Это их война
Шрифт:
Вода вылетает из легких, и у меня начинается истерика. Скопившиеся за день страх и напряжение, словно взорвавшийся вулкан вырываются наружу. Начинаю судорожно плакать. Заламываю локти, кусаю губы в кровь, бью кулаком по воде. Это сильнее меня. Оно сидит где-то глубоко внутри и причиняет нестерпимую боль. Я не знаю, что это… Но оно не желает отпускать. Слишком сильно вцепилось в сердце, зажало его в тиски и каждый новый вдох подобен маленькой смерти. Слишком больно. Невыносимо. Губительно. Притягиваю колени к груди и продолжаю беззвучно плакать.
Папа, папочка… Ты так нужен мне…
***
Спустя час, немного успокоившись,
— Только Диму лечила… Сильный жар… Дала ему жаропонижающее, но не знаю, поможет ли…
Слова Марины Андреевны эхом отдавались в ушах. И я только сейчас поняла, что за всеми своими переживаниями и жалостью к себе, совсем забыла о его болезни. А ведь, если бы не он…
Выругав себя за это, я стала готовить лекарство по тетиному рецепту, которое меня саму не раз ставило на ноги. За приготовлением мои мысли снова вернулись к сегодняшнему дню. Поймала себя на том, что пытаюсь собрать память по крупицам, чтобы найти хоть одно подтверждение тому, что он действительно болен. И дойдя до второго спасения, вздрагиваю, вспоминая, какой горячей была его спина, когда мои руки обвили его и сомкнулись на его пояснице. Почему же еще тогда, я не подняла тревогу… Чувствую себя эгоисткой. Вместо того, чтобы сразу предложить ответную помощь, снова ушла в себя. Сколько раз за один только вечер задалась вопросом, как он меня нашел? И только сейчас окончательно поняла, что это не имеет значения.
Поднимаясь наверх, я была настроена поблагодарить его за все, что он сегодня сделал. Мне это было необходимо. Иначе, казалось, не сомкну глаз. Не успокоюсь. Я нуждалась в его «не за что», как выброшенная на берег рыба нуждается в воде. Хотела услышать от него все, что угодно, только не очередное хамство. Закончить бессмысленную войну. Стать для него, если не другом, то хотя бы просто не чужим человеком, объявив о перемирии. Но, несмотря на это, уверенность с каждым шагом все глубже залегала на дно. И уже у самой двери сыграла со мной злую шутку, оставив меня окончательно.
***
Дмитрий
Выпив принесенные ба лекарства, я попытался уснуть. Но сон не желал приходить. Ни жар, ни скопившаяся за день усталость не могли помешать мыслям изголодавшимся червем рыться в моей голове, всячески не давая сну меня сморить. Друзья сейчас отрывались в клубе. А я вместо того, чтобы последовать их примеру, как последний дурак, лежал в собственной постели, закинув руки за голову, и пялился в потолок. Хотелось встать и закончить день, как подобает, но понимал, что я сейчас никуда не годен. Такое состояние хуже смерти. Мертвым я, наверное, выглядел бы лучше. И в зеркало не смотри, знал итак, что кажусь хуже вялого помидора. Весь помятый, замученный, обессиленный. Каждое движение отдавалось болью в суставах. Чувствовал себя восьмидесятилетним стариком. Самому было противно.
В течение дня, замотавшись, совсем забыл про болезнь. Некогда было болеть. Девчонка украла покой. Сначала этот новоявленный братец. Потом придурки с трассы. Затем её заплаканное лицо. Дрожащие губы. И до безумия отчаявшиеся зелёные бездны. Которые смотрели так, будто увидели Бога. Они и стали той точкой не возврата, когда все полетело к чертям и потеряло всякий смысл. Прижимая ее к груди, я не чувствовал прежней злости или ненависти. Наоборот, скопившееся за день напряжение стало покидать мое тело, а на его место пришло расслабление. Нашел. Спас. Приютил в своих объятиях.
Она была такой маленькой, такой хрупкой в моих руках, что казалась совсем крошкой. Маленькой беззащитной девочкой.
Дюймовочкой. Хотелось спрятать ее от всего мира, защитить детскую ранимость, согреть. Проснувшиеся во мне новые чувства выбивали почву из-под ног, выводили из строя самоконтроль. Я из последних сил держал себя в руках, чтобы не позволить себе лишнего. Продолжал думать о том, что еще с утра готов был придушить ее голыми руками и сейчас ничего не изменилось. И мое самовнушение действовало ровно до тех пор, пока мы не оказались дома.Укладывая ее такое на тот момент, беспомощное тело на постель, я невольно кинул взгляд на приоткрытые губы, и моя способность мыслить рационально окончательно меня покинула. Всматриваясь в их очертания, будто пытаясь выучить наизусть, я почувствовал, как помимо воли к паху приливает кипящая кровь. А в груди что-то беспощадно сжимается, затрудняя дыхание. Сглатывая подступивший к горлу ком, я непроизвольно потянулся к её лицу, но завибрировавший телефон, резко привёл меня в чувства, кубарем спустив с небес на землю.
Отпрянув от неё, как от чумной, я схватил трубку и опешил ещё больше. Звонил отец. Выругавшись, я отшвырнул телефон на кровать и вышел из спальни, ни разу больше на неё не взглянув. И только оказавшись в своей спальне, наконец-то смог дать волю скопившимся за день чувствам: раздражение вперемешку с усталостью, болью в мышцах и ломотой в костях обрушились на меня с новой силой, заставляя пасть ниц. Упав на колени и взъерошив непослушные волосы, я издал какой-то нечеловеческий рык, а потом, опустив голову вниз, врезал кулаком в пол, проклиная себя за мимолётную слабость. То, что только что случилось, не въезжало ни в какие ворота. Не поддавалось логическому объяснению. Это и обескураживало, и злило одновременно. Позабытая ненависть снова дала о себе знать. И я зарекся больше никогда не подпускать ее так близко. Слишком опасной она была…
***
Из раздумий меня вывел тихий стук. Дверь в мою спальню тихонько приоткрылась, и я уже точно знал, кто за ней стоит. Элина бесшумно проникла внутрь, держа в руках небольшой поднос. Подошла ближе и, переступая с ноги на ногу, неуверенно начала:
— Марина Андреевна сказала, что ты приболел. Я принесла поесть и… — Девушка замолчала. Мимолетно кинув на нее взгляд, я снова поднял глаза в потолок, делая вид, что мне безразлично ее присутствие. Но девушка не ушла. Напротив, сделала шаг вперед и, прокашлявшись, продолжила. — Лечебный чай заварила по тетиному рецепту. Мне всегда помогал. Завтра будешь, как новенький.
Она что серьёзно? Решила в мамочку поиграть? Да, видел я ее заботу.
Посмотрел на неё, как на умалишенную. Но сил припираться не было. Поэтому снова отвел взгляд в сторону, игнорируя ее присутствие.
Элина, еще с минуту простояла на месте, а потом, вздохнув, подошла вплотную к постели и, наклонившись, поставила поднос на прикроватную тумбочку. Ее близость заставила вспотеть даже ладони. А запах невинности и порочности одновременно окутал, лишая меня рассудка. Я непроизвольно схватил её за запястье, когда она собиралась выпрямиться, и запальчиво заглянул в широко раскрытые изумрудные омуты. Элина не отвернулась. Не отвела взгляда. Напротив, часто моргая, ответила на мой взгляд своим, закусив при этом нижнюю губу. Мой взгляд невольно скользнул к ним, и я почувствовал, как сердце пропустило тяжелый удар, а потом резко остановилось. Как и дыхание. Как и время. Как все вокруг. Я смотрел на ее чувственный рот и ощущал, как внутри закипает кровь, приливая к паху. В джинсах за долю секунды стало тесно. А Элина продолжала посасывать губу, добивая меня этим окончательно. Я импульсивно потянул девушку на себя и она, прикрыв глаза, рефлекторно сделала маленький шаг навстречу, затем второй и третий. Ее рот приоткрылся, а из груди вырвался тихий, почти беззвучный, короткий стон. Но я его услышал, распознал, впитал, пропуская через вены к сердцу, которое снова дало о себе знать, забившись в грудь, как птица в клетке. Безрассудно. Оглашено. Слепо.