Это было в Коканде

Вся чайхана прицепилась к нему. Эти бездельники затем только и собирались тут, чтобы затеять от скуки какое-нибудь развлечение. Юсуп встрепенулся, задрожали над глазами темные длинные ресницы.

–  Теперь нет ишанов, - сказал он и еще крепче стиснул зубы.

–  Нет ишанов? Слыхал, Абдулла?

–  Ишаны всегда будут, - уверенно сказал второй игрок.

–  Нет!
– твердо ответил ему Юсуп. Он сказал так только из упрямства, из желания противоречить. Ему не понравились эти люди, и поэтому он спорил как ребенок.

Абдулла сжал маленькую кость в огромном, как воронье гнездо, кулаке. Подбросив кость и поймав ее в воздухе, толстый Абдулла лениво почесал острым углом кубика свою курчавую жирную грудь и подозрительно взглянул на Юсупа.

–  Ты хочешь сказать, что в наше время нет достойных людей? насмешливо спросил он юношу.
– Тогда чьим ты будешь мюридом?

На это Юсуп мог бы ответить. Но он подумал: «Незачем связываться с этой сволочью! Мое дело - ждать, что скажут другие». Он закрыл рот ладонью, положил голову на валик и сделал вид, что дремлет. В чайхане опять наступила тишина, нарушаемая только стуком костей. Наконец Абдулла с приятелем ушли из чайханы. Сразу же после их ухода по чайхане пополз шепот:

–  Это сын Хамдама… Он…

Посетители начали рассказывать друг другу историю Абдуллы. Каждый что-нибудь знал о нем. Один говорил, что Абдулла был зачат женщиной, имя которой сейчас все позабыли. «Нет, не позабыли… - уверял другой.
– Три года тому назад она умерла в Андижане. Это была первая жена Хамдама, Фатьма».
– «Толстуха? Вдова? Я помню ее, - добавил его сосед.
– Отец женил его насильно. Из-за денег!» - «Ну да! Это случилось незадолго до андижанского восстания!» - «Сын в мать», - «Тоже лавочник!» - «Хамдам держит его, как пса, - на цепи». Так переговаривались гости и смеялись над Абдуллой.

Фитиль в лампе спустился, самоварчи экономил керосин. Завыл ветер, и снова от притока воздуха загудел самовар. Кряхтя, поднялись со своих мест вооруженные джигиты из милиции Иргаша.

Когда они скрылись, Артыкматов открыл один глаз. Самоварчи заметил это.

–  Видал молодцов?
– сказал он гостю.
– Целую неделю шляются. С утра пьют, едят бесплатно. До полночи! И все затем, чтобы слушать, о чем говорит народ. А о чем может говорить народ? Народ говорит о мануфактуре, о хлебе. Все это не стало дешевле, хотя бы в правительстве было десять Мамедовых. Это не наша власть, это татары да евреи. Ну, что ты молчишь?

–  Я пришел слушать, а не говорить.

–  Так ты тоже шпион?
– Самоварчи испугался.

–  Я нищий, - ответил Артыкматов и закрыл глаза.

Самоварчи плюнул; потом, дунув в стекло лампы, затушил ее; потом запер дверь на засов и улегся возле затухающих углей. Все уснули.

Мимо проехал конный отряд в халатах, с кинжалами и револьверами. Лошади тащились в липкой и глубокой грязи. Впереди отряда у двоих джигитов болтались на высоких палках фонари. Между ними на сильном, сухом текинце ехал Хамдам, втянув голову в плечи и почти опустив поводья. Лошадь сама нащупывала дорогу. Она осторожно опускала тонкую ногу в грязь по самую бабку и потом бережно вытаскивала ее обратно. Отряд двигался к юго-западу, в сторону ферганских песков.

19

–  Он мне сказал: «Народ не верит этому правительству». И еще сказал: «Оно не удержится, оно чужое, нет узбека, все татары и евреи».

–  Вот как!
– Аввакумов усмехнулся.
– Что еще?

–  Все.

–  Кто сказал про правительство?

–  Самоварчи.

–  Ну, а ты как думаешь? Не удержится?

–  Нет.

–  Почему?

–  Богатый - бедный… Бедный - рабочий… О… - Юсуп печально вздохнул.

–  Нет, ты посмотри! Вот бой-парень! Вот это агитатор!
– сказал весело Аввакумов, обернувшись к Лихолетову.

Он сидел вместе с ним на деревянной лавочке около казармы.

Крепость только что образовала отряд в пятьдесят человек. Пришли железнодорожники со своим оружием. Настроение поднялось, и ревком решил направить людей в Старый город для разъяснения событий. Муратов, говоривший по-узбекски, отправлялся на хлопкозавод. Сашка Лихолетов просился на шелкомотальную фабрику.

–  Там ведь женщины, - говорил он.
– А женщин я всегда сумею убедить!

От этого, к великому огорчению Сашки, пока отказались.

–  Я могу много говорить. Я по-русски говорю мало, а по-узбекски очень много. Очень много! Отправь меня в Старый город!
– сказал Юсуп Аввакумову.

–  Кашу ел?
– спросил его Аввакумов.

–  Ел, - ответил Юсуп, хотя и не понял, зачем его спрашивает об этом начальник. На всякий случай, в знак благодарности, он похлопал себя по животу.

–  А если тебя старый хозяин увидит, тогда что?
– Аввакумов лукаво подмигнул красногвардейцам.

Мальчик побледнел и прошептал:

–  Он не увидит.

–  А Мулла тебя поймает?
– прибавил ехидно Сашка.
– Он тебе уши-то намнет. Агитатор!

–  Нет, - ответил Юсуп, и на щеках, точно ржавчина, выступили два пятна.
– Не поймает! Не боюсь!

–  Бояться нечего, а осторожность тоже никогда не мешает, - сказал Денис Макарович, ласково обнимая юношу.
– Осторожненького бог донесет, а смеленький сам наскочит. Тебе сколько годов?
– спросил он Юсупа.

–  Пятнадцать.

–  Врет он!
– захохотал Парамонов.
– Меньше ему!

–  Нет… пятнадцать!
– с негодованием крикнул Юсуп и опять покраснел.
– Я никогда не вру.
– Юсуп презрительно взглянул на вестового.

–  А ты еще здесь?
– удивленно сказал Денис Макарович, увидав Парамонова.
– Еще не под замком сидишь?

Парамонов надулся и отошел в сторону, пробормотав:

–  Сажать меня не за что!

Через полчаса его все-таки посадили. Аввакумов был неумолим. История с Мулла-Бабой очень не понравилась ему. Он подозревал солдата в том, что тот за взятку отпустил Мулла-Бабу.

Подозрения оправдались. После обыска у Парамонова нашли золотой перстень. Сашка Лихолетов подтвердил, что этот перстень он видел на пальце у Мулла-Бабы. И хотя Аввакумов теперь был рад, что благодаря случайности противники большевиков не получили в руки такой выгодный козырь, как расстрел Мулла-Бабы, но все же это, по его мнению, не должно было избавить солдата от наказания.

–  Солдат не подчинился. Факт! Совершил предательство. Факт! Гнать его из рядов!
– сказал Денис Макарович, отдавая приказ об аресте Парамонова.