Эта русская

– Должен сказать, я, кажется, никогда раньше не видел вас без галстука.

Ричард инстинктивно опустил глаза и поднял руку к горлу, а делать этого не следовало.

– Мне кажется, у вас что-то болит, Дик.

– Вот что я вам скажу, Дункан…

Дункан замер как изваяние, дожидаясь, что ему скажут.

– Я… ну, встретил вчера знакомых мужиков, и, боюсь, мы малость перебрали. – Ричард со стыдом ощутил, как лицо его расплывается в панибратской гримасе. – Ага, чувствую, вы знаете, как оно бывает.

Его собеседник изобразил на лице полное неприятие такого предположения. Выждав, пока Ричард проникнется этим неприятием, он спросил:

– Может, Дик, я могу вам чем-то помочь?

Ричард не ответил. Внимание его отвлек пассажир лет пятидесяти, который очень не спеша платил за проезд. До появления этого пассажира салон автобуса напоминал туристическую показуху из какой-нибудь деятельной тоталитарной страны: он был наполовину – не более – заполнен типичными, довольными жизнью гражданами: домохозяйки средних лет с клетчатыми сумками на колесах, пенсионеры в неброских достойных костюмах, пара мирных негров, несколько послушных детишек. В новом же пассажире было нечто, что создавало совсем иной образ современного пассажира. Может, дело было в его клетчатых расклешенных брюках, или штиблетах на платформе, или в длинной, тонкой, цилиндрической жестянке, красиво расписанной золотом, белилами и кармином, которая торчала из кармана его куртки. Точно почувствовав на себе Ричардов взгляд, он повернул голову и дернул ею в сторону, как будто здороваясь. Впрочем, продвигаясь по проходу, он продолжал точно так же дергать головой, что давало основание усомниться в осмысленности этого жеста. Тем не менее он, похоже, признал в Ричарде родственную душу, потому что уселся с ним рядом, симметрично Дункану.

Немного попыхтев, будто задувая спичку, незнакомец осведомился высоким, почти детским голосом: – Есть какие хорошие новости? Лично у меня – никаких.

Повернувшись к Дункану, Ричард обнаружил, что тот успел отвернуться к противоположному окну и с интересом рассматривает, что там происходит. Тычок локтем в районе бицепса, не особенно сильный, заставил его повернуться обратно, как раз вовремя, чтобы заметить, как незнакомец извлекает из кармана жестянку, подносит ее к губам и отхлебывает, причем все это дается ему нелегко, несмотря на ровный и медленный ход автобуса. Вскоре незнакомец решил, что пока хватит, и сокрушенно дернул головой.

– Есть какие хорошие новости? – повторил он. Ричард поколебался.

– Нет, – ответил он наконец.

– Конечно, чего же еще ждать? Что дальше лучше будет? – В голосе незнакомца не было злобы, одна лишь смиренная скорбь. – В наше-то время.

– Наверное, вы правы.

– Дашь мне гинею, то есть фунт десять пенсов?

– Боюсь, у меня столько нет.

– Фунт с полтиной тоже сойдет.

– Простите, столько тоже нет.

– Лучше дайте ему, Дик, – подал голос Дункан, а потом прибавил: поскольку вы с ним два сапога – пара, – хотя последнюю фразу он сказал только выражением лица и тоном голоса, и только в Ричардовом воображении.

– У меня правда нет. Я оставил кошелек дома.

Бросив быстрый взгляд на Ричарда и его соседа и ограничившись легким вздохом, Дункан вытащил несколько монет и покончил с этим делом.

Когда они снова остались вдвоем на заднем сиденье, Ричард проговорил в надежде разрядить обстановку:

– Уф, сразу стало легче дышать. А почему, скажите на милость, именно гинея? Какая-нибудь древняя традиция или что?

– Ровно столько стоит большая банка «Экспортного крепкого», – пояснил Дункан, снова добавив про себя: и не пытайтесь меня убедить, что вы об этом не знали. Вслух он продолжал: – У вас правда нет с собой наличности, Дик? Я с удовольствием…

– Спасибо, я как раз собирался заехать за деньгами. – На самом деле, не мешало бы, и как можно скорее, потому что после оплаты проезда его оборотного капитала хватило бы разве что на покупку газеты. – По дороге.

– А, ну тогда хорошо. Знаете, Дик, должен вам сказать, что в последние десять минут увидел вас с новой стороны. Я имею в виду, не с той, с которой вижу обычно.

– Сколько я понимаю, у всех у нас есть неожиданные стороны, разве не так? Я хочу сказать, вряд ли человек, которого я вижу на всех этих заседаниях, есть истинный вы, или сокровенный вы, или всесторонний вы. То же самое и, э-э… со мной.

– Простите, что-то я вас не понял, вернее, не до конца понял.

Сказать, что Ричард сам понял себя до конца, было бы преувеличением. Автобус короткими перебежками приближался к остановке, и Ричард дожидался возможности выскочить наружу.

– Ну, просто во всяких там комитетах и тому подобном мы занимаем противоположные позиции, так сказать, являемся антагонистами, а сейчас, вот здесь, мы встретились просто как. – Автобус замер, чтобы дать какому-то недотыке выкатить из переулка катафалк. – Ну, просто как два приятеля, и один готов помочь другому.

– Если вы хотите сказать, что идеологические различия между нами носят сугубо поверхностный характер, а первостепенное значение имеет наша принадлежность к человеческому обществу…

– Ну, пожалуй, я не стал бы делать таких далеко идущих…

– Тогда, боюсь, вынужден буду с вами не согласиться, доктор Вейси. Противоречия между нами слишком глубоки и непримиримы.

– А-а. Раньше вы называли меня Дик.

– То было раньше.

– А, понятно. – Ричард встал и протянул обратно платок Последнее прикосновение к царапине показало, что кровь остановилась.

– Оставьте себе.

– Нет, возьмите. Спасибо, Дункан.

Ричард сумел-таки возвратить ему платок Он до смешного обрадовался, потому что, если бы платок ему навязали, это было бы мелким, но унижением. Он что, так никогда и не научится разбираться в людях? И где он понабрался этих пошловато-идиотских ухваток? Впрочем, он почти тут же отвлекся от этих размышлений, так как оказался на свежем – ну, по крайней мере на открытом – воздухе, в месте, которое он вроде бы хорошо знал, но в котором не оказывался по крайней мере лет десять, что само по себе было несколько жутковато. С нежданной легкостью, другими словами, сохранив достаточно сил, чтобы пройти еще несколько метров и не упасть, он отыскал телефон-автомат, еще одно приспособление, знакомое ему только с виду, и набрал номер Криспина, единственный, который он помнил наизусть, за исключением пожарных и скорой помощи. В трубке раздался голос какого-то инородца, потом – Фредди.

– Я захлопнул дверь и забыл ключи, у меня не заводится машина и нет денег, – объяснил положение Ричард. – Можно мне приехать?

– А эта самая… прости, а Корделия, что, тебе не открывает?

– Ее нет дома.

– Что? Хочешь сказать, она отчалила?

– Не знаю. Я не знаю, где она. Но дома ее нет.

– Что? А до этого где она была?

– Не знаю. Слушай, можно мне приехать?

– Конечно можно. Почему нет-то?

– Я же сказал, у меня нет денег.

– Поймай такси, мы тут заплатим, болван непонятливый.

Получив дозволение, Ричард поймал такси, высунувшись для этого на проезжую часть с риском для собственной жизни, как, впрочем, и для других. Через секунду ближайший светофор переключился на красный. Таксист, приземистый старикашка, молча пялился на Ричарда, пока тот, назвав адрес Радецки, говорил:

– Просто отвезите меня туда, и все, и никаких заботливых расспросов, типа: а знаете ли вы, что у вас здоровущая царапина на подбородке, осторожнее надо, приятель, и никаких сокрушенных замечаний о том, как только теперь не одеваются, понятно, просто везите, и все, договорились?