Это было в Коканде

–  С кем из курбаши, кроме Иргаша, разведчик Джемс имел непосредственную связь?

–  Не знаю, - сказал Зайченко.
– Мне уже задавали этот вопрос… И я тогда на него не мог ответить. Прошу верить, что я видел Джемса только один раз…

–  Только раз?..
– живо, будто удивляясь, промолвил Жарковский и, оглядывая Зайченко, задал ему новый вопрос: - А вы слыхали, что басмаческие вспышки продолжаются до сих пор?

–  Вспышки… - пробормотал Зайченко.
– Не знаю.

–  Ну да. Только вспышки. Ведь иначе не может быть… - как бы объясняя, сказал Жарковский.

–  Конечно… - сейчас же согласился Зайченко.

– Движение быстро выдохлось. Уже давно… Я сам чувствовал его крах.

–  Вы чувствовали?

–  Да.

–  Давайте вернемся к началу, - проговорил Жарковский.
– Вы знали, кто руководил организацией в Ташкенте?.. В самом начале?

–  Нет.

–  От кого же вы получали поручения? Кто снабжал вас?

–  Организация… Но людей я не знал. Это были анонимы.

–  Зачем вы лжете?

–  Я не лгу… Я называл Назиева и Кудашевича. Но это было по девятнадцатому году… Других не знал.

–  Вы знали английскую разведку!
– делая вид, что сердится, сказал Жарковский.

–  Вы ошибаетесь! Она знала меня, - заметил Зайченко.
– Если это была английская разведка… В чем я теперь сомневаюсь. Черт знает, на кого он работал.

–  А Чанышева знали?

–  Очень мало… До кокандского восстания. Потом он был убит в тюрьме пьяным красногвардейцем. В Скобелеве.

–  Ведь вы привлекались по делу о сдаче Кокандской крепости?

–  Да. Привлекался.

–  Это так и осталось невыясненным…

Зайченко опустил глаза.

–  Вы можете мне верить или не верить, но ни восемь лет тому назад, ни в девятнадцатом году, ни сейчас я даже сам себе не могу ответить на этот вопрос… - сказал он.

–  Но если бы обстановка была более определенной для сдачи, сдали бы, конечно?

–  Затрудняюсь ответить!
– проговорил Зайченко.

Жарковский думал, что он упорствует. Но Зайченко действительно, при всей готовности к измене в ту ночь, все-таки сам для себя не знал и не помнил, как он собирался поступить в последний момент. Сейчас же это давнее дело совершенно не волновало его, и ему было трудно говорить о нем по существу. Он даже забыл о всех своих настроениях тех дней.

Расценивая его молчание по-своему, Жарковский заявил:

–  Вот! До сих пор вы продолжаете служить иностранной разведке. Что ж, надеетесь, что она поставит вам памятник?

–  Я не служу, - ответил Зайченко.

–  Служите молчанием! Определенно служите. А когда встречались с этим резидентом, вы, наверное, были разговорчивее? Иначе бы вас не держали? Не правда ли?

–  Да.

–  О чем же вы говорили?

–  Я заявлял о развале басмачества…

–  Информировали?

–  Да, можно и так сказать… Я убедился на опыте, что Красная Армия имеет все предпосылки к победе.

–  Агитировали?

–  Внешне это выглядит, конечно, глупо… Но у нас было трудное положение… Надо было разъяснить эту трудность. Я понимал, что от организации диверсии, от диверсионной борьбы этот разведчик, вернее говоря этот резидент, не откажется, хотя я и говорил, что заниматься этим все равно, что черпать воду решетом.

Увидев насмешливые глаза Жарковского, Зайченко добавил:

–  Не совсем, конечно… Иначе он не покупал бы меня.

–  Но вы предлагали ему что-нибудь иное?

–  Я вообще хотел смыться.

–  Как смыться?

–  Как-нибудь…

–  Куда?

–  Ну, достать паспорт… Поступить куда-нибудь на службу счетоводом… Техником…

–  Но ведь резидент не выпустил бы вас из виду… Разве вы не понимали этого?

–  Понимал… Но не хотел об этом думать.

–  Зайченко, вы опять лжете… Вы не из таковских, чтобы жить не думая. Скажите честно: о чем был разговор в двадцать четвертом году, в ставке Иргаша?

–  Я сказал. Только об этом.

Жарковский во многом верил Зайченко. Даже в самом себе он находил с ним что-то общее. У него ведь также бывали в жизни такие неопределенные минуты.

«Но я счастливее его, потому что умнее», - самодовольно подумал он про себя и при этом потянулся всем телом. «Хотя он не глуп», - опять подумал Жарковский.

Из дела, а также из личного свидания с Зайченко Жарковский убедился, что этот человек играл жалкую роль кастета в чьих-то руках. «Неужели он этого не понимает? Или притворяется, что не понимает?»

–  Вы ведь, кажется, очень хорошо знали комиссара Юсупа?

–  Да. Знал, - ответил Зайченко.

–  Вы беседовали с Юсупом… в лагере Иргаша?

–  Я был у него после нашей сдачи.

–  А с «деревянным афганцем» была у вас беседа об Юсупе?

–  Не помню… Нет, не было.

–  Подумайте…

–  Кажется, да.

Зайченко покраснел (выходило так, что его поймали)…

–  Понимаете… - пробормотал он.
– Я не помню. По-моему, мы не беседовали на эту тему. Нет… Это уж потом, когда я в тюрьме узнал о нападении на Юсупа, у меня это как-то связалось с тем лицом, которое прибыло в ставку Иргаша. Я вспоминаю, что я тогда подумал: «Не резидент ли сделал это?» Я сейчас просто спутал… Нет! Конечно, нес! Тогда мы оба еще ничего не знали об Юсупе.

–  Позвольте… Но в ставке Иргаша говорили о комиссаре Юсупе?.. Это есть в деле.

–  Но, по-моему… Да! По-моему… - несколько растерявшись, возразил Зайченко, - комиссар бригады Юсуп тогда не ассоциировался у меня с тем Юсупом… Ну, вы понимаете, что я хочу сказать. То есть с тем Юсупом, которого я знал мальчишкой… Да, не ассоциировался. Об Юсупе с этим шпионом я не говорил.

–  Что вы знаете об убийстве в Беш-Арыке?

–  Ничего не знаю. Кто-то выстрелил в Юсупа.

Жарковский вдруг открыл ящик, где у него лежало дело, и, вынув оттуда бумажку, протянул ее Зайченко.

–  Читайте отчеркнутое красным карандашом.

Это был рапорт Юсупа от 4 апреля 1924 года.

…Начальник штаба Иргаша Зайченко является звеном между какой-то, вероятно зарубежной, разведкой и мятежным курбаши.

Запутался. Упрям. Операции ведет умело. Большие связи в Средней Азии. Профессионал-диверсант…

Зайченко отложил пожелтевший листок бумаги.

–  Читайте дальше…

…все это говорит против него. Я его давно знаю. С юности. Он был моим учителем русской грамоты. Тогда он мне