Это мы не проходили

Поезд уже тронулся, и красавица Ира, сунув свою роскошную, привезенную из Лондона сумку местной преподавательнице английского языка, женщине с очень русским лицом, чтобы прекратить возможные «отнекивания», сказала, уткнувшись ей в плечо:

— Я приехала переводчицей, а уезжаю… почти учительницей.

Осмелевшая Милина мама бросилась к уплывающему вагонному окну и сунула Лене свой узелок:

— Пирожки здесь, Леночка, на дорожку. Сама пекла.

Бывшая трусиха Валя Кулешева выбросила в окошко пачки таблеток и даже флакон с валерьянкой.

***

И снова звучала студенческая песня. Но на этот раз не та, в которой земной шар назывался «шариком» и утверждалось, что, поскольку он не так уж велик, никаких земных расстояний не стоит страшиться. Нет, на этот раз практиканты пели другую песню. В ней говорилось о том, что среди всех трудностей дальних дорог самая большая — это разлука с любимым, с отчим домом, с родиной. В этой песне пелось о том, что век космических скоростей и космических расстояний испытывает человечество на разрыв и это испытание надо обязательно выдержать.

В тамбуре на фоне вагонного окна стояли Лена и Юра.

— Слышишь, о чем они поют? Я хочу, чтоб ты это понял, — сказала Лена.

— А вдруг не пойму?

— Тогда я скажу своему будущему мужу, что, когда мне исполнилось девятнадцать лет, я была такая дура, что целовалась с одним красивым, но пустым малым. Муж у меня будет умный, и он поймет.

— Мне по временам кажется, — ответил Юра, — что ты и ко мне относишься, как к своему ученику. Это у тебя что, врожденное? Мы же из одного института. Кто тебя учил педагогике?

— Больше всего… моя мама. Понимаешь, она меня очень любила, — сказала Лена.