Это было в Коканде
Шрифт:
– Вот война кончится, - сказал Сашка, - можете учиться.
– Нет… - Комендант вздохнул.
– Я уж не хочу и не буду. И война не кончится… Я солдат, как в старину… Наемник!
– Солдатом приятно жить. День да ночь - сутки прочь, - отозвался Парамонов, забрав из соседней комнаты чайник с кипятком.
Сашка удивленно посмотрел на вестового.
Комендант засмеялся и сказал:
– Что, Лихолетов? Не согласны с этой теорией?
Сашка расправил усы.
– Как вам сказать, товарищ комендант! У всякого народа своя теория. Взять русских: солдат считался у нас звания военного, гордого. А возьмите вы узбека:
– Узбеки еще нам пропишут!
– Да, прописать, Константин Сергеевич, могут. В этом я не спорю. И комар до крови кусает. По необходимости. Такое течение истории. Обижал их царь, а тень падает на нас.
– Лихолетов… - Комендант внимательно взглянул ему в глаза.
– Как по-твоему: Ленин удержит власть?
– А почему же ему не удержать? Раз взял - значит, о чем-то думал. Удержит, - авторитетно сказал Сашка.
Кто-то с улицы стукнул в окно. Сашка приподнял одеяло.
– Ветер, должно быть, - сказал Парамонов.
Сашка ближе пригнулся к раме и увидел приплюснутое к стеклу темное скуластое лицо. Сашка опустил одеяло и прошептал:
– Старик… в чалме!
– Старик? Какой старик?
– беспокойно сказал Зайченко и вздернул голову, как бы прислушиваясь к тому, что делается за стенами дома; потом он закусил губу и приказал Парамонову впустить узбека.
Узбек неторопливо вошел в квартиру коменданта, осторожно снял руками огромные восточные галоши и подозрительно оглянулся на все стороны. Увидав Зайченко, он остановился, левой рукой провел по бороде, а правую руку приложил к сердцу и произнес мусульманское приветствие. Затем улыбнулся и довольно чисто спросил по-русски:
– Имею удовольствие говорить с господином комендантом крепости?
Зайченко сделал поклон и пригласил гостя на тахту. Толстый старичок, с аккуратно подбритой бородой, сел точно женщина, оправив складки своих халатов, и потупил глаза.
Все молчали. Наконец старик поднял голову, на его румяном личике, подернутом паутиной красных жилок, опять появилась улыбка, он процедил что-то по-английски. Комендант не знал английского языка и только по одному слову condidentially догадался, что посетитель желает разговаривать с глазу на глаз. Он кивнул Сашке. Тот встал и, лихо щелкнув каблуками, вышел. В передней, усмехаясь, он спросил у Парамонова:
– Что это за обормот? Не знаешь?
– А прах его возьми! Первый раз вижу, - сказал Парамонов и пожал плечами.
– Подай чаю! И сладкого, что есть!
– услыхали солдаты голос Зайченко из соседней комнаты.
Сашка прислушался, почесал нос и, подозрительно взглянув на Парамонова, ушел. Парамонов быстро собрал поднос: вазочку с персиковым вареньем, тарелку с инжиром, две лепешки, две чашки чаю.
7
Старик с поклоном принял чай, пил осторожными глотками, тихо говорил о погоде, о тяжелых событиях в России, но все еще не называл себя. Зайченко понимал, что его гость - птица важная, что он пришел к нему с какой-то, несомненно, важной и серьезной целью. К этому гостю, больше чем к кому-либо другому, подходило мусульманское поверье: «Гость - посланник бога, и торопить его невежливо». Покончив с церемонией дастархана, старик сделал вид, что утирает руки, и немножко распустил
свой скрученный шарф, которым был опоясан.– Я Мулла-Баба, - назвал он себя.
– Делегат от правительства.
– Вы прибыли из Ташкента?
– спросил комендант.
– Нет.
– Но ведь правительство имеет свое пребывание в Ташкенте?
– А я здесь! Я от министров Кокандской автономии, а не от комиссаров, - улыбаясь, вежливо сказал старик.
Оба собеседника, конечно, сразу поняли друг друга. Разговоры велись только дипломатические. Это было, как говорят музыканты, прелюдией, главная игра еще не начиналась.
– Так… - сказал комендант.
– Чем могу служить?
– В Ашхабаде и Самарканде восстание… - говорил старик тихо и задыхаясь, его душила астма.
– В лагерях под Самаркандом находятся восемь тысяч пленных чехословаков… Они хотят на родину и готовы с боем пройти домой… Их охраняют восемь пьяных русских солдат. Атаман Дутов отрезал Туркестан от России… Он идет сюда.
– Старик показал кулак.
– О Коканде вы знаете не хуже меня. Надо думать, господин комендант, что советской власти придется отступить… - Он совсем приник к плечу Зайченко, как будто собираясь перейти на шепот.
– Ташкент ведет переговоры с нами. С малосильным противником не разговаривают. Его презирают или бьют.
– Вы пришли разговаривать со мной?
– как будто намекая на свою силу, выкрикнул комендант.
Старик вежливо поклонился и ответил уклончиво:
– Мы не хотим крови.
– А что вы хотите?
– Тишины.
– Вы хотите того, чего нет на свете.
– Да, господин.
Старик закрыл глаза и сложил на животе жесткие ручки с выкрашенными, как у женщины, но все-таки грязными ногтями. Он нежно поглаживал их, будто маленьких голых зверьков, лаская и грея в длинных рукавах своего халата.
Комендант понял, что правительство Кокандской автономии ждет от него сдачи крепости. Старик приехал купить его. На следующий день после сдачи полковник Чанышев может арестовать его и расстрелять. В случае провала автономистов то же самое сделает с ним советская власть.
– Вы выбирайте!
– сказал старик, улыбнувшись.
Комендант побледнел от злости, подошел к телефону и начал вертеть ручку аппарата. Через четверть часа станция ответила. Голос телефонистки казался далеким, еле слышным, как будто она говорила из воды.
– Дайте Кокандский Совет!
– крикнул комендант.
Телефон смолк. В нем прекратилась всякая жизнь - ничего не шипит, не звенит, не щелкает. Зайченко опять стал накручивать ручку аппарата. Только минут через семь снова отозвалась станция.
– Я же просил Кокандский Совет! Вы заснули, барышня? Требует комендант крепости!
– опять закричал он.
– Кокандского Совета у меня нет, - сказала телефонистка.
– Как нет?
– Он выключен.
– Дайте седьмой!
– Тоже выключен, выключен, - тем же равнодушным голосом ответила телефонистка и прекратила контакт.
– Господин комендант, все советские номера, кроме вашего, выключены, - сказал старик и засмеялся.
Зайченко в третий раз потребовал станцию:
– Полковника Чанышева!
На этот раз его соединили очень быстро. Молодой гортанный голос грубо ему сказал, что господин министр спит.
– Кто у телефона?
– спросил Зайченко.
– Адъютант.
– Разбудите.