Эта милая Людмила

— Мо-о-о-о-олчать!

Он нарочито медленно надел фуражку, опустился в кресло, неожиданно улыбнулся устало и тихо, почти ласково заговорил:

— Я очень хочу есть. Мне надо сходить домой, насытиться как следует, отдохнуть хоть немножечко и снова заниматься вашим Пантей. А вы мне только мешаете, тараторочки. Дело-то обстоит очень серьёзно. О-о-о-о-очень… — Он широко и сладко зевнул. — Историю с машиной надо ЗАКАНЧИВАТЬ немедленно. Сегодня же. Тут ваше тараторство не поможет. Пока мы были на озере, пришла телеграмма: новых колёс гражданину Пэ И Ратову жена достать не смогла. Ясна ситуация?

— Представляю, что сейчас творится с папой, — прошептала Голгофа.

— Ничего с ним не творится. — Он устало попыхтел, недолго посидел с закрытыми глазами. — Гражданину Пэ И Ратову уже сообщено, что сегодня его машина будет отремонтирована, вернее, колёса уже меняют. Один баллон я отдал свой. Другой выпросил у товарища. Сейчас ищем два остальных… А осенью Пантю отправляем в детдом. Отца его заберут лечить от пьянства… Топайте-ка домой, тараторочки. Я часика через полтора загляну к вам. Проверю.

— Как нам благодарить вас, Яков Степанович, чудесный вы человек! — Эта милая Людмила обежала вокруг стола и звонко поцеловала участкового уполномоченного товарища Ферапонтова в щеку. Не успел он опомниться, как то же самое сделала Голгофа — только в другую щеку, воскликнув:

— Я таких замечательных людей ещё не встречала! Спасибо вам!

— Марш домой! — раздалось в ответ. — Если хотите знать, милые девушки, очень вы мне по душе пришлись. Поверил я в вас, убедился, что можно надеяться на вас, как на подлинных граждан, вернее, пока ещё гражданочек нашей страны. И вот вам первое, очень ответственное задание: Пантелеймон Зыкин. Растолкуйте ему, втолкуйте ему, что такое детдом. Ведь государство его, хулигана и почти преступника, в сыновья, можно сказать, берёт, в сыновья! Так чтобы он наше государство не обманул! Не подвёл! Подготовьте Пантю к детдому! Вбейте в его голову столько знаний, сколько только в неё влезет! И — марш домой! Есть мне очень хочется!

Домой девочки шли обнявшись и молча. Удивительное у них было настроение — чистое, спокойное, какое-то огромное. Не менее удивительным было у них и ощущение: будто бы они немножечко повзрослели и даже будто бы чуть-чуть-чуточку поумнели.

Пантя брел сзади. Настроения у него никакого не было. Ощущений тоже никаких. Ему казалось, что и его самого как бы — не было. Вот был он, был и — нету. Куда-то исчез, растворился, растаял злостный хулиган Пантелеймон Зыкин по прозвищу Пантя, а вместо него шёл вот — ещё неизвестно, кто. И Пантю даже не интересовало, кто же это идёт по земле вместо него… Вдруг он вздрогнул: что-то очень горькое шевельнулось в душе… Увезут ведь ЕЁ сегодня! Увезут, увезут, УВЕЗУТ, УВЕЗУТ…

— Чего приуныл, Пантя? — по возможности весело спросила Голгофа. — Мне вот надо печалиться, — совсем грустно продолжала она. — Вы завтра в поход уйдёте. Будете сидеть у костра под звёздным небом. Звёзд будет много-много, и все они будут яркие-яркие…

— Не хнычь! — бодро сказала эта милая Людмила. — Предлагаю план ближайших действий. Сначала зайдём к нам, выясним обстановку. Затем… Самый реальный вариант: ты спокойно, твёрдо и убедительно просишь отца отпустить тебя в поход. Я почему-то уверена, что он согласится.

— Сегодня надо в поход, — глухо произнёс Пантя. — Пока он с машиной возится, надо убежать.

— Нет, нет, хватит бегать, — твёрдо возразила Голгофа. — Надо уметь иметь своё мнение и уметь отстаивать его. Правда, представить не могу, — голос её опечалился, — не могу представить, как вернусь домой. Не потому, что я туда совсем не хочу. Но ведь там скука! Там МЕ-НЕ нечего делать. Я всё время буду вспоминать, КАК жила здесь. Вот здесь была настоящая жизнь. Купание. Гроза. Ягоды.

— Дылды, — насмешливо подсказала эта милая Людмила.

— А что? — с гордостью отозвалась Голгофа. — Страшно было, но полезно. Нисколечко не жалею. Дома буду бороться со скукой. Сама себя развлекать буду.

Тётя Ариадна Аркадьевна встретила их так радостно, что они даже немного растерялись.

— Потрясающие новости! — заговорила она с крылечка, едва они вошли во дворик. — Он уедет! Он уедет сегодня! Что тут было! Что тут было! Сначала была телеграмма, что колёс не будет. Он кричал, почти рыдал, грозился вызвать комиссию из Москвы, потом стал уверять, что колёса изрезал Герман, потом стал доказывать, что это сделал Игнатий Савельевич, требовал с него денег… По-моему, он был готов потерять рассудок. И вдруг из милиции привезли два совершенно новых колёса и сказали, что это бесплатно… что милиция, кроме колёс, приносит свои извинения… что через некоторое время машина будет на всех четырёх бесплатных колёсах! Чу-де-са!

— Конечно, чудеса, — с горькой усмешкой сказала Голгофа. — Меня, к сожалению, интересуют не колёса. Не бывать мне в походе. Не сидеть мне у костра под звёздным небом.

— О тебе он пока не вспоминал ни разу, — виноватым тоном сообщила тётя Ариадна Аркадьевна. — Прости, что я так о твоем отце… Может, всё к лучшему? Вдруг, довольный тем, что машина цела, он позволит тебе… Надо попытаться! Значит, милиция так и не напала на след преступника?

И, опережая Пантю, остановив его жестом, Голгофа ответила:

— Напала, напала, но история чрезвычайно запутанная. Мне необходимо почистить одежду и умыться.

— А мы с Пантей пойдём уточнять обстановку, — сказала эта милая Людмила. — Ты, Голгофа, жди нас. Носа отсюда не высовывай.

Тётя Ариадна Аркадьевна заговорщическим тоном призналась:

— Я в поход потихоньку всё-таки собираюсь. Правда, не представляю, как быть с Кошмарчиком. Он буквально не отходит от меня. Видимо, его беспокоят предчувствия.

Тут Кошмар вдруг — шерсть дыбом, спина дугой — зашипел на Пантю.

— Да ладно тебе! — отмахнулся тот. — Не трогаю я тебя.

И кот успокоился, растянулся на крылечке, правда не сводя взгляда с благодетельницы.

Выйдя из калиточки, эта милая Людмила почувствовала, что тревожится о встрече с Германом после сегодняшней ссоры.

Но у машины его не было, отсутствовал и дед Игнатий Савельевич.

Отец и врач П.И. Ратов с гордым видом сидел на скамейке, едва взглянул на эту милую Людмилу и Пантю, но когда она собралась открыть калитку, громко сказал:

— Тётку свою ко мне пришли. Надо за чехол расплачиваться. В химчистке меньше пятерки не возьмут. Кот её, ей и платить. Сопротивляться вздумает…

— Не беспокойтесь.

— И не собираюсь. Я своё всегда ВЫКОЛОЧУ. Три колеса новеньких на месте. Сейчас готовят четвёртое. Я навел тут порядок! Забегала милиция, засуетилась, сообразила, с кем имеет дело! Но я всё-таки сообщу кое-что куда следует. Здешний участковый уполномоченный ни на что не годится. Давно пора его убрать.

— Вы… вы… вы… — От очень сильного волнения у этой милой Людмилы даже в горле пересохло. — Яков Степанович — замечательный человек и прекрасный работник! Не то, что вы!