Эта страшная и смешная игра Red Spetznaz

– Это из-за Усманцева?

Глеб кивнул.

Расправляя ладонями красный клетчатый фартучек с кружевными оборками, Инга статно поднялась из-за стола и ещё раз по привычке одёрнула белоснежную скатерть.

– А половина твоя где?

– Меня половинами мерить нельзя.

И снова тот же самый синий взгляд и широкая улыбка…

– Почему?

– Потому что я целый.

– Не обижается она, что ты по свету один всё бродишь?

Повертев в руке остаток пышного пирога, Глеб решительно захрустел поджаристой корочкой.

– Мы редко видимся. У меня нет возможности объяснять ей мои дела или, хотя бы, извиняться.

– Редко?

– Да, раз-два в год, случайно. На каких-нибудь юбилеях у знакомых.

– А как же…?

Инга не решалась спросить о главном для неё.

Справившись с едой, капитан Глеб прищурился и поднёс ко рту льняную салфетку.

– Отвечаю. Живу в одном месте, работаю во многих других. Я доволен тем, что на свете есть преданная мне женщина, которая обеспечивает мои тылы и в которой я уверен на все сто процентов.

– Жена и должна быть такой.

– Это не жена.

Глеб взял ладони Инги в свои.

– Не грусти ты сейчас так, не надо. Помнишь, вы все ещё смеялись над моими словами, когда я говорил, что ищу смотрительницу для своей библиотеки? Ну вот, я и нашёл. Звать её Наталья Павловна, у неё чудесные дети и заботливый муж.

– А ты…?

– Что я? В моей библиотеке всегда порядок.

И всё-таки, как они этому не противились, пристальный взгляд Инги и мгновенная усталость в глазах Глеба встретились. Он усмехнулся.

– Мудрые восточные люди говорят, что когда у человека много домов – у него нет дома. Зато я свободен.

– Но одинок.

– Одно уравновешивает другое.

Привычно и сильно Глеб Никитин коснулся рукой своих коротких волос. Лёгкая тень прерванного абажурного света закрыла от Инги его глаза.

– … И вообще, нет никакой причины для принципиальной грусти о такой персоне, как я. Сам жив, здоров. Мой сын здесь, рядом. Ребёнок растёт нормально, кушает хорошо, буквы уже знает все, даже иностранные. Бреется самостоятельно… – Смеяться Глеб было легче, чем в чём-то сейчас признаваться.

– И внуки мне скоро будут нужны обязательно! Какой же настоящий мужской покой без внуков-то?! Знаешь, один мой знакомый поэт, в юности вместе с ним ставриду потрошили на плавбазе, про это дело сочинил так: «От смятых простынь – до покоя. Покой.… А что это такое?».

За стеной раздались счастливые нетрезвые крики.

– Извини, я выйду ненадолго в зал. Посетители чего-то ещё хотят. Ты же не обидишься?

Промолчав, Глеб Никитин не сразу отпустил из своих ладоней мягкую и тёплую женскую руку.

…В тот раз они всей компанией решили пообедать в каком-нибудь новом месте. Весенний город был не по сезону жарок и душен, изобилие пиджаков, галстуков и деловых портфелей вокруг уже вызывало изжогу, и поэтому, когда кто-то из директоров предложил поехать в нечаянно знакомый ему кабачок за пределами окружной дороги, все легкомысленно согласились.

– Речка совсем близко, несколько летних домиков на берегу залива, кухня прекрасная! Вряд ли кто из нашей администрации уже успел там проявиться. И ехать из города всего минут двадцать!

Так они первый раз побывали в «Собаке Павлова».

Название чудному местечку тоже придумалось случайно, стихийно, да так потом и прижилось надолго в их разговорах.

«Сегодня в „Собаку“?! Конечно…!».

…Берег травянистой речушки, незаметно спрятавшейся метрах в пятидесяти от дороги. Густые деревья и частые кусты закрывали полянку ресторанчика от чужих взглядов. На первом этаже старого каменного дома уютно расположились кухня и небольшой обеденный зал с прекрасным антикварным камином. Пять массивных деревянных столов, которые, впрочем, всегда пустовали, когда там бывали они.

Если не дул сильный ветер с залива, то их компания выбирала для совместного обеда одну из летних верандочек.

Для создания «колорита» к стенам ресторана кем-то старательным была натаскана куча всякой интересной всячины. На берегу в живописном беспорядке валялись железные плуги, колёса от телег, вилы, труба от паровоза, огромные старые сапоги, часть кованой могильной решётки.…

Под роскошной плакучей ивой, на белёном мелом кирпичном постаменте стоял бюст какого-то великого человека.

– Это Мечников!

– Чехов!

Лениво допивая вино, они состязались в остроумии и, отчасти, в качестве своей зрительной памяти.

Человек на постаменте был явно из школьных учебников.

– Бросьте вы, это же Павлов! Иван Павлов, известный всем физиолог.

На травке, под белыми кирпичами спорного бюста лениво зевала откормленная среднеазиатская овчарка.

Кто-то подозвал женщину, которая ловко приносила им из кухни на берег закуски, и поинтересовался.

– Извините, а это кто?

Расстроенная наверняка чем-то личным официантка невнимательно отмахнулась от праздных посетителей.

– Та это наш хозяин, на вечернюю рыбалку сюда после обеда приехал…

Действительно, в глубине сада, за изваянием, какой-то живой мужчина возился с лодочным мотором.

Как же они тогда хохотали!

Бедная женщина была готова обидеться, особенно после того, как чрезвычайно сильно покраснела. Её быстро успокоили и отблагодарили.

– Всё правильно! На постаменте – хозяин! Сам Павлов! А под ним – сторожевая хозяйская собака. Собака Павлова!

Так и пошло – ресторан «Собака Павлова».

Характер у Инги имелся уже и в те времена.

Со своими шумными посетителями она разобралась быстро и вернулась к Глебу в тихую комнатку с тарелкой крупного крыжовника в руках.

– Ну-у, ещё и это! Спасибо. Уже давно никто так чудесно для меня не готовил.

– Ты же ведь и ни не поел ничего толком-то! Всё в спешке…

– Я выгодный – ем мало.

– Зато, небось, устрицы да жульены в своих странствиях предпочитаешь?