Это было под Ровно. Конец «осиного гнезда» (ил. М.Петрова)

Пока Таня умывалась, расчесывала и заплетала косу, белка сидела у нее на плече и, держа в передних лапках крепкую, еще не созревшую шишку, покусывала ее своими острыми зубками. Таня ласково поглядывала на нее.

Позавтракали мы остатками вчерашней каши и занялись сортировкой имущества. Мы решили оставить здесь часть боеприпасов и продуктов, кое-что из снаряжения и одежды, а остальное нести с собой к озеру. Я предупредил друзей, что на поляну мы вернемся только ночью в воскресенье, чтобы встретить самолет.

Итак, в начале десятого мы покинули свой аэродром и, сориентировавшись по карте и компасу, отправились навстречу Фоме Филимоновичу, к озеру, навстречу решающим событиям.

Идти было теперь значительно легче, да и путь был в два раза короче вчерашнего.

Мы не торопились, делали частые короткие привалы. На полпути пересекли лесную дорогу, о которой я уже упоминал, внимательно осмотрели ее. По-видимому, никто по ней не ходил и не ездил за последние недели.

В полдень мы добрались до озера. Оно лежало в низине и мало чем отличалось от болота. Берега покрывал густой и высокий камыш.

— Какая глухомань!
– пробормотал Сережа Ветров.

Мы начали обходить озеро и, когда добрели до чистого берега, услышали, как кто-то шумно бултыхнулся в воду.

И тут же раздался голос Фомы Филимоновича:

— Внучка, отворотись! Я вылезать буду!

Таня прыснула и скрылась в кустарнике. Мы увидели Фому Филимоновича, скакавшего на одной ноге. Он натягивал брюки, и вода сбегала с его бороды веселыми струйками. На отмели, в траве, недалеко от воды, трепыхались и поблескивали красноперые окуньки с ладонь величиной и несколько щук.

— Видали?
– похвастался Фома Филимонович, кивая на рыбу.
– Чем не рыбак?.. Таня, выходи!

Таня подбежала к деду, обняла его, уткнулась лицом в его грудь и заплакала.

— Не надо, Таня, не надо… - приговаривал Фома Филимонович, лаская девушку.
– Семенка-то не любил слез… Помнишь, как говаривал он? Не надо, доча, не надо… Все мы люди, и все мы смертны. Война, Танюша! Не у одной тебя горе, оглянись-ка вокруг…

В сторонке, под деревьями, стояла уже знакомая нам одноконная телега, а возле нее - ребристая гнедая кобыла. Она лениво мотала головой и помахивала куцым хвостом, будто нехотя отбиваясь от надоедливых слепней.

Фома Филимонович заправил рубаху в брюки, подошел к телеге, достал из-под вороха сена чугунок и подал его Тане:

— Чисть рыбешку, милая, да закладывай уху. Она как раз ко времени поспеет. В мешке возьми лук и укроп.

Сережа Ветров сейчас же бросился на помощь Тане. Он быстро развел огонь, наполнил чугунок водой и пристроил его над костром. Потом вооружился ножом и стал вместе с Таней чистить рыбу.

— Ну как дела, Филимоныч?
– спросил я.

— А так, помаленьку.

— Как чувствует себя Штейн?

— Зверь-зверем ходит. То к одному привяжется, то к другому. Такая уж у него волчья натура! Похитуна совсем затюкал. Как встретит пьяного, так в зубы. Похитуну хоть в гроб живьем ложись. Теперь он брыкаловку сосет только ночью, под одеялом, а днем ни-ни… Боится.

Логачев и Березкин рассмеялись. Я был рад, что Кольчугин снова бодр и весел. Подходили горячие дни, и каждому нужна была большая внутренняя собранность.

— Охота не сорвется?
– опросил я.

— Ни в какую! И Похитун поедет. Сам мне вчера говорил. Гюберт солдат прихватит, а сколько - не ведаю. Приказал две подводы готовить, а раз две значит, не одни поедем.

— Когда вас здесь можно ожидать?

— До захода солнца пожалуем. Раз едем с ночевкой, то нет смысла терять вечернюю зорьку. А Гюберт любит это дело, вкус понимает. А знатное местечко я подыскал?

Я окинул взглядом озеро и кивнул головой.

— Знатное местечко!
– продолжал Фома Филимонович.
– Уток здесь видимо-невидимо, тьма-тьмущая. Он меня сегодня загодя командировал. Приказал шалашик разбить, плоток сколотить. Но мне сдается, что незачем зря тратить время.
– И старик подмигнул.
– Нам будет не до уток. Да и боюсь, что не довезу я своих господ до озера. Как, Кондрат?

— Хорошо было бы, - сдержанно ответил я.

— Что ж… Хлопцы, айда обзор места делать! День-то у меня короток короче медвежьего хвоста. Задерживаться не резон.
– И старик зашагал прочь от озера.

Логачев, Березкин и я последовали за ним.

Пройдя шагов двести по колее, проложенной телегой Фомы Филимоновича, мы остановились у остатков моста через неширокий проток. Здесь торчали полусгнившие сваи и бревна. Часть их уже давно засосала тина.

— Тут мы всё и совершим, - сказал Фома Филимонович.
– Место на редкость подходящее для засады.

Потом мы прошли еще немного и вышли на лесную дорогу.

— Это в Селезневку?
– спросил я.

— Ага, прямиком, - ответил старик.

Дорога выглядела неезженой, и это меня успокоило.

Мы вернулись к озеру и расположились в холодке. Фома Филимонович задумался о чем-то, а потом, покачав головой, заметил:

— Рискованное дело затеяли мы, хлопцы! Уж больно рискованное.

— Без риска нельзя, - проговорил Березкин.

— А ты помолчи, цыган!
– прикрикнул старик.

Березкин рассмеялся.

— Спланировали-то мы ладно, а вот как оно обернется… - осторожно продолжал Фома Филимонович.

Хитрый старик решил, видимо, прощупать мое настроение.

Я ответил:

— Все будет зависеть от тебя, Филимоныч. На тебя вся Москва смотрит. А мы уж не оплошаем…

— А я что? Я маленький человек…

— Нечего вам казанской сиротой прикидываться!
– выпалил Березкин.

— Помолчи, цыган!
– огрызнулся старик.

Теперь уже все рассмеялись.

С полчаса ушло на черчение подробного плана Опытной станции. Фома Филимонович водил прутиком по песку, я задавал вопросы, а Логачев переносил все на листок бумаги. Старик тщательно провел разведку и без запинки перечислил весь личный состав Опытной станции, показал, где и кто размещен.

— Да, запамятовал, - спохватился ой.
– Завтра Штейн уезжает. Если верить Похитуну, то в город, а из города в ту деревню, где было имение Эденберга.

— Хм… Интересно. Это зачем же?
– поинтересовался Березкин.