Это мой мужчина!

Сажусь на низкое сиденье, пристегиваюсь. Колян восторженно осматривает меня и цокает языком.

– Хорошая ты баба, Юлька! Ладная. Я б тебя куда увез, в кусточки.

– Ой, не смеши, а! Поехали, Коль. Мне в центр, ты помнишь, да? Ты и до кусточков не доедешь, Галина догонит и накостыляет. Так что давай, рули.

Николай обиженно поджал губы, одернул замызганную кепку и тронулся в путь. Больше желания флиртовать у него не возникло.

Смешно, правда. На него без слез не взглянешь – брюки засалены, коленки висят, рубашка в огромную клетку, наверное, еще от дедушки по наследству досталась, вся как будто пятьсот раз постирана, висит на его худеньком тельце, непонятно на чем держится. И я тут такая вся Королевишна…

Да ну его, Кольку этого, нечего мне настроение портить!

Через полчаса, минуя пробки и петляя по дворам, Колян доставил меня к нужному торговому центру. Получил свой заработанный стольник и укатил, так и не сказав ни слова. А я, волнуясь и поглядывая на часики, заторопилась внутрь.

 Секретарша нашего главного стояла на входе и строго следила за тем, чтобы никто чужой не проник в торговый зал. И тут я иду, улыбаюсь, спокойно держу траекторию до входа, походка от бедра и нос по ветру… А она вдруг преграждает мне путь. Миленько-гаденько улыбается, как умеет только Лизонька, и вежливо так вещает:

– Простите, открытие выставки ровно в восемь тридцать, сейчас еще очень рано. Но вы можете подождать, выпить кофе, – указывает рукой в сторону. – Вот там, за лестницей, есть автомат.

И в этот момент меня неожиданно продирает смех. Нет, ну что, правда… Она меня не узнала?

Глаза Лизоньки округлились, и она неуверенно так выдала:

– Юля Петровна, это вы разве? Простите, не признала.

– Здравствуйте, Елизавета Витальевна. Да, это я. Спасибо за комплимент. Не опоздала, надеюсь?

– Михалыч уже всех собрал и там, за рекламным щитом, теперь всем раздает ценные указания. Но вот здесь, слева, есть туалет с большим зеркалом, для нас специально ключи выдали. Вы можете пока переждать бурю…

– Спасибо, Лизок! – подмигнула я и взяла у нее ключи от туалета. Все-таки между ором Михалыча и большим зеркалом я, несомненно, выбираю второе.

Десять минут мне дали отдышаться, а потом послышались голоса за дверью и шум передвигаемой мебели. Ну как же, святое дело в последний момент! Я вышла, оценила позиции занятых сотрудников, нашла глазами уже порядком измахраченного Егорушку. И тут громом среди ясного неба пророкотал возле меня бас Михалыча. Я аж вздрогнула, блин.

– А что у нас Смирнова на работу не соизволила явиться?

 Ошарашенно смотрю на него. Вот это да, вот это Ленка "могёт"!

 Тут же в зале все заулыбались, поглядывая на меня и рядом стоящего Михалыча.

– Михаил Михайлович, – шепчу я, стараясь не разгневать и без того нервного мужика. – Я ж здесь, рядышком…

– Юля Петровна, – теперь округляет глаза мой взбудораженный начальник, – Вы?

– Я, Михал Михалыч.

 Он, жадно облапав меня глазами, поправляет галстук и выдает

– Хорошо, очень хорошо… что вы на месте. Думаю, свои обязанности, Юля Петровна, помните. И не забывайте, – снова обратился он к работникам, – консультируют все, а не только отдел продаж! Все, я повторяю!

Долго разглагольствовать ему не пришлось. Открылся главный вход, и пошли первые посетители.

Рабочий день начался, все ненужные мысли в сторону.

3

Ближе к обеду я уже тысячу раз пожалела о своем наряде и помянула недобрым словом Ленку. Вот где она раньше была со своими добрыми советами? Но Ленка, на самом деле, ни при чем. Нефиг было кексы жрать все выходные. Ну и что, что вкусненькие, а теперь вон дышать тяжело и юбка, будь она неладна, настолько стиснула мне бока, что лишний раз ни наклониться, ни повернуться.

К полудню, правда, мы все уже были как загнанные ослики, и мне даже расхотелось фотографироваться. Только Ленька, наш постоянный репортер из местной газеты, все же щелкнул меня, по старой дружбе. Но, думаю, на кадрах я либо с открытым ртом, орущая на Егорушку, либо с выпученными глазами, бегущая в торговый зал.

Когда удалось уйти на пятнадцатиминутный перерыв, я вознесла хвалу господу и профсоюзам всем вместе взятым. Долой рабство и тесную обувь! Блаженно скинув туфли и развалившись на кресле в подсобке, я с каким-то особым умиротворением смотрела, как Ирина, наша кассирша, заваривает чай.

Вместо обеда, нас ждал всего лишь быстрый перекус из бутербродов с сыром и ветчиной. Это наш Михалыч расстарался, дабы в торговом зале не воняло разогретыми пельменями и распаренными дошираками. Даже конфет купил.

Я, конечно, погоревала, но свою долю бутербродов умяла без зазрения совести. Мы немного позубоскалили с Иринкой, поперемывали косточки сотрудникам. Она меня вежливо предупредила, чтобы я не нарушала матримониальных (но недальновидных) планов Лизоньки. На что я ответила, что жить мне еще хочется. Кто ж про ее виды на Михалыча не знает? Все знают, но толку нет. Михалыч – кремень, заядлый холостяк, но на работе интрижек не заводит. Поэтому ни Михалыча мне не надо, ни Лизоньки с ее неуемной ревностью. Я ее настороженные взгляды и так целый день ловлю.

Через пятнадцать минут нас сменили. Не дали даже по второй кружечке чая попить! Нелюди!

И понеслось. Народ повалил, предприниматели разные, начальство из администрации подтянулось, – в общем, аврал. Я носилась от склада к кассе и обратно, попутно разговаривая с любопытными посетителями, пыталась чего-то считать и смотреть за Егорушкой. Но в душе молилась об одном, чтобы этот кошмарный день поскорее закончился.

 В четыре должен был быть отбой, но нет же. Люди все шли, заказывали мебель со скидкой, а довольный Михалыч приказал нам долго жить и работать до последнего клиента. И еще часа полтора мы пахали, яки негры… Солнце-то еще высоко…

Когда двери торгового зала закрылись, народ наш возликовал. Кроме меня, конечно. Сейчас уйдет и кассир, и продавцы-консультанты, а Юля Петровна будет смотреть, как Егорушка и грузчики ме-е-едленно соберут оставшуюся мебель и погрузят ее в машину.

А-а-а, заберите меня домой, ну хоть кто-нибудь!

Егорушка, увидев мой настрой, отправил меня пить чай. Знает, чем женщину можно задобрить. А я и не против. Села на диванчик, вытянула ножки и стала наслаждаться тишиной. Сзади послышались тихие шаги.

Дверь в подсобку за моей спиной закрылась.

Я лениво приоткрыла глаза – Михалыч. Надо бы обуться и сесть поприличней, но сил нет даже пошевелиться. Ай, ладно. Что он не человек, что ли!

Он, конечно, человек. Сел рядом, помялся, прокашлялся. Наверное, что-то про сегодняшний день сказать хочет. Но вроде орать не настроен.

Я вежливо ждала, начальство мялось…

Потом Михалыч, видимо, заинтересовался тканью на моей юбке.

Погладил ее, прямо на моей коленке. А после и того круче, выдал: