Если я забуду тебя

Увы! У судьбы, однако, были совсем другие намерения. Неожиданно, на некотором расстоянии мы услышали отдающиеся от каменных туннелей слабые голоса, и с ужасом поняли, что Симон бен Гиора и сикарии так и не перестали нас искать. Раньше, чем мы успели бежать, мы оказались окружены темными фигурами людей. Я уловил мимолетный взгляд Симона, когда он бросился ко мне, держа перед собой горящую головню, которой метил мне в лицо. Увертываясь, я отскочил назад, а когда приземлился, то почувствовал, как земля дрогнула у меня под ногами. Не могу сказать, кто был больше удивлен, я или нападающие, потому что пол туннеля провалился, и я упал в темноту вместе с несколькими камешками, которые полетели рядом со мной.

Мое драматическое исчезновение бесспорно удивило Симона и ужаснуло Ревекку, которая обнаружила, что побывав уже на грани свободы, вновь попала в руки своего хозяина, Падая в пространство, я услышал ее крик, но звук ветра в моих ушах почти заглушил его.

То, что я не разбился, объяснялось тем, что я приземлился не на камни, а в воду, так как я упал с крыши цистерны, вырубленной в скале и созданной строителями Храма для сбора дождевой воды. Цистерна была очень глубокой, и я погрузился в нее, пока мне не показалось, что мои легкие могут разорваться. Я всплыл на поверхность и поплыл в том направлении, в каком оказался повернутым лицом, потому что тьма была столь непроглядной, что я не имел ни малейшего представления о величине водоема и о характере его стен. Пока я плыл, я несколько раз натыкался на распухшие предметы, плавающие в воде, которые как я понял, были телами людей, которые бежали в подземелье и упали в водохранилище. Когда я достиг стен, я понял, что они гладкие, и потому решил, что это место станет моей могилой, так как я уже ослабел и не смог бы долго оставаться на плаву. Я успокоил себя мыслью, что по крайней мере избегу участи быть заживо съеденным крысами, а пока медленно плавал по моей водной тюрьме, ощупывая стены в поисках средств выбраться из воды. К своей великой радости я и правда обнаружил несколько выступающих камней, напоминающих ступени, вделанные в одну из сторон скалистой стены. Я вцепился в них и поднял свое тело, с которого стекала вода, с отчаяной энергией цепляясь за скользкий камень, и постепенно выбрался. Не знаю, высоко ли я поднялся, но глухое эхо, от падающих в воду камешков подсказало мне, что я был далеко над поверхностью. От голода и усталости у меня кружилась голова, и я с трудом держался за камень, боясь, что в любой момент могу соскользнуть со своего неустойчивого насеста и вновь рухнуть в глубину. И я не надеялся, что в случае, если бы упал, я смог бы вторично выбраться из воды, поскольку мои силы были на исходе.

И здесь моя рука потянулась вперед в поисках следующей опоры и обнаружила нишу в скале. Я отдохнул в ней, с благодарностью растирая свои конечности, так как после купания в холодной воде весь дрожал. Ниша вела в туннель, куда я и пополз, так как ход был слишком низок, чтобы в нем можно было стоять. Я завернул за угол хода и попал в более широкий переход, где с огромным облегчением увидел над собой слабую щель света, показавшуюся в абсолютной тьме маяком надежды. Я карабкался по ходу, который теперь круто поднимался вверх, и в конце обнаружил две каменные плиты, между которых пробивался виденный мной слабый свет. Я уперся рукой в одну из каменных плит и понял, что могу ее поднять, однако же я колебался, делать ли это, не зная, что могу обнаружить наверху. Очень осторожно я приподнял мраморную плиту и посмотрел. Я ничего не видел и ничего не услышал. Надо мной находилась большая тускло освещенная комната, очевидно совершенно пустая. Подняв еще выше мраморную плиту, я удержал ее в равновесии на грани, выбрался из туннеля и вернул плиту на место.

Теперь я начал понимать, где я, и меня охватил жуткий страх, так что даже зубы стали выбивать дробь, а руки и ноги задрожали. Из карты, которую когда-то показывала мне Мариамна, я знал, что один из ходов, проделанный Иродом под Храмом, заканчивался под Святая Святых, и я не сомневался, что мои блуждания в конце концов привели меня в этот туннель, и что теперь я стою или скорее лежу в столь священном месте, куда только первосвященник может входить раз в год после трудоемкого очищения. Затем я подумал, что я всего навсего необрезанный язычник, далеко не чистый и неподобающе одетый, моя одежда превратилась в лохмотья, я вонял словно мерзкая крыса, и я не сомневался, что могущественное божество, в чьи владения я вторгся, немедленно положит конец моему жалкому существоваию. Нельзя сказать, что эта мысль очень расстроила меня, так как мой дух пал, а мои силы исчезли, и я не мог радоваться спасению от многих опасностей, потеряв Ревекку, увидев гибель Мариамны, и осознав, что все наши планы по спасению Храма обратились в ничто. И вот опустившись на колени, и прикрыв голову, как это делают евреи во время молитвы, я обратился к всевышнему, в чьи святыню вошел, со словами:

— О Господь, знающий человеческое сердце, суди меня, как сочтешь нужным — человека, который невольно вошел в Святилище…

Затем собравшись, на сколько мне это удалось, чтобы можно было умереть с чистой совестью, я приготовился к тому, что на меня обрушится божественная месть, ожидая, что в одно мгновение меня охватит пламя Его гнева. Но когда прошло несколько минут, а ничего не случилось, я немного набрался смелости, думая, что Яхве бог милосердия, а не только мести, и видимо он не считает мое тело стоящим его небесного огня. Или же, возможно, рассуждал я, правдивы истории, которые я слышал, будто Бог отверг Храм. Потому что один из священников, бежавших к римлянам, говорил мне, что ужасное предзнаменование вселило ужас в их сердца. Среди ночи в праздник Пятидесятницы [61] в Храме раздался странный неземной шум, словно собралась огромная множество и услышали голоса: «Мы уходим отсюда». Это священник объяснил тем, что множество ангелов, обычно охраняющих Храм и собирающихся вокруг божественного присутствия, в конце концов покинули его, считая что в результате непочтительности сикариев Храм более не является подходящим местом для Бога. Немного осмелев от подобных мыслей, я поднял голову и огляделся, потому что не мог не полюбопытствовать, действительно ли это священное помещение пусто или в нем находится золотая голова осла, как утверждали греки и египтяне. Свет здесь был тусклым, а помещение очень высоким, и я не мог не пройтись по нему, чтобы удовлетворить свое любопытство относительно его пустоты. На сколько я мог видеть, оно и вправду было пустым. Здесь не было ни изображения, ни алтаря. Стены и потолок были из золота. Свет проникал сюда лишь через великолепную завесу, тканую в Вавилоне и расшитую разными цветами, значение которых я уже объяснял. Эта большая завеса время от времени шевелилась, и свет на ее поверхности покрывался рябью, словно солнечные лучи на воде, но я не знал, было ли причиной движение жизнь святого духа или просто ветер.

61

По-еврейски Шавуот. Праздник дарования Торы Израилю на горе Синай.

Так как месть Бога не уничтожила меня, я поспешил оставить священную комнату, пока божество не передумало. На четвереньках ползком, я направился к завесе и осторожно посмотрел из-за нее, можно ли выбраться. В Святая Святых я был в безопасности, так как никто из Храмовой стражи не вошел бы в это помещение, но снаружи они все время были настороже, и я не сомневался, что они быстро покончили бы со мной, если бы обнаружили меня в Святилище. Комната снаружи Святая Святых, которую они называли Святым местом, была пуста, и я пробрался туда и поспешил прятаться за алтарь, на котором воскуряют фимиам, и сразу же после этого через комнату прошел стражник Храма.

Этот алтарь был из чистого золота. Рядом стоял стол, тоже из золота, на котором были размещены двенадцать хлебов предложения, и я не могу отрицать, что будучи ужасно голоден, я соблазнился последовать примеру царя Давида, который ел хлеба предложения, хотя эта пища предназначалась только для священников. Однако мне было не по себе, частично из-за уважения, которое я испытывал к религии евреев, а частично из-за страха быть обнаруженным. Рядом со столом, где находились хлеба предложения, стоял огромный золотой светильник высотой с человека с семью ветвями, символизирующими семь планет. Помещение Святого место было необыкновенно высоким, более ста футов в высоту, и закрывалось второй завесой, напоминающей ту, что висела перед Святая Святых.

Я терялся в догадках, как мне выбраться из Святилища, ведь у меня не было надежды пересечь внутренний двор и остаться незамеченным, а стража Храма убила бы меня, если бы нашла. У меня не было выбора, кроме как остаться здесь, пока римские атаки на ворота не позволят нашим войскам войти во двор Святилища. Что атака уже началась, я мог предположить по шуму снаружи, а заметив маленькое окно в стене Святого места, я подкрался к нему и, прячась за стоящие здесь сосуды, осторожно посмотрел. Солнечный свет во дворе был столь ярок, что чуть не ослепил меня, уже привыкшего к темноте. На стенах Святилища было полно людей, а с другой стороны северных ворот поднимался огромный столб дыма. По этому дыму я понял, что Тит устал ждать, когда откроются ворота, и отдал приказ сжечь их. Легионеры навалили перед воротами кучу хвороста и зажгли огонь, давший такой жар, что серебряные пластины, покрывающие ворота, расплавились, и жидкое серебро потекло потоком по ступеням Храма. Потом загорелась деревянная основа, ворота охватило яростное пламя, и они рухнули среди горящих угольев. Видя, что больше ничего не мешает им приблизиться к Святилищу, за исключением горящих обломков, которые они сразу же начали тушить, легионеры ответили на это мощным криком.

Теперь сквозь кипящие клубы пара я увидел первых римских солдат приближающихся по ступеням к Святилищу, а перед ними стояла кучка священников, левитов и вся стража Храма, чтобы помешать их продвижению. Так как Элеазар был убит до того, как смог отдать своим людям приказ, запрещающий сражаться за Святилище, на крыше здания было множество священников, которые, раз им не подобало держать оружие, отламывали золотые шпили, что украшали крышу, чтобы отпугнуть от Святилища птиц, и швыряли их в головы атакующих римлян. Приближаясь мощными рядами, щиты сдвинуты, римляне поднялись на пятнадцать ступеней, что вели к Святилищу, и бросились на защитников. Началась ужасная бойня, так как евреи сопротивлялись с яростью отчаяния, а римляне нападали с упорством людей, увидевших близкую победу. Великолепный мраморный пол снаружи Святилища стал скользким от крови, и кровавая река потекла по ступеням, которые вскоре покрылись телами убитых и раненых. Так как вся стража Храма оставила Святилище, чтобы присоединиться к кровавой битве под его стенами, я получил возможность выйти из здания, пробравшись под завесой, закрывавший вход, и со всех ног бросился к римлянам.

И тут меня чуть не убили, потому что мои блуждания по подземным переходам под Храмом придали мне вид скорее утонувший крысы, чем римского солдата, и войско без сомнения приняли меня за зелота, намеренного умереть геройской смертью, защищая свою страну. К счастью меня узнал один из декурионов Двенадцатого легиона, который, отвечая на мои требования, вызвал двух легионеров, чтобы они проводили меня к Титу, которому я должен передать срочное сообщение. Однако, когда я собирался уходить, я увидел зрелище, от которого у меня в жилах застыла кровь. Очень смуглый солдат, должно быть из сирийских вспомогательных отрядов, забрался на плечи своего товарища и, размахнувшись горящей головней, приготовился швырнуть ее в окно одного из строений, что примыкали к основанию Святилища и в который хранилось масло, мука и священнические облачения, используемые во время Храмовых служб.

— Остановите его! — крикнул я. — Остановите! — и с полудюжиной легионеров, послушавшихся меня, я бросился к негодяю, который на мгновение заколебался, но затем бросил головню в окно, спрыгнул с плечей товарища и скрылся среди сражающихся людей.

Не знаю, что находилось в этом помещении, но предполагаю, что оно было заполнено ароматическими специями, которые из-за своей масляной основы прекрасно горят. Из окна повалили клубы дыма, и через несколько мгновений заплясали языки пламени. Я повернулся к дежурному и велел ему немедленно бежать к Титу, чтобы сообщить, что его приказы игнорируют, и что войска умышленно подожгли Святилище. Послание произвело такое впечатление на Тита, что он со всеми трибунами примчался сюда в том виде, в каком был, без своих доспехов, и приказал солдатам тушить огонь.