Эссе

Я знаю, что человеку на скамье подсудимых не положено задавать вопросы, он здесь для того, чтобы отвечать. Но я не способен смотреть на себя как на преступника. Я просто не подхожу под «общий ранжир». И тем не менее я, так сказать, продолжатель традиции. Перечень моих предшественников составил бы впечатляющий список. Этот судебный процесс тянется со времен Прометея. Даже с еще более ранних времен. От дней архангела Михаила. Не столь уж давно жил и тот, кому дали выпить чашу с ядом за «развращение юношества». Сегодня он считается одним из самых здравых и светлых умов, которые когда-либо существовали. Для тех из нас, кого всегда привлекают к суду, нет ничего лучше, как прибегнуть к знаменитому сократовскому методу. Наш единственный ответ — возвращать вопрос.

Существует огромное количество вопросов, которые можно задать суду — любому суду. Но может ли кто-то получить ответ? Можно ли подвергать сомнению суд страны? Боюсь, что нет. Судейская корпорация — неприкосновенная корпорация. Это мне кажется весьма неудачным — когда мертвые восстанут из могил, последний суд, по моему мнению, будет гласным и общедоступным. Если справедливость поставлена на карту, ответственность не может быть переложена на избранное меньшинство, ибо это противоречит справедливости. Ни один суд не мог бы функционировать, если бы не следовал по стальным рельсам прецедента, табу или предубеждения.

Я возвращаюсь к длинному документу, представляющему собой решение Городского суда Осло, к перечню всех нарушений морального кодекса, включенных в него. Есть в этом обвинительном акте нечто пугающее и одновременно приводящее в уныние. Это какой-то средневековый подход к делу. И это не имеет ни малейшего отношения к правосудию. Закон как таковой выглядит смешным. Позвольте мне сказать еще раз, что я ругаю вовсе не суды города Осло или законы и уложения Норвегии; во всем цивилизованном мире соблюдается подобный же комический ритуал, проявляющий себя как Глас Косности. Обвиняемый, представший перед судом, судим не своими современниками, но своими мертвыми предками. Моральные кодексы, действенные лишь тогда, когда они находятся в соответствии с природными или божественными законами, не охраняются этими непрочными ограждениями; наоборот, они разоблачаются как слабые и неэффективные препятствия.

И наконец, самый главный вопрос. Помешает ли на деле неблагоприятное решение этого или любого другого суда дальнейшему распространению книги? История похожих дел не подтверждает такую вероятность. Если уж на то пошло, неблагоприятный вердикт только подливает масла в огонь. Объявление вне закона только ведет к противодействию; борьба уходит в подполье, становится поэтому более изощренной, с ней труднее справиться. Если хоть один человек в Норвегии прочтет книгу и согласится с мнением автора, что каждый вправе свободно выражать себя, битва выиграна. Вы не можете уничтожить идею, подавляя ее, а идея, связанная с данным изданием, есть свобода чтения по собственному выбору. Иными словами, свобода читать то, что плохо для кого-то, как и то, что хорошо для кого-то или попросту безобидно. Короче говоря, как можно уберечь себя от зла, если не знаешь, в чем оно состоит?

Но книга «Сексус» вовсе не предлагает норвежскому читателю нечто злое или ядовитое. Это доза жизни, которую я вначале принял сам, и не только выжил, но и окреп. Разумеется, я не рекомендовал бы книгу детям, как не предложил бы ребенку бутылку aqua vitae [13] . Одно могу сказать не краснея — по сравнению с атомной бомбой эта книга полна животворных свойств ^{10}

Генри Миллер

13

Aqua vitae (лат.) — водка.