Это было в Ленинграде. У нас уже утро

Потом мы въехали в густой лес. Дорога через него, наверно, была недавно проложена, потому что я видела совсем ещё свежие пеньки и куски коры, разбросанные по обочинам этой узкой дороги, и чувствовала острый запах древесного сока.

«Страшно в таком дремучем лесу ночью, — подумала я. — Тут, наверно, и людей-то совсем нет».

Точно в ответ на мои мысли, громкий голос откуда-то из самой чащи крикнул:

— Прохоров, чтоб тебе пусто было, ты куда котелок де-ел?

Лесное эхо подхватило голос, и кто-то, невидимый за деревьями, засмеялся.

Тут я рассмотрела, что верхушки деревьев опутаны проводами и провода эти то тянутся вдоль дороги, то сворачивают в самую глубь леса. Внимательно всматриваясь в просветы меж деревьев, я различила несколько танков, искусно замаскированных еловыми ветками. Мелькнули полуторки, вдавившиеся своими кузовами в лесную чащу.

Чем дальше мы въезжали в лес, тем больше ощущала я окружающую нас со всех сторон невидимую жизнь: вот послышался хруст сучьев, а вот затарахтел мотор. На одном из поворотов наш шофёр резко затормозил, пропуская пересекающие дорогу танки. И мне представилось ясно, что если бы был подан сигнал, то разом ожил бы и двинулся весь этот лес.

«Армия, — подумала я, — армия!»

Наконец мы выехали на опушку.

Потом показалось какое-то полуразрушенное село. Одиноко торчали из талого снега трубы, сохранилось лишь два-три дома.

Машина остановилась.

— Ну вот и приехали. — Шофёр потянулся, щурясь на солнце. — Теперь вам в отдел кадров надо, вон в тот дом.

В первой комнате, куда я попала, отворив дверь домика, сидел какой-то лейтенант и пил чай. Он обмакивал кусок сухаря в стакан, обсасывал его и прихлёбывал чай. Я спросила, кому должна сдать моё предписание.

— Давайте сюда, — сказал лейтенант, не выпуская сухарь.

Я протянула бумагу.

Лейтенант взял листок, разгладил его на столе, прочитал и проговорил:

— Пойдёте в армейский госпиталь.

Вот этого я ожидала меньше всего. Я не хотела идти в армейский госпиталь. Я хотела служить в части. Для этого и уехала из Ленинграда. Я возразила:

— Мне бы не хотелось работать в госпитале.

Лейтенант обмакнул сухарь в чай и спросил:

— А что бы вам, интересно, хотелось?

Во мне уже поднималось раздражение. Меня злил и его снисходительно-иронический тон, и его сухарь, с которого капал чай. Но, помня о дисциплине, я сдержалась и ответила коротко:

— Я хотела бы в часть.

Лейтенант положил сухарь на стакан и посмотрел на меня устало:

— Пойдёте в армейский госпиталь.

У меня чуть не вырвалось: «Не пойду», — во всяком случае, я бы сказала ему что-нибудь резкое, но в этот момент за дверью раздались шаги, и лейтенант вскочил, одёргивая гимнастёрку. Я стояла спиной к двери и поэтому не видела, кто вошёл.

— Начальник сейчас будет, товарищ армейский хирург, — доложил лейтенант.

Я обернулась и чуть не вскрикнула от неожиданности: передо мной стоял Андрей Фёдорович.

Я бросилась было к нему — и он сделал движение по направлению ко мне, — но тут же остановилась и приложила руку к ушанке.

Андрей Фёдорович опустил мою руку.

— Лида!.. — проговорил он, и мне показалось, что в голосе его, помимо удивления, прозвучало ещё что-то, — может быть, тревога или даже испуг.

Но, очевидно, всё это мне только показалось, потому что в следующую минуту Андрей Фёдорович, не обращая никакого внимания на лейтенанта, — я заметила, какая у него стала глупая физиономия, — взял меня под руку, отвёл в угол, усадил на табуретку и стал расспрашивать. Потом, точно вспомнив, сказал:

— Чего же мы тут сидим? Ко мне, ко мне идёмте. Моя хата напротив.

Он чуть не насильно поднял меня за плечи и подталкивал к выходу. Когда я выходила, лейтенант спросил:

— А что начальнику сказать, товарищ военврач?

— Ничего, — ответил Андрей Фёдорович. Он задержался на секунду в дверях и добавил: — Скажите, скоро буду.

Мы вышли из домика. И здесь, на улице, мне почему-то показалось, что Андрей Фёдорович стал будто меньше ростом. Во всяком случае, борода его определённо стала короче. Он был не в шинели, а в одном меховом жилете, подпоясанном ремнём. Борода закрывала петлицы, и я не могла определить, кто он теперь по званию.

— Вот это встреча! — воскликнул Андрей Фёдорович, когда мы очутились на улице. — Как же вы попали сюда?

Я рассказала.

Мы подошли к какому-то домику. Собственно, это был не домик, а сарай или хлев с воротами вместо двери и, по-видимому, без окон.

— Вот здесь я живу, — махнул рукой Андрей Фёдорович, толкая дверь-ворота. — Не дворец, конечно, но зато на твёрдой земле.

Он вошёл в домик, и я за ним. Мы находились в небольшой комнатке, освещённой светом керосиновой лампы без стекла. Окон здесь действительно не было. Стоял столик на трёх ножках, и над ним, вставленная в стенную щель, красовалась доска, заменяющая книжную полку.

Но вдруг я увидела между доской и столиком приколотую к стене мою фотокарточку. Я резко отвернулась. Это была та самая карточка, которую я хотела подарить Саше на прощание и никак не могла найти. Не знаю, заметил ли моё движение Андрей Фёдорович.

— Погодите, — вдруг заспешила я, — ведь мешок-то мой в отделе кадров остался.

И я выбежала из домика, не дожидаясь ответа Андрея Фёдоровича. Когда я вернулась с мешком, карточки на стене не было.

Андрей Фёдорович сидел за столом. Он пристально и, как мне показалось, испытующе посмотрел на меня. Но я сделала вид, будто ничего не замечаю.

Я села напротив Андрея Фёдоровича и стала рассказывать о своей работе в Ленинграде. Когда я кончила рассказ, Андрей Фёдорович встал, прошёлся по комнатке, пригибая голову, — потолок был очень низкий, — и проговорил:

— Ну, всё прекрасно. Будете работать в армейском госпитале.

Я сказала:

— Андрей Фёдорович… Мне бы не хотелось работать в армейском госпитале.

Его борода дёрнулась.

— А что бы вам, интересно, хотелось?

Мне стало очень не по себе оттого, что разговор наш, по какой-то странной случайности, стал повторением моего разговора с лейтенантом. Но я решила довести дело до конца.

— Мне бы хотелось работать в какой-нибудь части.

— Так… — протянул Андрей Фёдорович. Потом он обернулся к стене и продолжал: — Если речь идёт обо мне, то вы напрасно беспокоитесь. Армейский хирург бывает в госпитале только немного чаще, чем в любом из санбатов.

— Андрей Фёдорович! Ну как вам не стыдно так говорить! Спросите у того противного лейтенанта, и он вам подтвердит, что я просилась в часть ещё до того, как встретила вас.

— Так… — снова протянул Андрей Фёдорович, сел на койку и опустил голову, подперев её руками.