив сестру в очень затруднительном положении.

— В затруднительном положении?

— Именно так. Говорят, что в особняк проник кредитор, который хотел вернуть свои вещи, тогда как граф упорно отрицал их наличие у себя. Теперь его сестре придется тяжело.

— Может быть, не все так плохо, — вмешалась Сара.

— О, я прекрасно понимаю, почему вы становитесь на их защиту. Он ведь был одним из ваших горячих обожателей, мисс Форрестер, не так ли? Тогда как вы объясните то, о чем мне сообщила леди Грантем? Ее супруг сказал ей, что недавно историческое общество приобрело одну ценную картину, которая принадлежала герцогу Парфорду. Этот француз, не имеющий ни стыда, ни совести, очевидно, продал имущество герцога, чтобы расплатиться с долгами, которые он наделал. А ведь граф жил в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая! — с торжествующе-злобным видом воскликнула леди Уитфорд.