Это было под Ровно. Конец «осиного гнезда» (ил. М.Петрова)

— А кто вас свел с Гюбертом?

— Он сам приехал в штаб танковой дивизии и забрал меня, - ответил Брызгалов.
– Нас сопровождала охрана и солдаты фельджандармерии.

— И Гюберт сразу отвез вас в свою резиденцию?
– спросил я.

— Нет, - ответил Брызгалов.
– Меня еще месяца два держали в кутузке жандармерии. Вытребовали из Бреста сохранившиеся судебные дела, всё проверяли. Гюберт время от времени приезжал беседовать со мной, а в декабре забрал к себе.

2. КОМАНДИРОВКА

Прошло три дня. Ничего нового Брызгалов не рассказал. Подполковник Фирсанов позвонил в Центр. Выслушав его, Центр предложил допросы временно прекратить и сообщил, что на днях к нам вылетит полковник Решетов. Кто такой Решетов - никто у нас не знал.

Полковника мы встретили утром на фронтовом аэродроме. Это был рослый хмурый человек, судя по его выправке - в прошлом строевик. Представившись и поздоровавшись с нами, он уселся в машину рядом с шофером, наклонился вперед к ветровому стеклу и молчал всю дорогу до штаба. Я сидел сзади, и в глаза мне бросилась одна особенность: правой рукой Решетов все время старательно массировал кисть левой. Эта кисть была заметно бледнее правой, суше и помечена большим белым рубцом, идущим по тыльной стороне.

В рабочей комнате Фирсанова он уселся на маленький жесткий диванчик, прижавшийся к простенку между окнами, расчесал свои густые волосы и расстегнул воротник гимнастерки.

— Садитесь, товарищи, - сказал он нам - подполковнику Фирсанову, майору Коваленко и мне.

Его спокойное хмурое лицо со сросшимися на переносице бровями казалось утомленным.

Пауза затянулась. Полковник курил. Мы ждали.

— Где парашютист?
– спросил наконец Решетов, потирая больную руку.

— Во дворе, рядом, - ответил Фирсанов.

— Где его лучше допросить: там или здесь?

— Только у меня, там негде.

— Распорядитесь, чтобы его привели, - приказал Решетов.

Я, как младший по званию, вышел и через несколько минут возвратился с Брызгаловым.

За эти дни Брызгалов немного отошел, отдохнул, глаза его, тогда, при первом знакомстве в колхозе, показавшиеся мне очень маленькими, теперь как бы увеличились и смотрели с некоторой наглецой, словно он уже считал себя в полной безопасности.

— Садитесь, - бросил ему полковник.

Брызгалов осторожно сел.

Решетов несколько секунд молча смотрел ему в глаза. Брызгалов поежился под его тяжелым взглядом, как жук, наколотый на булавку, потом нервно передернул плечами и уставился в пол.

— Вас готовил к переброске Гюберт?
– спросил Решетов.

— Эге… Я уже говорил об этом вот им.
– И Брызгалов небрежно кивнул в нашу сторону.

Глаза полковника сузились.

— Встать!
– резко сказал он.
– Отвечать, как полагается!

Брызгалов вскочил, словно его подбросило сильной пружиной, подтянулся, вытянул руки по швам.

Решетов ставил вопросы громко, четко, отрывисто, не отводя взгляда от Брызгалова.

— Да, капитан Гюберт, - отвечал Брызгалов.
– Он готовил к переброске и возил на аэродром.

— Кто сопровождал в самолете?

— Тоже он.

— Еще кто?

— Второй немец.

— Фамилия?

— Не знаю.

— А Саврасова знаете?

— Нет, никогда в глаза не видел.

— А Гюберт Саврасова знает?

Лицо Брызгалова застыло; казалось, в его голове происходит какая-то усиленная работа мысли.

Задержавшись с ответом, он сказал наконец:

— По-моему, не знает.

— Садитесь!
– разрешил полковник.
– Почему вы так решили?

Брызгалов сел, вздохнул, вытер влажный лоб рукавом пиджака и начал рассказывать. Накануне выброски Гюберт обстоятельно беседовал с ним. В ходе беседы он вызвал к себе незнакомого Брызгалову русского и предложил ему: "Опишите подробнее и точнее наружность Саврасова". Брызгалов считает, что, если бы Гюберт лично знал Саврасова, он бы не передоверил описание его наружности другому. К тому же, когда этот русский рисовал портрет Саврасова, Гюберт спросил его, кто выше ростом - Брызгалов или Саврасов. Русский взглянул на Брызгалова, попросил его встать со стула и ответил, что Саврасов, если и выше, то очень ненамного.

Трудно было предположить, чтобы Брызгалов врал так тонко. К тому же этот вопрос к его личной судьбе не мог, по-видимому, иметь отношения. Из рассказанного можно было заключить, что Гюберт действительно не знал Саврасова.

Это обстоятельство, очевидно, пришлось по душе Решетову. Он чему-то усмехнулся, прошелся по комнате и продолжал допрос:

— Как звали русского?

Брызгалов покачал головой. Этого он не знал. Может быть, при нем Гюберт и называл русского по имени или фамилии, но Брызгалов не обратил на это внимания, не запомнил. За все время пребывания в разведывательном пункте он видел этого русского только два или три раза и знаком с ним не был.

— В чем он был?
– спросил Решетов.

— В гражданском костюме.

— Обрисуйте мне его, - предложил полковник.
– Каков он собой?

Брызгалов помедлил немного, видно собираясь с мыслями, потер угреватый лоб, посмотрел в потолок, прищурил один глаз, точно прицеливался, и начал рассказывать. Он дал яркий, сочный, запоминающийся портрет, по крайней мере я получил довольно живое представление о внешности и характерных особенностях этого неизвестного "русского".

— Значит, брови у него мои?
– спросил Решетов.

Брызгалов посмотрел на полковника исподлобья и ответил:

— Пожалуй… А в плечах он поширше немного. Он пожирнее вас, а вы суховаты…

— Какое вознаграждение обещал вам Гюберт по возвращении?

Брызгалов потупился и после небольшой паузы проговорил:

— Обещал на тридцать тысяч часов и золота из Ювелирторга… И интересную должность…

— Какую именно?

— Начальника полиции в Рославле.

Полковник усмехнулся, прошел к дивану, сел и принялся за свою левую руку.

Я попросил разрешения задать арестованному несколько вопросов.

— Спрашивайте, - сказал полковник.

Брызгалов перевел взгляд на меня.

— Вы владеете немецким языком?
– спросил я.

Брызгалов разрешил себе улыбнуться: кроме русского, он не владел никакими.

— Как же вы изъяснялись с Гюбертом?

— Хм… Он по-русски говорит не хуже нас с вами.

Полковник быстро встал:

— А может быть, Гюберт не немец?

— Немец!
– твердо заверил Брызгалов.
– Самый настоящий немец. С немцами по-своему он говорит очень быстро. А по-русски говорит хоть и правильно, но медленно.