Естественное убийство – 2. Подозреваемые

–Я не знаю! Я ничего не знаю. Я много работал. И я доверяю своей жене. И что бы она ни делала, чем бы она ни занималась – я всегда доверял ей. Я и представить себе не мог, что она – образованная, современная женщина – всерьёз дойдёт до такого вот…

–То есть вы понятия не имели, с кем общалась ваша жена? Хорошо. Она состояла на учёте в женской консультации? Это была желанная беременность? Хотели ли вы ребёнка?

Северный вёл себя в худших манерах киношных следователей. Уж кто-кто, но судмедэксперт знает, что худшие манеры киношных следователей куда лучше лучших манер следователей реальных. Точнее сказать – совсем другие. И он сейчас просто цепко наблюдал за реакциями Олега. Тот повёл себя так, как и ожидалось – в худших манерах киношных же подозреваемых. Зять Корсакова, заломив руки, надрывно выкрикнул:

–Она не ходила к врачам. Она не считала беременность болезнью. И – да, да, да! – я хотел ребёнка!!! Что вы от меня хотите?

–Ну, уж точно не ребёнка, – Всеволод Алексеевич криво усмехнулся. – Удобная позиция, Олег, вы не находите? Ничего не вижу, ничего не знаю, я ей доверяю…

–Своему отцу она рассказывала больше, чем мне! – он с ненавистью героя немого кино посмотрел на тестя. – Я свободен в своих передвижениях или мне уже предъявлено обвинение?! – Олег вскочил с кресла.

–Пусть идёт, – сказал Корсаков. – Вы не против, Всеволод Алексеевич?

–Леонид Николаевич, я – всего лишь частное лицо, пребывающее в этом доме по вашему приглашению. И я – судмедэксперт, а не юрист. Случайный самаритянин, а не представитель компетентных органов со всеми соответствующими полномочиями. Если ваш мальчик хочет пройтись и состояние его костно-суставного и мышечно-связочного аппаратов обеспечивают ему свободу передвижений – как дядя Сева может быть против?

–Иди, – коротко кинул Олегу Корсаков.

Зять вынесся из гостиной.

–Саша, сделай так, чтобы за ним проследили… Ненавязчиво. И тоже пойди подыши воздухом.

Охранник кивнул и вышел вслед за Олегом.

–В чём вы подозреваете вашего зятя? – Северный удивлённо посмотрел на Корсакова.

–Ни в чём… Я не подозреваю. Я – опасаюсь за него. Как бы чего… Олег – действительно безвольная тряпка, подкаблучник, всегда во всём с Настей соглашался и слова никогда кривого против не говорил. Он работает в моей компании, но, несмотря на то, что у него такие, сами понимаете, возможности – он даже до топ-менеджера завалящего региона не дослужился. Так… на подхвате. Он безынициативен, нерасторопен, не слишком умён, не способен к решительным действиям в самых обыкновенных ситуациях, куда уж там стрессовых. Олег – ленивое дерьмо, альфонс и истеричка, но, как ни странно это прозвучит, он любил мою дочь. Его совершенно не в чем подозревать. Тем более и следователь, и вы сами, Всеволод Алексеевич, сказали, что мою дочь никто не убивал.

–Это предварительные выводы. Всё-таки предварительные. В заповедях есть «Не убий», но нет: «Не окажи помощи ближнему своему». Последнее, что правда, в несколько иной интерпретации, – есть в УК РФ. И как раз за неоказание. Но на первый взгляд все, кроме вашей дочери, невинны, аки агнцы, а следователю некогда доказывать обратное. Себя она и так уже приговорила и даже привела приговор в исполнение… Но младенец в коробке… Леонид Николаевич, что было в собственности вашей дочери? Не чем вы позволяли ей пользоваться, а что находилось в её законной собственности.

–Этот дом. Две машины. Пара квартирок там-сям. Счёт, куда деньги переводил я, так что никаких особых миллионов у неё не было… Кажется, какие-то драгоценности были. Но не камни с именами и историей – ничего слишком ценного, ради чего можно было бы… К чему вы клоните, Всеволод Алексеевич? И как можно подстроить такое специально? Вы сами себе противоречите!

–Ни к чему не клоню. Я просто собираю информацию. Честно говоря, дорогой Леонид Николаевич, мне очень интересно докопаться до того, кто перепутал вашу внучку с парой обуви. Я попросил ментов проверить сапоги и коробку на предмет отпечатков пальцев. Хотя?.. Что дадут те отпечатки? Мы сможем сличить их с отпечатками пальцев вашей дочери, вашего зятя. С отпечатками пальцев Саши-охранника, простите, вашими и даже моими, но там могут оказаться чьи угодно отпечатки. Например, прислуги. Кстати, почему у вашей дочери нет прислуги? Она сама убирала этот дом? Тут всё вылизано, как в пятизвёздочном отеле. Так не бывает, когда в таких хоромах живут всего двое.

–Моя дочь не любила посторонних! Она всё делала сама!

–Даже беременная? Беременная дочь олигарха – и не белоручка?! Ну что ж, похвально. Вернёмся к отпечаткам. Чьи ещё могут быть? Неизвестной нам подруги вашей дочери, примерявшей её сапоги. Но и подруг у вашей дочери не было. А если были, то об этом не знаете ни вы, ни ваш зять, заявивший, что вы с дочерью близки. И отпечатки продавца, эти сапоги в коробку упаковывавшего, найти вероятнее, чем отпечатки близких людей. Зачем близким людям оставлять отпечатки на коробке из-под обуви? И – главное! – все эти отпечатки нам ровным счётом ничего не дадут…

–Вы, господин Северный, несёте ересь, не соответствующую вашей репутации! – ледяным тоном произнёс Корсаков.

–Ересь?.. Возможно, возможно… Ваша дочь оставила завещание?

–Насколько мне известно – нет. Молодым девушкам редко когда приходят в голову такие вещи. Вы что думаете?!. Да нет! Олег никогда ничего такого бы не сделал! И даже не потому, что он любил Настю, а потому, что как огня боялся меня! И не только меня. Он по жизни – трус… И вообще, что за примитивный подход?! Агата Кристи давно не в моде.

–Не напирайте, Леонид Николаевич. Во-первых, не стоит выходить из себя по пустякам, только что потеряв единственную дочь. Во-вторых, вы вызвали меня не потому, что мои соболезнования особенно важны для вас. Но если я всё-таки ошибаюсь и за маской сильного уравновешенного человека скрывается обычный неврастеник – вам нужен специалист иного профиля, – жёстко отчеканил Северный.

–Простите. – В Корсакове вдруг, кажется, отпустило какую-то пружину, он судорожно вздохнул и начал говорить…

Глава четвёртая

Настя была единственной дочерью Леонида Николаевича Корсакова. Единственной, любимой, обожаемой. От единственной, любимой, обожаемой жены. Он растил дочь сам – с грудного возраста. Настина мать умерла в родах.

–По какой именно причине ваша жена «умерла в родах»? – уточнил Всеволод Алексеевич. – Полагаю, вы выясняли у врачей? Если она, конечно, рожала в родильном доме.

–Разумеется, моя жена рожала в родильном доме. Я – не пещерный человек, чтобы… – осёкся, поймав взгляд Северного. – Конечно, я выяснял. В родах что-то случилось, её потащили на операционный стол и с него уже не сняли. Это было давно, у меня были какие-то выписки, бумаги, но я их не сохранил. Точно могу сказать, что было кровотечение, и хирург говорил, несмотря на то, что они сделали всё, что могли… И вы знаете, я свято верил, что они сделали всё, что могли.

–Вера – это хорошо. Тем более что эти – могут! Могут сделать всё, что могут, и ещё сверх того. И уж если в родильно-операционном блоке не сняли со стола, то… Да любой оперирующий акушер-гинеколог не задумываясь свою почку отдаст, чтобы незнакомая или малознакомая ему баба на столе кони не двинула! Это ж материнская смертность! М-да… Так какой диагноз, уважаемый Леонид Николаевич? Напрягитесь, вы же наверняка знали – значит, вспомните.

–Да-да, я стараюсь… Врач называл что-то… Какую-то фамилию… – Корсаков потёр пальцем переносицу. – Матка… Матка… Что-то французское вертится.