Эстер Уотерс
Шрифт:
И эту минуту в детскую вошла миссис Риверс; взгляд ее, как всегда, прежде всего устремился к колыбельке, потом она обернулась к присевшей в реверансе миссис Спайрс.
— Это миссис Спайрс, она смотрит за моим ребенком, мэм, — сказала Эстер, — И пришла с дурной вестью — мой ребенок болен.
— Все дети болеют. А эти женщины всегда делают из мухи слона.
— Миссис Спайрс говорит, что мой ребенок болен. Зачем бы ей придумывать, чего нет.
— Да, мэм, малютка что-то немножко прихворнул, и я…
— Ну так велите ей послать за доктором. Вы поручили ей заботу о вашем ребенке, значит,
— У меня сейчас малость туговато с деньгами, мэм, вот я и пришла повидаться с кормилицей. Я, конечно, понимаю, что кормилицу волновать не след, и, конечно, здоровье вашего ребеночка должно быть на первом месте. И, осмелюсь сказать, драгоценная крошка выглядит — лучше нельзя. Няня так хорошо ее выкармливает, что вы, верно, не нарадуетесь!
— Да, моя малютка, кажется, ею довольна. Поэтому я не хочу, чтобы вы волновали кормилицу.
— Больше этого не случится, мэм, обещаю.
Эстер молчала; ее бледное, угрюмое лицо было неподвижно. У нее много кое-чего накопилось на душе, и ей было что сказать, но слова не шли у нее с языка.
— Когда ребенок поправится и доктор подтвердит, что опасности заражения нет, тогда можете принести его сюда… Раз в месяц будет вполне достаточно. Надеюсь, это все?
— Миссис Спайрс считает, что к моему ребенку надо позвать доктора.
— Ну так пусть она пошлет за доктором. Я не возражаю.
— У меня сейчас немного туговато…
— Сколько вам надо? — спросила Эстер.
— Так ведь доктору мы всегда платим пять шиллингов, но, может, он еще и лекарство какое пропишет, и потом я хотела попросить у тебя на кусок фланели. Так что ты бы дала мне для начала шиллингов десять.
— У меня нет таких денег. И я должна проведать моего ребенка, — сказала Эстер и шагнула к двери.
— Нет, нет, няня, и не выдумывайте. Лучше я сама заплачу эти деньги. Сколько вам нужно, миссис Спайрс?
— На первое время обойдусь десятью шиллингами, мэм.
— Вот, получите. Смотрите, чтобы у ребенка было все необходимое, и запомните: вы не должны приходить сюда и беспокоить кормилицу. И главное, я не разрешаю вам приходить в детскую. Я вообще не понимаю, как вы сюда попали. Это недосмотр новой горничной. Вы должны были прежде всего спросить разрешения у меня.
Все это миссис Риверс произносила властной скороговоркой, выпроваживая миссис Спайрс из детской. Остер слышала, что они поговорили еще о чем-то на лестнице; она прислушивалась, стараясь собраться с мыслями. Одно она знала твердо — нужно немедленно увидеть ребенка, и со страхом спрашивала себя: что, если ее не выпустят отсюда? И пока она размышляла, миссис Риверс вернулась.
— Я ни под каким видом не могу позволить этой женщине являться сюда и волновать вас, — сказала она. Однако мрачный вид Эстер, по-видимому, произвел на нее впечатление, и она добавила: — Нечего беспокоить вас по пустякам. Можете быть уверены, что все будет в порядке. У него просто легкое недомогание.
— Я должна повидать моего ребенка, — сказала Эстер.
— Вы и повидаете, как только доктор даст разрешение.
— Я должна повидать его сегодня же, мэм.
— Сегодня же! Да ни под каким видом! Вы
занесете в дом заразу, и мой ребенок заболеет.— Вам дорог ваш ребенок, а мне — мой.
— Вы забываете, что я плачу вам пятнадцать шиллингов в неделю на всем готовом.
— Я работаю за эти деньги ради своего ребенка, а не ради вашего.
— Тише, тише, няня, не повышайте голоса. Вы увидите вашего ребенка, как только доктор скажет, что его можно принести сюда. Это самое большее, что я могу для вас сделать. — Эстер стояла молча, словно окаменев, и, решив, что следует переменить тему, миссис Риверс подошла к колыбели. — Поглядите, няня, наша дорогая малютка проснулась, Идите, возьмите ее на руки. Она уже, наверное, проголодалась.
Эстер, казалось, не слышала. Она стояла, уставясь куда-то в пространство, и миссис Риверс почла за благо избежать сцены. Она не спеша направилась к двери. Негромкий плач донесся из колыбельки, и миссис Риверс остановилась.
— Что же вы стоите, няня? Подойдите, возьмите малютку, она зовет вас.
Эстер сказала, словно пробуждаясь от глубокого сна:
— Если вы так любите своего ребенка, почему вы не кормите его сами? Вы ничем не больны и не слабее меня. Кормили бы сами, ничего бы с вами не случилось.
— Вы забыли, с кем вы разговариваете, няня!
— Ничего я не забыла. Я разговариваю с матерью этого ребенка, разве не так? Почему вы не кормите его сами?
— Послушайте, няня, — сказала миссис Риверс, изо всех сил стараясь сдержаться. — Я плачу вам за то, что вы кормите моего ребенка. Вы получаете от меня деньги. Этого достаточно…
— Да, деньги я от вас получаю, но разве это все?.. А те двое младенцев, почему они умерли? Когда вы в прошлый раз заговорили о них, я думала — это вы своих потеряли, но горничная сказала мне, что умерли дети кормилиц, которых вы нанимали еще до меня и рассчитали, потому что их молоко не подходило для вашего ребенка. Выходит, умирают-то наши дети, выходит, это — жизнь за жизнь, хуже даже — две жизни за одну, а теперь вам еще одна жизнь понадобилась, моего ребенка…
Голос Эстер оборвался. Хозяйка и служанка молча смотрели друг на друга.
— Я не позволю, чтобы со мной разговаривали в таком тоне. Вы забываетесь.
— Нет, мэм, и вы сами очень хорошо знаете, что я говорю только сущую правду… Я думала, думала, и наконец все поняла. Ведь вы сколько уж раз намекали мне, что я все равно не смогу вырастить своего ребенка, что он всю жизнь будет для меня обузой. Я не хочу сказать, что вы так уж прямо задумали что-то худое, но все равно эта мысль все время сидела у вас в голове: если мой ребенок умрет, вашему будет только лучше…
Эстер говорила спокойно, даже как-то бесстрастно; слова сами слетали у нее с языка.
— Вы просто не понимаете, что говорите… Как вы смеете!.. Вы совершенно забылись. В следующий раз, нанимая себе кормилицу, я постараюсь найти такую, которая уже потеряла ребенка, и буду тогда избавлена от всех этих беспокойств!
— Беспокойств! — промолвила Эстер. — Двух ни в чем не повинных младенцев отправили на тот свет, чтобы ребенок богатой дамы выкармливался без помех. Я не боюсь так говорить, потому что это правда. Я бы хотела, чтобы об этом узнали все, все!