Это Америка
Шрифт:
— О, в Америке за такое лечение пациенты засудили бы докторов на миллионы.
Каждый день американцы поражались блестящим результатам илизаровского метода. И как горько было понимать, что при таком высоком профессиональном уровне врачи института получают низкую зарплату.
Местные врачи быстро подружились с Лилей, кое-кто даже помнил ее по прежнему приезду. Они относились к ней как к своей, а она раздавала им сувениры, американские сигареты, шоколад, бутылки водки.
Для американцев при больнице организовали
— Интересно, сколько получают доктора в Америке?
Ей неловким казалось называть действительные высокие суммы, она сбавляла:
— Приблизительно по четыре — пять тысяч долларов в месяц.
— Да… А я получаю всего сто пятьдесят, если перевести на доллары. Прожить на такие деньги трудно.
В разговор вступал другой доктор:
— Вот у меня двое маленьких детей, кормить их надо? Жена работает медсестрой, гроши получает. Двух наших зарплат не хватает. Как отпуск подходит, я еду поглубже в Сибирь — рабочим на стройку или матросом на баржу. Там намного лучше платят. Только так деньги добываю. Работать врачом в России стало совсем невыгодно. Вы молодец, что в Америку уехали.
Лиля просто терялась: где еще можно услышать, чтобы высококвалифицированный хирург подрабатывал рабочим?
В один из вечеров Илизаров заехал за Лилей и повез ее к себе домой. Он жил в обычном пятиэтажном доме, но ему сделали большую квартиру из четырех комнат.
Они разговаривали в столовой, на кухне его жена Валентина готовила пельмени и разные угощения, а дочка Светлана, молодой врач и сотрудник института, приносила еду.
Илизаров был настроен добродушно, расспрашивал, какое впечатление создалось у американцев от института.
— Они заплатили институту за курсы 66 тысяч долларов, это большое подспорье для нас. Рубль теперь ничего не стоит, а доллары ценятся высоко. Вообще непонятно, что вокруг делается: власть ослабевает, экономика рушится. Я вот народным депутатом называюсь, на заседаниях в Кремле сижу, а ничего не понимаю. Главное, люди страдают, зарплаты никому не хватает, мои сотрудники жалуются, — и грустно добавил: — Да, ты вовремя уехала.
Лиля еще раньше заметила, что он прихрамывает на правую ногу, и тут наконец спросила:
— Что у вас с ногой? Почему вы хромаете?
— Ерунда, просто новая туфля жмет. Надо попросить сапожника размягчить.
— Гавриил Абрамович, разрешите мне пощупать пульс на вашей ноге.
Он не соглашался, она мягко настаивала, наконец он неохотно согласился. Она проверила — пульса на ноге почти совсем не было.
— Вам надо обследоваться и лечиться.
— Глупости, пройдет.
Лиля поразилась: такой великий ортопед, а не понимает. У него был диабет, но он не обращал на себя внимания.
— Ты вот что лучше, — отмахнулся он, — поговори с Френкелем, чтобы он взял мою Светланку на работу, хоть временно. А то ведь здесь все хуже становится. А она девка толковая, знает английский.
— Я передам ему вашу просьбу, Гавриил Абрамович.
— А на конгрессе в Лас — Вегасе ты
была?— Была, демонстрировала там ваш метод. Все интересовались.
— Ну — ну. И как там «Ричардс» показывал?
— Показывал всё очень броско, яркая неоновая реклама горела: «Метод Илизарова».
— Рекламировал, говоришь. А меня не пригласили.
Лиле было неудобно говорить об этом, но сказать надо:
— Френкель говорил, что они считают ваш патент недействительным в США.
Он рассердился, нахмурился, повысил голос:
— Врут они! Патент мой действительный. Они просто не хотят мне платить, вот в чем дело. Надо в суд на них подать. Найти в Америке опытного юриста. Я согласен платить. Как только он отсудит, что мне полагается, сразу заплачу. Ты найди мне такого, спроси, сколько. Но и поторговаться можно. А если он выиграет, я и тебе заплачу, пять процентов дам. — Подумал и добавил: — Ну, три.
— Что вы, Гавриил Абрамович, я и так все для вас сделаю.
— Ну — ну, постарайся.
Подходила суббота, и некоторые из курсантов — евреев спрашивали:
— Лиля, есть в Кургане синагога?
— Есть христианская церковь, а насчет синагоги я не уверена.
— Это религиозная дискриминация. Где же евреям молиться?
— Да они не молятся. По всей России евреи атеисты, советская власть отучила их от молитв. Только старики молятся. В Кургане, кроме Илизарова, мало евреев.
— Как, профессор Илизаров еврей?!
— Он горский еврей, тат, из бедной деревни на Кавказе.
— Как же он добился такого высокого положения?
— Талантом и упорством. Но ему нелегко это далось, двадцать лет добивался, чтобы его метод признали.
— А если он еврей, то где же он молится?
— Да атеист он, нигде не молится. К тому же коммунист.
— Коммунист? Но вы сказали, что он еврей. Евреи не должны быть коммунистами.
— В России трудно пробиться, если ты не член партии коммунистов. Многие вступают в партию из карьерных соображений. И Илизаров так сделал, иначе он не мог бы стать директором.
Они долго это обсуждали, расспрашивали Лилю о положении евреев. Попросили все-таки, чтобы их отвезли в церковь. На холме у края города стояла небольшая деревянная церквушка — бревенчатый сруб с традиционной луковкой наверху. Перед ней, в березовой рощице, сидели несколько старух, в серых и черных платках.
Американцы сразу весело сказали:
— «Бабушка»! «Бабушка»! — В Америке так называли сами эти платки, с ударением на втором слоге.
Завидев полный автобус хорошо одетых туристов, «бабушки» кинулись на дощатую паперть и заголосили:
— Подайте Христа ради! Подайте Христа ради!
Американцы начали раздавать им доллары, а шофер автобуса недовольно сказал:
— Напрасно дают — старухам все равно ничего не достанется, все отнимут их мужики: мужья или сыновья. И тут же пропьют.
В полутемном храме висело несколько темных икон, возле них горели свечи. На американцев подействовала бедность и атмосфера церквушки, они выходили из нее притихшие. Какому Богу они молились, Лиля не спрашивала.