Если завтра не наступит

Но Бондарь не был богом. Он не умел прощать.

– Ты арестован, – отчеканил он. – Я посажу тебя в машину и отвезу в Тбилиси, а там пусть с тобой разбираются ваши правоохранительные органы. Уж они тебе впаяют на всю катушку!

– Да, да, – торопливо закивал Тутахашвили. – Я готов сдэлат добровольный прызнаний, покаяться готов. У нас в Грузыя строгый судэбный сыстэм. Такой строгый, вай!

– Ты плохо говоришь по-русски, – пожурил полковника Бондарь, не только помогая ему подняться, но и отряхивая его от пыли.

Тот опять закивал, не открывая окровавленного лица:

– Как точно ты падмэтыл, слюшай! Но я ысправлус. Стану ызучат русский в турьма, Пушкина читат стану.

– Вот этого не надо, – строго сказал Бондарь, разворачивая слепого Тутахашвили в нужном направлении. – Пушкин не для тебя и не для таких, как ты, творил.

– Панымаю, да.

– А раз понимаешь, то топай вперед. И не пытайся бежать – застрелю.

– Зачэм бэжат, когда ыесть суд? Пусть лучче судят. – Сделав пару осторожных шажков вперед, Тутахашвили опасливо спросил: – На дороге камыней нэт, слюшай? Сыпаткнутся баюс…

– Порассуждай мне еще, мразь! – рявкнул Бондарь, передергивая затвор трофейного пистолета. – Вперед – марш! Бего-о-ом!!!

Сорвавшийся с места Тутахашвили шагнул в пропасть и сгинул – лишь протяжный вопль долетел до стоящего на дороге Бондаря…

…секунды две спустя.

Как будто предсмертный крик полковника жандармерии мог потревожить чью-то совесть или разбередить душу.

77

Вечер застал их на берегу озера, достаточно ровном, чтобы тут мог совершить посадку вертолет российских пограничников. Ожидание обещало быть не слишком долгим – с того момента, когда Бондарь дозвонился на Лубянку, прошло несколько часов. Кроме того, им было хорошо вдвоем, мужчине и женщине, ни разу не познавшим друг друга.

Их связывало нечто большее, чем постель.

Сообщения Лиззи Браво, поступающие на телефон Бондаря с пятнадцатиминутными интервалами, казались ненужными и бессмысленными, как если бы они поступали из какого-то иного измерения. Американка писала, что Вероника Зинчук посажена в самолет и, наверное, уже видит под собой огни Москвы. В аэропорту она пыталась уговорить Лиззи лететь вместе, но та отказалась, потому что намерена дожидаться Бондаря в Тбилиси.

«I LOVE YOU, MY JAMES BOND, – писала она снова и снова. – TY MNIE OCHEN OCHEN NUJEN!!! DLA CHEGO TY NE OTVECHAESH?»

«Я не отвечаю, потому что умер, – мысленно ответил Бондарь. – Для тебя умер, стажер Браво. Прости и забудь. А если не можешь забыть, то хотя бы не злись. Я не хотел причинить тебе боль. Просто мы слишком разные. Как бумага и стальные ножницы. Как ножницы и камень. Поиграли немного в любовь, и хватит. От избытка фальши начинает мутить, как при перегрузке. К черту!»

Прочитав очередное послание Лиззи, Бондарь зачем-то отключил телефон, аккуратно положил его на землю и разбил камнем.

– Так-то лучше, – промолвил он.

– Ты о чем? – насторожилась Тамара.

– У этого мобильника необычайно противный звонок, – пояснил Бондарь. – В горах подобное улюлюканье представляется кощунственным. Тут как в храме…

– Да, как в храме. Я тоже об этом только что подумала.

Тамара прерывисто вздохнула.

Они сидели на камне, застеленном курткой Бондаря. Сидели молча, не шевелясь, соприкасаясь плечами. Тепло одного плеча перетекало в другое, и наоборот. Каждый слышал биение не только своего, но и чужого сердца.

Хотя, что значит, чужого? Смешно даже.

– Я как чувствовала, что паспорт мне сегодня понадобится, – прошептала Тамара, похлопав рукой по сумочке, захваченной из черного лимузина. – Я вообще чувствовала, что сегодня что-то произойдет. Странно. Я самая счастливая и самая несчастная одновременно. Разве так бывает?

– Бывает, – кивнул Бондарь.

– А как отнесется твое начальство к тому, что ты вернешься не один? – повернулась к нему Тамара.

– Оно уже отнеслось.

Бондарь хмыкнул. Услышав, что вытаскивать из Грузии придется не только Бондаря, но и его спутницу, полковник Роднин саркастически осведомился: «Так это ради ее прекрасных глаз ты устроил в горах заваруху?»

«Нет, не ради них», – отрезал Бондарь.

Это было правдой, но лишь отчасти. Абсолютно честный ответ должен был прозвучать несколько иначе:

Не только ради ее прекрасных глаз.

Бондарь тоже повернулся к Тамаре:

– Слушай, совсем забыл спросить по запарке. – Он прищурился. – Среди той сволочи, которая устроила на меня облаву, был американец? Мистер Барри Кайт. Благообразный такой хрен, похожий на ковбоя или проповедника-педофила.

Тамара покачала головой:

– Нет. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.

– Жаль, – вздохнул Бондарь.

– Американца?

– Жаль, что он не отправился вдогонку за остальными.

– Он твой враг? – предположила Тамара.

– Цээрушник, – ответил Бондарь так, как если бы это были равноценные категории. – Хотелось бы мне разделаться и с ним тоже.

– Не можешь же ты выполнять за нас, грузин, всю работу по очистке страны от всякой дряни.

– Пока вы спохватитесь, пока за ум возьметесь, пока раскачаетесь, знаешь, сколько гнили у вас разведется?

– Я знаю, – тряхнула волосами Тамара. – Ничего. Чем больше грязи, тем сильнее желание от нее избавиться.

– Тогда все в порядке, – ухмыльнулся Бондарь. – Генеральная уборка – это даже полезно. Главное, чтоб без импортных роз в руках. И без оранжевых апельсинов.

– Без апельсинов нельзя, – возразила Тамара. – Какая Грузия без них? И потом, я жутко люблю апельсины. Сейчас бы, наверное, целый килограмм слопала.

Бондарь расхохотался:

– Короче говоря, жизнь продолжается, сестренка?

Тамара, которую он шутливо толкнул в бок, помрачнела и возразила:

– Ошибаешься.

– Вот те на! А что же тогда с ней, с жизнью, происходит?

– Не мне судить, – серьезно ответила Тамара. – Жизнь это жизнь, а я это я… И никакая я тебе не сестренка, учти. Я женщина, готовая для тебя на все, понял? Влюбленная женщина. Просто сгорающая от любви женщина, которая ждет, когда ее наконец обнимут.

Бондарь внимательно осмотрел линию горизонта и, не заметив никакого постороннего движения, выполнил то, что от него требовалось. Нечего и говорить, что приближение вертолета обнявшаяся пара чуть не прозевала.