Есть на Волге утес

— Вот как! Артамошки Матвеева руку чую. Нарышкины его родня. ’

— Догадался, слава богу. Теперь голова посольского приказа далеко пойдет. Мы с тобой — ему помеха. И на тебя, и на девку столько в тайном приказе накручено — не выплывем.

— Выходит, нам надо животы свои спасать. Думай,

Янка. У меня в голове один хмель. .

— Я уж думал. Надо попа Савву в бега послать. Пустить слух, что, мол, утек с девкой.

— Так ведь поймают!

— Пусть поп бежит один, а девку мы спрячем.

— Где?! Если она под «Словом и делом» — на дне моря сыщут.

— На дне, может, и сыщут, а если ее в Барышевские болота спрятать, в именье твое? Савву пусть словят, на нем вины нет, а он про девку скажет: «Утекла, мол, в Литву».

— Пошто в Литву?

— При дворе ее за цыганку чтут. Корнил слух пустил, что она из Литвы. В Барышеве ее искать никто не надоумится.

— Кто ее туда увезет?

— Я увезу. Государь только что указал мне ехать в Танбов на воеводство. И велел сделать невелик крюк— через Нижний Новгород и Кузьмодемьянск. В обоих городах велено мне усмотреть крепости и увезти по шесть пушек малых со стрельцами и пушкарями. Пушки те пойдут водой по Клязьме через Гороховец, а я коньми через Муром. Никого, окоромя слуг моих, со мней не будет.

— Девка — не иголка...

— Ей в портках ходить.не привыкать стать. За слугу

сойдет. Давай, зови Савву и девку зови... ’

Пристав Степанко Наумов теперь снова служит в тайном приказе. И кто знает, как бы пошли дела по ро« зыску девки-ведуньи, если бы не он. Послали Степку с двумя стрельцами в дом боярина Хитрово, чтобы взять в застенок попа Савву и ключницу по имени Алена.

А на подворье у боярина переполох. Ключница и поп ночью утекли не ведомо куда. Другой бы вернулся в приказ, доложил кому следовало и все тут. А Степка стал размышлять. Вспомнил Никона, монаха Иойля, цыганку из Литвы, связал все воедино и понял — тут дело не простое. Давай шнырять по подворью, спрашивать. Поговорил с бывшей ключницей Агафьей, с конюхами, с Корнилом, а уж тогда и пошел, да не в тайный приказ, а сначала к Артамону Матвееву.

Стольник выслушал Степку спокойно, сказал:

— Подождем малость. Их, я мыслю, днями словят.

— Попа, может, и словят, а девку — нет.

— Пошто так?

— Девка сия —оборотень.

— Я в такие сказки не верю.

— Поверь, Артамон Сергеич. Долгое время она была парнем. Сторожила двор.

— Знаю.

— За хождение к Никону положили ее под розги. А она возьми и'обернись девкой. У Никоиа она сказывала, что мордовка. Ее снова под розги. Хвать, а она уж цыганка невиданной лепоты. И так боярина околдовала, что Богдан Матвеич сделал ее ключницей, заместо того, чтоб как колдунью сжечь. Старая ключница Агафья сказала мне — колдовство ее так крепко, что боярин не может без нее жить. Стало быть, он ее спрятал.

— Как мыслишь —где?

— Вот этого я не знаю.

Отпустив Степку, размышлять стал стольник. В оборотней Артамон Сергеевич и впрямь не верил. Не поверил и в то, что Хитрово отпустил ее в бега. Уж кто-кто, а он-то знал — ее поймают. Прятать в усадьбе бессмысленно, но в одном пристав прав — девку увезли. Но кто и куда? Только в какую нето вотчину? И увез ее Янка Хитрово. И причина тому не только любовь боярина.

4

Идет возок по дороге ходко, сзади двадцать осброен-ных холопов верхом скачут — на случай разбойного нападения.

Вдруг на подходе к Мурому, в густом лесу, где Илья Муромец с Соловьем-разбойником бой держал, догоняют возок синекафтанники. Человек десять. Яков не зря прозвище Хитрово носит — стал смекать. Синие кафтаны — значит, московские стрельцы. В погоню идут — стало быть, за девкой. И, недолго думая, на повороте вытолкнул Аленку из возка: «Беги з лес». Не успела девка шмыгнуть в чащу, как сзади крик:

— Думный воевода Яков, стой! — Голова стрелецкий осадил около возка коня, соскочил на землю. — Государево слово и дело, воевода. Велено нам обыскать твой возок.

— А что стряслось, голова?

— Ведомо стало государю, что везешь ты литовску девку — волхвуныо, кояя хотела на великого князя порчу наслать.

— Ищи, — воевода распахнул дверцу возка, выскочил на дорогу.

Стрелец заглянул в возок, ткнул древком бердыша в шкуры, брошенные на дне, спросил:

— Слуги все при тебе?

— Вот они, все тут.

Стрелецкий голова приказал холопам спешиться, снять шапки и растегнуть кафтаны. Стрельцы начали щупать у мужиков под рубашками. Потом рассыпались по обе стороны дороги...

Пока искали девку в лесу, Яков затеял разговор:

— Неужели в тайном приказе полагают, что я девку, которая государя испортить хотела, с собой повезу?

— Приказ он на то и тайный, чтобы никто ничего не знал. Мне сказано тебя догнать, обыскать и найти жон* ку, переодетую в стать мужскую. И я скажу слава богу, коли не найду, — ответил стрелецкий начальник.—Богдану Матвеичу я зла не желаю.

— Ты думаешь, я желаю?

— Одно тебе скажу — дела у дяди ой как худы. Стало известно, что через оную девку он сносился с бунтовщиками, помогал им.

— Это не правда. Я бы знал.

— Из Кузьмодемьянска сообщили — боярин дал одному вору-инородцу охранную грамоту. А тот бунт учинил. И привела того инородца девка, которую ищем. Более ничего не знаю.

Услышав это, Яков мысленно попросил господа бога скрыть Аленку в лесу понадежнее. И молитва, видно, допила — стрельцы возвратились ни с чем, повернули обратно.

Возок тихо тронулся дальше. У Якова защемило в груди Не дай бог, если девка либо убежит, либо выползет из леса рано. Он проклинал себя за то, что ввязался в эту затею, мысленно ругал дядю, ударившегося под старость лет в блудное дело. Через полчаса, когда возок проехал версты три, Аленка вьшла на дорогу, села в возок. Долго ехали молча.

— Меня искали?

— Погубила ты Матвеича. Теперь его из боярской думы, я полагаю, вытурят. Стрелец про какую-то грамоту говорил. Будто дал ее Богдан инородцу. Не знаешь про это?

— Был у него черемисин. Из Кузьмодемьянска.

— Значит, все верно.

Снова замолкли. Кони идут шагом, по бокам медленно проплывают вековые деревья, чуть-чуть моросит дождик.

— Скажи, боярин, — спросила Аленка, помолчав.— Зачем я вам надобна? Какая для вас во мне цена? В минулое время боярин Челищев перекупил меня, холопку, за полтора рубля. И ныне я дороже не стою. Почему вы, двое царских слуг, нянькаетесь со мной? Особенно теперь, когда Богдану Матвеичу беда грозит. Да и ты чего ради в такую даль скачешь? Скажи мне, ради бога.

— Не поняла до сих пор?! — зло проговорил Яков.— Царь за тобой погоню послал, видела? Подумай — сам царь!

— Ему-то я зачем надобна?

— А затем, что у Никона была, затем, что воровские речи от Стеньки Разина передавала. «Слово и дело» за тебой, дура!

— Вам-то какая корысть прятать меня?

— И снова дура. Начнут пытать: ты такого наплетешь — у всех Хитрово в Москве головы полетят. Я вот все думаю — чем ты боярина присушила? Неужто и вправду колдовать можешь?

— И за что вас думными дворянами прозвали? — зло заговорила Аленка. — Простого рассудить не умеете: если бы я волховство ведала—давно бы судьбу свою нашла. А то бросает меня из стороны в сторону, как щенку в половодье, несет неведомо куда. Вот и сейчас везешь ты меня в глушь далекую. Куда, зачем? Что я там делать буду? Может, отпустишь меня?