Эта страшная и смешная игра Red Spetznaz
Шрифт:
В дверях она обернулась, сияя внезапным румянцем. Обернулась. Голос женщины был уже мягким и глубоким.
– Надеюсь, ты заметил, что железяку эту паровозную, в саду, ну, ту трубу, что тебя всегда бесила, я выбросила. Она действительно весь вид здесь портила…
С усмешкой Глеб Никитин показал ей пальцем на дверь.
В ответ Инга тихо и загадочно засмеялась.
Так бы и стоять ему у окна, в ожидании слушая тишину залива и шелест посторонней быстрой жизни со стороны близкой дороги, но закатное солнце неминуемо напомнило о другом.
Из рюкзака
«Ну, молодец, малыш!».
Вся сегодняшняя информация по проекту «Робинзон» была уже выложена в сети и правильно отредактирована.
Знакомое мягкое кресло для работы было непривычно низковато и поэтому, наудачу пошарив рукой в комнатных сумерках, Глеб пододвинул к себе обычный стул и удобно устроился на нём у компьютера.
«Так, двинули они сегодня шлюпку значительно…, Сашка опять не брился…, облака над водой какие-то нехорошие с запада, завтра у них там будет дождь – надо предупредить».
Два письма в электронной почте.
Сашка, как у них всегда и получалось в трудные минуты, пытался в своём послании шутить, но в каждом небрежно-забавном мальчишеском слове – тревога.
«Милый мой пацан!».
Ализе написала на английском. О том, что ждёт возвращения его, Глеба, как можно скорей.
Луна, светлая серебряная луна. Из-под дальнего берегового откоса только что подала рассветный голос первая птица. Упало в саду яблоко. Никого…
Мысли уже не были похожи на толстый и беспорядочный шелест книжных страниц, который беспокоил его с самого начала их вечернего разговора.
Сейчас хотелось просто медленно поднимать ресницы и улыбаться.
Перевернувшись и положив подбородок на кулаки, Глеб молча смотрел на Ингу.
В слабом ночном свете она стояла у распахнутого окна, не оборачиваясь к нему и тоже не произнося ни слова. Сквозь густые прозрачные волосы дробились уже разбитые дальними яблоневыми ветками лучики лунного света.
Он тихо тронул рукой её обнажённую спину.
– Ты чего?
Заблестев ласковыми глазами и сложив руки у шеи, Инга повернула голову.
– Где крылья, которые я любил…
– Чего ты, крылья у меня ещё не выросли!
Инга засмеялась громче.
– Их уже нет, глупая…
– Пододвинься.
Одной рукой она приподняла к груди край простыни и села на кровать совсем рядом с ним.
– Лучше ты посмотри на меня, как всегда глядел. Дай хоть тебя запомнить. Ну, ну же, не опускай голову, не прячься! Почему сегодня не хочешь на меня глядеть, а?!
– На то оно и утро, чтобы люди не смотрели в глаза друг другу.
– Тебе было сегодня плохо?
– Говорю же – глупая…
Не глядя на Ингу и не поднимаясь от подушки, Глеб протянул вперёд раскрытые ладони…
День 5. Пятница
Опять кружевной передник. Счёт 9:11:10. Неповиновение
Проснувшихся
в саду птиц стало уже много, а машины шумели по близкому шоссе всё ещё не очень назойливо.– И сейчас ты опять исчезнешь…
В ответ Глеб смеялся одними глазами.
– Но я же возвращаюсь!
– Не очень часто.… И не навсегда.
С привычным уютом присев на низком диванчике перед стенным зеркалом, Инга принялась внимательно расчёсываться большим гребнем.
– Одиноко тебе, Глеб Никитин, будет. Может и сила в тебе такая есть, что с людьми ты так можешь. А нужно ли? Что молчишь?
Она ловко перехватила роскошные волосы красной лентой и покосилась в сторону кровати.
– Неужели никто и никогда не увидит, как ты плачешь?
– Последний раз… – Инга вздрогнула, услышав в ответ совсем не мягкий, не утренний, а глубокий и жёсткий, давно уже очень знакомый, голос. – Последний раз мне было горько до слёз в юности, таким же ранним утром, под далёкими Чебоксарами.
Капитан Глеб затянул на поясе ремень и набросил на загорелые плечи почти высохшую на ночном ветерке выстиранную рубашку.
– Польёшь?
Обняв и тёплый розовый халат, и дрожащие ладони, он коротко поцеловал Ингу в висок.
– Как тогда, в городе, в твоём саду, помнишь?!
Они хохотали и после того, как Инга вылила на него два полных ведёрка, зачерпнув воду прямо из реки, с береговых мостков, и когда вместе, дурачась, они принялись жарить яичницу.
Глеб рубил крупно лук на столе, а Инга управлялась с большой чугунной сковородой, ловко пристраивая её на дровяной уличной плите под навесом.
– Сколько раз, когда казалось, что я ухватил в жизни синюю птицу за хвост, она оборачивалась ко мне с милым таким оскалом…
Не вытирая рук, Глеб подбросил в огонь несколько коротких берёзовых поленьев.
– Была пора – я рвался в первый ряд – и это всё от недопониманья!
Со счастливой улыбкой Инга изумилась.
Ей уже приходилось наблюдать яростный характер Глеба в общении с другими мужиками и нежный…, да, уж, конечно, правильно – нежный, когда он беседовал с женщинами, но никогда раньше она не слышала, чтобы он пробовал что-то напевать!
Она откинула запястьем волосы со лба.
– Током ты ещё тогда бился. Когда прикасался ко мне.… Помнишь?
– Я помню всё. И рад за тебя.
Глеб спрятал испачканные руки за спину и, потянувшись, поцеловал мягкий завиток на шее Инги.
– Пойми меня и ты. Уверен, что мне будет очень хорошо у твоего абажура, но стану ли я на этом берегу окончательно и бесповоротно счастливым? Конечно, ходики и чайник со свистком – это приятно и славно, но…
Якоря всегда были символами мёртвой, тихой воды и поэтому они мне противны. Ты хочешь, чтобы я стал скучным и нудным, как сегодняшний старичок Веллер? Помнишь, тогда мы все вместе зачитывались его книгами, а сейчас он беспомощно тараторит в телевизоре что-то умное, безусловно, правильное, но, не имея никаких шансов быть услышанным, а уж тем более правильно понятым…