Эта милая Людмила

— Твою Людмилушку тётечка не отпустит, не беспокойся. — В голосе Герки явно сквозили растерянность и раздражение. — Она ведь только на словах больно самостоятельная. А на деле ей тётечка пикнуть не даст.

— А мне Людмилочка очень понравилась, — тихо, но твёрдо возразила Голгофа. — По-моему, она на самом деле самостоятельная. Очень решительная и очень весёлая. Ты же сам говорил, Герман, что она и сообразительная и что с ней всегда посоветоваться можно.

— Выдающийся человек, — авторитетно заключил дед Игнатий Савельевич, — но с тётечкой ей договориться будет, конечное дело, трудновато… Да и не одна тётечка помешать походу может, — многозначительно добавил он, как бы ненароком и мельком взглянув на внука.

— Вряд ли что из вашего похода получится, — сердито сказал Герка. — Предположим, даже тётечка в поход отправится… — Он слишком громко хмыкнул. — Поход, поход, а кот?

— Какой ещё кот? — удивилась Голгофа.

— По имени Кошмар, по характеру — тоже, — хмуро ответил дед Игнатий Савельевич. — Отвратительный тип. Невыносимая личность. У меня в огороде всё время пакостит. А уважаемая соседушка его обожает и, пожалуй, ни за что не оставит одного.

— И Людмилушку твою ни за что не отпустит! — торжествующе заявил Герка.

Тут неожиданно явилась тётя Ариадна Аркадьевна с племянницей — первый визит уважаемой соседушки к уважаемому соседу года за два. Гостьи были словно чем-то смущены или чувствовали себя виноватыми, и разговор поначалу никак не клеился.

— Может, чаёк организуем? — растерянно спросил дед Игнатий Савельевич, но тётя Ариадна Аркадьевна довольно холодно отказалась;

— Благодарим вас, мы только что из-за стола. А пришла я вот по какому поводу. Не кажется ли вам, уважаемый сосед, что наши малолетние родственники ведут себя достаточно неразумно? Побег Голгофы, организованный ими, далеко не пустяковый проступок. А тут ещё Людмилочка задумала какой-то… поход!

— Обыкновенный многодневный поход, — обиженно сказала эта милая Людмила. — Великолепное средство для проверки и закалки физических и моральных качеств.

— Девочка Голгофа должна завтра же вернуться домой, — очень безапелляционным тоном произнесла тётя Ариадна Аркадьевна. — Мы, взрослые, не имеем права потакать детским сумасбродствам.

Дома Голгофа всего добивалась только страшным рёвом с обильнейшим выделением слез. И вот сейчас она по привычке, забыв, где находится, ка-а-а-а-ак заревё-ё-ё-ёт, и тут же у неё из обоих глаз хлынули слёзы в большом количестве.

Все, грубо говоря, обалдели от неожиданности, а Герка с презрением воскликнул:

— А ещё в поход собралась… деточка!

Рот у Голгофы оставался широко раскрытым, но некоторое время никаких звуков из него не выходило, хотя слёзы продолжали литься из обоих глаз, и по-прежнему в большом количестве. Затем потихоньку-полегоньку изо рта всё громче и громче зазвучал тонкий-тонкий-претонкий пи-и-и-иск. И когда пи-и-и-иск достиг такой высокой ноты, что, казалось, вот-вот оборвется, Голгофа зарыдала почти Б-А-А-СОМ и слёз стала выделять ещё больше…

Тут даже и Герка промолчал. Все жалели девочку и терпеливо ждали, пока она затихнет.

А тётя Ариадна Аркадьевна подумала, что именно она одна виновата в обильном выделении слёз из глаз Голгофы, и сказала примирительным тоном:

— У нас есть время во всём досконально разобраться и принять справедливое, разумное решение.

Голгофа проговорила тихо и виновато:

— Простите меня… Я знаю, что доставила вам массу неудобств… Но позвольте мне, пожалуйста, первый раз в жизни самой ответить за своё поведение. Возьмите меня, пожалуйста, в многодневный поход!

— Но ты только представь, ЧТО у тебя сейчас происходит дома, — мягко, вроде как бы попросила тётя Ариадна Аркадьевна. — Подумай о своих родителях.

— Я стараюсь о них не думать, — печально призналась Голгофа. — Я знаю, что поступаю дурно. Но у меня нет иного выхода. Я всё равно туда не вернусь, пока меня туда не доставят. Но вы только поверьте, что я всё делаю для пользы самих же мамы, папы и бабушки. Они считают меня болезненной, хилой, внушают мне, что я ни на что не способна. Представляете себе, товарищи, мы три недели жили на берегу моря, и мне ни разу, понимаете, ни разу не разрешили выкупаться! Все дети, кроме меня, целыми днями не вылезали из моря, наслаждались, а я — нет!.. Каждое утро у меня начинается с градусника! Все как будто только и ждут, что у меня будет высокая температура!.. Мне не разрешают купаться, ходить на лыжах! Меня не отпускают ни в пионерский, ни, тем более, в спортивный лагерь! Меня не подпускают к газовой плите! Мне запрещают мыть посуду и стирать хотя бы рукавички!.. Сколько можно ТАК жить?

Все удрученно молчали и ничегошеньки не понимали.

Сознавая, что сейчас судьба Голгофы в значительной степени зависит от неё, тётя Ариадна Аркадьевна проговорила нерешительно:

— В трудное, почти безвыходное положение ты ставишь нас, девочка. Я всем сердцем сочувствую тебе, но… не знаю… не знаю… не знаю…

— А я вот знаю! — вдруг запальчиво, но тихо выкрикнул дед Игнатий Савельевич. — То есть наоборот, я ничего не знаю и знать не желаю!.. Голгофа, с моей точки зрения, человек умный, а то, что она пока ещё дитё, она в этом, конечное дело, не виновата. Пусть сама с родителями ведет переговоры. Пусть они её в угол ставят или по одному секретному месту шлёпают — это их дело. Я с такими дел иметь не желаю. Пусть Голгофа сама свою судьбу сформулирует. Мы с внуком отправляемся в многодневный поход. Кто хочет, может присоединиться. Никому отказа не будет.

Опять все удрученно молчали. Опять все жалели Голгофу и ничегошеньки не понимали.

И никто не мог подумать о том, что отец и врач П.И. Ратов уже знал, где примерно скрывается его дочь. Двое любопытных и наблюдательных, можно сказать, бдительных людей — пенсионеров из соседнего подъезда со своего балкона углядели Голгофу с мальчиком и девочкой, по их детальному описанию очень похожими на тех, которые жили в посёлке. А мальчик так уж точно был Геркой Архиповым.

Разыскал отец и врач П.И. Ратов и автобус, на котором наша детективная троица возвращалась обратно.

— Длинная, длинная, тощая, тощая, — несколько раз подтвердила кондукторша, — и волосы голубые, я ещё здорово подивилась.

Непонятным оставалось лишь то, почему троица сошла на остановку раньше. Но, как бы там ни было, отец и врач П.И. Ратов знал, где примерно искать беглянку, и собирался ранним утром нагрянуть на своих «Жигулях» цыплячьего цвета в посёлок. Он нисколько не сомневался в успешном завершении поисков дочери, оставалось только придумать для неё соответствующее наказание.

И хотя Голгофа не догадывалась обо всём этом, она была убеждена, что искать — изобретательно, терпеливо и настойчиво — её будут. Но сейчас она восторженно внимала словам деда Игнатия Савельевича, который рассуждал так:

— Наш многодневный поход — не лёгкая прогулочка для праздных людей, а, как справедливо заметила Людмилушка, серьёзное испытание наших физических и моральных качеств. Берём с собой только самое необходимое, всё остальное будем брать у природы.

— Я бы обязательно рекомендовала взять хотя бы круп, вермишели или рожков, — обеспокоенно предложила тётя Ариадна Аркадьевна, но тут же смущённо и испуганно поправилась: — Впрочем, я чисто теоретически…