Если забуду тебя, Тель-Авив

Ах, ну да, ноотроп.

7

Я, понимаете ли, люблю кукурузную кашку. Но крупу покупала в затмении, а дроблёную кукурузу разобрали, осталась только сушёная в зёрнах. Ну и отлично, думаю, размочу.

И вот вчера положила горсть в воду, чтобы с утра сварить супик. Потом подумала и добавила риса, пусть вместе мокнут, чтобы кукурузе не было одиноко – я стою на позициях эмпатичной гастрономии и стараюсь есть только счастливые продукты.

Проснулась ни свет ни заря и поставила это на огонь. Дальше как у Джерома: я варил яйцо три часа, но оно всё ещё оставалось твёрдым. Рис тем временем превратился в кисель, и я решила запихнуть эту смесь в комбайн, чтобы как-нибудь гомогенизировать.

Кукуруза не поддалась, и я наконец-то сделала то, с чего вы все начинаете – почитала пакетик. Это был попкорн. Который, как известно, ни для чего другого не пригоден, кроме как взорвать.

Ах так, сказала я, и засунула смесь кукурузы и риса в кофемолку. Та страшно кричала, но попкорн остался целым.

Ах так, сказала я, стойкий оловянный солдатик? Никаких уступок в самоидентификации? Оставайся же попкорном!

И вывалила смесь мокрой, но непобеждённой кукурузы и жидкого риса на горячую сковороду.

Четверть часа наблюдала, потом засунула на пять минут в микроволновку.

Сама не верю, что пишу это, но кажется, я перевела продукт и его придётся похоронить с воинскими почестями – в беспамятстве даже попыталась немного сгрызть, но нет, нет. Как бы я ни любила кукурузку, но, во-первых, она всё ещё твёрдая, а во-вторых, уже точно не выглядит счастливой.

8

Муж меня любит – это данность моей жизни, компенсирующая лузерство во всех прочих позициях, и его крест за предыдущих трёх жён и девиц без числа. Всё время держу этот факт в уме, как если бы жила с дальтоником и зареклась спрашивать об оттенках красного. Всегда помню, что бессмысленно принимать к сведению его мнение о моей внешности, текстах и размере задницы. Но сегодня он, кажется, пробил дно любви и обнаружил бездны – сказал, что хочет взять с собой кусок моей ватрушки, чтобы похвастать другу, как замечательно жена готовит.

В ноги пала, клянусь христом-богом, говорю, или чем там у вас, а-шем а-мефораш^[26] – не позорь! Она же, как бы сказать, такая же вкусная, как я – юная красотка.

По полу за ним волочилась на штанине, отбила.

Сама сожру.

9

Если бы вы увидели салат, который требует готовить мой муж, вы бы обняли себя двумя руками и проплакали всю ночь. Грех, конечно, выносить интимные предпочтения ближних на публику, но одной мне с этим не справиться.

Он… он просто требует, чтобы я засовывала все ингредиенты в блендер. Неважно, что там, всё следует смешать до состояния пюрешечки.

У меня, понимаете ли, «Бош», который обеспечивает четыре вида нарезки, и для себя я обычно использую две-три насадки для одного блюда, потому что просто невозможно, немыслимо резать огурцы так же, как и помидоры. И тут такое.

Но! Человеческая психика эластична, а психика жертвы особенно. Поэтому я просто переназвала это хрючево – не салат, а холодный суп-пюре! Гаспачо! Гаспачо! И у меня таким образом в доме не волосатый извращенец, а изысканный хипстер расцвёл, а я и не заметила.

10

Седьмого марта приготовила затейную ватрушку, практически, чизкейк, с тем, чтобы утром восьмого выпить с нею кофе. Спала плохо, едва дотерпела, проснулась и позавтракала. Но это была только часть плана, вторая заключалась в том, чтобы днём пойти в лучшую нашу кондитерскую и поздравиться чем-нибудь ещё. Ведомая удивительной логикой, купила у них тоже чизкейк, ухватила в зубы макарон, подаренный добрым продавцом, и помчалась домой, приступать к опытам – хотела сравнить мой домашний чизкейк с ихним, который в три раза дороже. Разволновалась вся на пороге открытия, чаю наварила, отрезала по куску, устроила слепой тест с двух рук.

И вы знаете, чудо: ихний, в три раза дороже, реально лучше.

Но печь после этого не перестала. И вот шуршу опять на кухне, в серой муке от ушей до пяток, закончила очередной этап процесса и вдруг со всей остротой понимаю: кажется, я только что ЗАВЕЛА ОПАРУ, что бы это ни значило.

Вообразите, восьмое марта, шабат, Ближний Восток (в геологическом смысле вообще Африка), я в зените жизни после многих мытарств как-то оказалась посреди этого всего – и не нашла ничего уместней, как завести опару для ржаного хлеба.

Пришлось побежать на берег и убедиться, что вот оно море и солнце в него сейчас сядет, а вовсе не снега кругом в деревне Иванисовка. Ну и заодно хацилим^[27] какой купить и песто к этому всему.

Потом вернулась, испекла, и тоже, знаете, довольно гадко получилось.

Ну и напоследок погуглила деревню Иванисовку, чтобы понять, откуда она взялась у меня в голове. Заодно и картинки посмотреть, когда пишешь про еду, без вдохновляющей картинки нельзя, а со своими проблемы – я с едой не дружу, не разговариваю и не фотографирую. Так что поглядела на фото Иванисовки.

Три хозяйства, четыре жителя и автолавка, снега до окон и такие знакомые серые избы, что один из четверых наверняка я.

Недавно объясняла другу, что в моём нынешнем состоянии «не в себе» нет ничего личного: я всегда, вне зависимости от места, менее всего присутствую там, где нахожусь физически. Живя в Подмосковье, в нём почти не существовала, а стремилась, как все три сестры, в Москву. Оказавшись в ней, хотела в Тель-Авив. Отсюда никуда пока не собираюсь, но и здесь меня застать практически невозможно: то у меня текст, то переживание собственной бренности, то опять текст, то ватрушка, Иванисовка, опара, Флоренция стучит в сердце, и Парижа я ещё не видела.

Бывают, знаете, народы-переселенцы и народы-кочевники. Когда они встречаются в пути, то и не отличишь, и те едут, и эти. Но разница в том, что у переселенцев дом есть – пусть он покинут или они к нему возвращаются, или собираются строить новый. Они в пути временно, даже если это время растянулось на пару тысяч лет.

У кочевников есть только идея дома, а его самого не будет, даже если они где-то отстроятся и осядут. Посмотрите на фото цыганских хором, это же в чистом виде идея дома, и живой человек туда неловко вписан. Сидит себе и не совсем понимает, как этим пользоваться, пусть и всё у него, как у людей. Вещей ошеломительно много, ни одна из них ему не нужна, просто положена для достоверности. Уют устроить не умеет, хотя всё вроде собрал для него. Удивляется каждый раз, когда по адресу его находит письмо или посылка – я что, серьёзно тут есть? По-настоящему живёт, пока в путешествии, а если зачем-то застрял на одном месте, ведёт себя странно: готовит всякую дрянь, много врёт на непонятном языке, открывает дверь наружу, помолившись на всякий случай – никогда точно не зная, Африка там, Иванисовка в снегах или другая неведомая земля, горящая под ногами. Одет тоже кое-как, потому что ни в чём не уверен, господин он или нищий, приехал или всё ещё в пути, молод или остепенился, жив или сам себе снится, задремав по дороге из одного мира в другой.