Естественный отбор

Тогда он уже начал отпускать бороду и ничем в корчме не отличался от бородатых крестьян.

— Сърб? — спросил его сосед по столику, у которого глаза горели лихорадочным блеском, а руки никак не могли найти себе занятия — он беспрестанно шевелил пальцами и потирал ладони друг о дружку.

В ответ Скиф только отрицательно кивнул.

— Црногорци — ленивый и грязный народ, — показал его живчик-сосед на посетителей корчмы, которые сидели, почти не шевелясь и не разговаривая. — Отсюда слишком далеко до Европы и слишком близко до России. Тут остановилось время.

— Болгарин? — догадался Скиф, без особого интереса рассматривая бойкого коммивояжера с чемоданчиком, забитым щетками, китайскими фонариками и гигиеническими прокладками для женщин.

— Да, — утвердительно помотал головой из стороны в сторону сосед по столику и еще раз присмотрелся к бородатому Скифу. — Русин или руснак? Понятно, это все равно как сърби. Вас уже нет на карте мира. У вас не любят демократию.

— Прежде были братья.

— Болгария — это Европа, сърби — Россия, мрак прошлого… Войник?

— Филолог, — соврал Скиф. — Плохой, наверное, филолог. До сих пор не научился отличать по выговору серба от хорвата или босняка. А болгары их различают?

— Городского человека трудно сразу отличить. Это в деревне языки заметно расходятся.

— Значит, они не только братья по языку, они единый народ. Что им делить?

— Хорваты и босняки не любят русских; болгары сейчас тоже любят немцев и американцев, у них демократия.

— А что такое демократия?

— Это когда нет русских…

Неторопливые черногорские крестьяне краем уха прислушивались к чужому разговору и усмехались в пушистые усы.

— Чем же мы вашему миру поперек глотки стали?

— Ваше время закончилось, скоро НАТО придет и на вашу землю. А таких, как ты, американцы будут отлавливать поодиночке и сажать на электрический стул. — Болгарин вытянул обе руки и затрясся всем телом, показывая, как уютно будет Скифу на этом стуле. — Американцы всех, кто против демократии, к стенке и пуф-пуф!

— Не будем заглядывать в будущее, — ответил Скиф и в тот же день, не дожидаясь конца отпуска, вернулся в окопы под Сараево.

* * *

Алексеев, сидевший в купе напротив Скифа, тихонько простонал во сне. Засечный, которому из-за полноты было тесно, недовольно заворочался, продрал глаза и приложил ладонь к его лбу:

— Ты теперь холодный, как змей за пазухой. Э, командир, пошли покушаем горячего в вагоне-ресторане.

По проходу между рядами купе теперь сновали шустрые цыганки в длинных, до самого пола, замызганных юбках. Пузатый Засечный еле разминулся с одной из них между огромными баулами на полу.

— Смотри, на подол наступлю. Цыганки оживились:

— За-латой, за-латой! Дай погадаю.

Одна из них так ласково обхватила Скифа, что все внутренние карманы куртки выставились, как на витрине.

— Па-гадаю, па-гадаю, всю правду узнаю. Что было, что будет, кто бросит, кто полюбит…

Скиф устало глянул на нее. Цыганку словно током пронзило от этого взгляда. Отшатнулась от него, выпучила глаза и хриплым шепотком спросила:

— Ты кто будешь, князь бриллиантовый?

— Тот, кто и без вас все знает, — вполголоса буркнул ей Скиф.

Цыганки дружно замели юбками по проходу, словно завидели милиционера.

— Чем ты ее парализовал? — гыкнул Засечный.

— Послал к цыганской матери…

Когда через весь лоб Скифа пробегала одна-единственная, но широкая морщина, тогда его лучше было не беспокоить. Поэтому Засечный принялся балагурить со слабо улыбавшимся в ответ Алексеевым, которого постоянно приходилось подстраховывать в переходах между вагонами, где железный настил ходил под ногами, как в трюме танкера.

* * *

В тамбур вагона-ресторана они едва протиснулись.

— Приплыли, братья-славяне, — присвистнул разочарованно Засечный. — На порядочность рассчитывать не стоит.

Вышибала с выбритым затылком перекрыл рукой проход в ресторан и сплевывал шелуху от семечек через дыру от выбитого зуба.

— Расходитесь — не толпитесь. Русским языком говорю вам, в натуре: местов не будет до самого закрытия. Тут вам не лоховая столовка, а нормальные люди сидят и кушают в удовольствие и платят.

Засечный круглым мячиком прокатился сквозь толпу и всей пятерней цапнул вышибалу за мотню:

— Бычок что-то промычал?

Тот действительно замычал и зашипел от боли. Из коридора высунулся щуплый официантик. Дернул вороватыми глазками в сторону Скифа и с трудом заставил вышибалу посторониться с прохода.

— Простите мальчика, господа. Он первый раз в рейсе. Для вас зарезервирован тейбл — третий справа.

Красный от натуги вышибала лихорадочно причесывал взмокшие от пота волосы и снова заступил на пост:

— Тут люди порядочные кушают, а вы на станции в буфет смотаетесь — в Виннице стоянка двадцать пять минут.

В салоне ресторана было почти пусто, почти чисто и почти пристойно. Пахло прогорклой поджаркой и заветрившейся осетриной. На одной половине расположилась дружеская компания, на свободной, за указанным третьим столиком справа, скучал перед графинчиком священнослужитель в православном подряснике. Он был коротко, по-светски, острижен, гладко выбрит, ни бороды, ни усов не носил. На лощеном чисто европейском лице с прозрачными голубыми глазами и тонким длинным носом была написана какая-то слишком трезвая, явно не русская озабоченность.

Выглядел он лет на пятьдесят, но в очень светлых густых волосах седины почти не было заметно. Униат или поп из какой-то новоукраинской конфессии, так показалось Скифу. Кэп Степаныч с танкера советовал таких не цеплять — потом не отстанут со своими россказнями про «скаженную москальскую веру». Ребята из команды Скифа вежливо кивнули попу. Тот слишком жеманно приподнял левую бровь и внимательно вгляделся в соседей. Щепотью суетно перекрестился и плеснул каждому в рюмку коньяка из своего графинчика.